Виктор Широков - Иероглиф судьбы

Широков Виктор Александрович

Иероглиф судьбы

Виктор Широков

ИЕРОГЛИФ СУДЬБЫ

Только отзвук речей, только тихое эхо беспричинных смешков...

Я ещё не доплыл, я ещё не доехал до летейских мостков.

Я ещё поживу, напрягусь, не расслышав смысл, но звук сохраня...

То ли "ёлочкой", то ли же "крестиком" вышит иероглиф огня.

Поэт эпохи Клон, конец XX века

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЛЮСКВАМПЕРФЕКТУМ

А чего собственно бояться, дело давно сделано, игра (хорошая или плохая) сыграна, всё, что могло произойти, уже произошло. Собственно говоря, мне нечего даже добавить к событиям миновавшей недели (или же это было дней двенадцать-тринадцать), разве только старательно пересказать происшедшее, стараясь не уклоняться от безумной фабулы, рождаемой на глазах современников завихрениями стремительного времени перемен. Главная моя задача - не растерять детали, энное количество немаловажных подробностей, не позволяющих сбиться с ритма повествования. И конечно, самое главное, возможно, наиглавнейшее, то, что весь мой рассказ - сущая и неделимая правда, что называется истина в последней инстанции... От первого до последнего слова. От первого до последнего часа.

Сейчас-то я сижу на своей просторной кухне за обеденным столом, установленным наконец-то прямо под люстрой, чтобы ровные лучи искусственного освещения щедро обливали матовую поверхность оклеенной уже немодным пластиком столешницы, а ваш покорный слуга мог бы уверенно и неустанно водить гелиевой ручкой по бумаге, покрывая белый лист рассадой бессонных значков, предпочитающих быстрый переход в типографский набор нахождению в тесноте и темноте папки с тесемочками, ибо зерно смысла рассказа прямо-таки предназначено для прорастания в душах доверчивых читателей, дав тем самым вполне реальные надежды на желанный урожай.

Итак, за спиной непрерывно балагурит нахальный явно необрезанный радиоголосок голубоватого Павлуши Гнилопольского, впереди целенаправленно постукивает метроном настенных часов с "кукушкой", изредка вздрагивает, антикварно фурычит пара до отказу набитых холодильников, да ещё телефон звонит, соревнуясь в громкости с будильником и явно превосходя его по частоте напоминания о бренности жизни.

Если кому-то сейчас покажется, что я придуриваюсь и втираю очки по части своей якобы отличной памяти, ибо вряд ли рядовой российский гражданин, пусть и профессиональный художник-график, способен запомнить несметное количество мелочей, которые ещё предстоит выложить, причем по порядку, то миль пардон, драгоценные вы мои! Я не буду настаивать на праве самолично утверждать состав пресловутых присяжных заседателей, решивших явно ни с того ни с сего подвергнуть меня суду своего предвзятого восприятия, но обещаю дать решительный отпор по любому высосанному из пальца факту подобной несправедливости. Я даже настаиваю на том, что отлично помню не только свое нерадостное злоключение во всех его оттенках и подробностях, но даже самый первый день, когда это жуткое происшествие началось - 9 сентября 1998 года, воскресенье, обратите внимание.

Впрочем, воскресенье начиналось как воскресенье, без всяких таких предзнаменований и эскапад. Жена моя, досточтимая Елизавета Петровна Шелкоперова. уже вторую неделю догуливала в благословенной Италии, проехав за истекшие двенадцать-тринадцать туристических дней не только Рим, Неаполь, Пизу, Флоренцию, но и освоив Венецию до невозможности, впрочем, она обещала снизойти до меня в понедельник волшебным образом своего возвращения. А её престарелая мать, многомудрая и злокозненная Клотильда Фердинандовна, второй час как обреталась на многолюдном молебствовании (она, католичка с рождения, не нашла ничего лучшего, как примкнуть к церкви евангелистов непонятного западного уклона, разместившейся в заброшенном детском садике неподалеку от нашего дома). Кошки мои и собаки занимались сами собой и друг другом, не требуя от меня, грешного, ни еды, ни немедленного выгула.

А я проснулся в отличном настроении, которое не могла поколебать даже настоятельная потребность поехать к своему давнишнему ювелиру Антону Горскому, замотавшему у меня ещё два года назад огромный натуральный рубин, когда по моей просьбе заменял камни в нескольких перстнях, предназначенных для экстренной реализации (я постоянно нуждался в наличности и был вынужден время от времени менять серебряную клавиатуру, обрамлявшую мои пальцы, надеясь встряхнуть застоявшуюся атмосферу дарованной свыше ауры, свято веря в наследственные чары моей высокочтимой семьи. Кстати тем из вас, кто ещё не знает или запамятовал, что горячо любимая бабка моя по матери была всамделишной потомственной ворожеей, адресую свое очередное признание в генном изъяне или наоборот избытке, как кому нравится, господа хорошие).

