Дмитрий Сорокин - Крольчонок в коробке

Сорокин Дмитрий

Крольчонок в коробке

Дмитрий Сорокин

Крольчонок в коробке

Маленькая повесть

0. От автора

Некоторое время тому назад я получил по электронной почте анонимное письмо, содержащее "компьютеропись" неизвестного автора. Ознакомившись с текстом, я решил классифицировать его как "дневник", хотя по сути дневником эти записки не являлись: дата там стояла всего одна, и та посередине текста. Язык повествования оказался тяжеловат, видно, писавший не всегда справлялся с потоком эмоций. Тем не менее, поскольку отправитель неизвестен, я счел себя вправе поступить с "дневником" по собственному усмотрению, а именно несколько переработать, исправить явные стилистические огрехи (возможно, заменив их своими), и вот получилась эта повестушка. Основанная на реальных фактах жизни моего современника. Он не всегда симпатичен мне, мой герой: вот только что он был убийственно ироничен (люблю!), и тут же  истекает соплями инфантильного мямли... Иногда меня самого начинает раздражать его вечная сексуальная озабоченность, свойственная скоре подросткам, нежели людям моего возраста, а то и старше. Но, как бы то ни было, я решил не забывать, что он где-то живет на самом деле, и потому практически все факты его жизни оставил в первоначальном виде, не придумывая ничего.

1. Остановка

- Мадам...

- Мадемуазель.

- Не имеет значения. Не кажется ли вам, что в этой черной шифоновой блузке и сверхкороткой красной юбке вы выглядите несколько блядовито?

- А если даже и кажется, то что?

- Если это профессиональная униформа, то, пожалуй, ничего. А если просто так, эпатировать окружающих...

- То что?

- Ну... нехорошо это.

- Чем же?

- Будить низменные инстинкты в обывателях - опасно. Можно попасть в очень неприятную ситуацию. Изнасилуют, например... Приставать будут.

- Чем вы сейчас и занимаетесь.

- Я?! Да вы что?!.. Да как вы... Шлюха! Бесстыжая блядь!!!

- Да пошел ты, дядя... - и действительно несколько блядовито выглядящая крашеная блондинка, закурив, демонстративно отворачивается от небритого похмельного полуинтеллигента в потертом костюмчике. Как я ее понимаю! И так понимаю, и сяк, и еще вот этак я ее понимаю! Я бы понял ее еще глубже и гораздо подробнее, да вот