1

Итак, в воскресенье 9 сентября 1998 года в полном здравии и прекрасном расположении духа я выскользнул из дома и отправился на метро в Фили, где в самом начале Рублевского шоссе вроде бы и обитал на новой квартире очередной жены мой вероломный камнеправ.

Любопытно, что за день до принятия решения вытряхнуть рубин из ювелира я общался по телефону с приятелем последних лет Эйгеном фон Виткофф, натуральным немцем, страховым агентом фирмы "Полярис", ведущей свой переменчивый и все-таки прибыльный бизнес примерно в трехстах странах мира и только в нашей невообразимо-беззаконной отчизне терпящей постоянный убыток без всякой надежды на перелом к лучшему. Так вот этот всезнающий Эйген, которого я уже третий год звал Женей, перекрестив лютеранина в православный звукоряд, сообщил мне, что натуральные рубины стали дороже аж в шесть раз и, дескать, мне давно имело прямой смысл вернуть драгоценный камень в свою собственность, что я, как уже сообщал, и вознамерился совершить 9 сентября сего года.

Рублевское шоссе, видимо, уже у самого своего основания делает почти "мертвую" петлю", найти необходимый дом оказалось куда как сложно, и я, вняв по глупости разъяснению злокозненного или совершенно безалаберного (или того и другого одновременно) гаишника-раздолбая, взял курс, как оказалось, совсем не в ту степь. Скитания по пересеченной городской местности, уставленной новостройками, словно гигантскими кубиками "Лего", завели меня, увы, в совершенно пустынный район.

Тут-то и поблазнилось мне, неожиданно поманила разноцветная бабочка внезапного фарта - я заметил в придорожном уступе, в неглубокой сухой колдобине свернутый вдвое денежный купон, драгоценную зеленую бумажку достоинством 50 "баксов" (не фонтан, конечно, на такие деньги не разбежишься сегодня, не загуляешь, но опять же какие нежности при нашей бедности! Любое лыко в строку нынешнему нищеброду) и совсем уж вознамерился купюру эту ухватить, полунаклонился к ней, как невесть откуда взявшийся ветер подхватил желанную бумажку и понёс родимую впереди меня не то, чтобы очень резво, так чтобы я сразу же отстал и потерял её из виду, а соответственно потерял бы всякую надежду на обладание, но и не так медленно, чтобы я мгновенно настиг купон, схватил бы его железной рукой или даже по-хозяйски наступил бы своим шипованным ботинком, мол, лежи и не пынькай!

Что ж, пришлось мне, вальяжно одетому в черную джинсовую рубашку и черные же джинсы, импозантно дородному, бежать за новоявленной бумажной бабочкой по пацаньи, не разбирая пути, бежать минуту-другую, бежать затем минут эдак пять-шесть, то убыстряя, то замедляя темп, почти настигая ароматный "полтинник", пока он не прилип в буквальном смысле этого слова к стеклянной входной двери какого-то грибообразного строения и я сумел-таки цапнуть вожделенную купюру сразу всеми пятью пальцами растопыренной правой кисти, на мгновение обратившейся в конечность восторженной хищной птицы.

Цапнув "баксы" и ввернув моментально скрученную бумажку хитрым движением в нагрудный карман черной джинсовой рубашки, я по инерции толкнул оказавшуюся перед носом дверь и оказался сразу внутри средних размеров помещения, чем-то похожего на метро.

Людей вокруг не было. Не было и полагавшегося по штату контролера. И турникета (или того, что напомнило бы мне эту пресволочнейшую штуковину) в привычном понимании предмета тоже не было. Просто помещение перегораживала почти сплошная стена, усеянная мерцающими пупырышками наподобие банальной световой рекламы. В стене имелось три или четыре входных отверстия высотой в человеческий рост, а в каждой перемычке отчетливо выделялся накладной клапан - явно для жетона или магнитной карты.

Поскольку уже больше недели я был полноправным и полномочным владельцем оной, то, достав немедленно проездной документ, я, не раздумывая ни секунды, вставил карту в соответствующий клапан и уловка сработала превосходно: красный глазок на перемычке сменился зеленым огоньком, карта же, совершив кульбит внутри загадочного механизма, бумерангом вернулась ко мне, а я безбоязненно и решительно вошел в манящее отверстие турникета. И действительно ничего страшного не произошло, створки не сдвинулись воедино, не щелкнули стальным капканом, защемив мои передвигающиеся чресла, и я благополучно преодолел метр-полтора необходимого пути внутри фантасмагорического турникета, чтобы через пару мгновений очутиться уже прямо на платформе самой обыкновенной станции с двумя параллельными метро-путями, если бы...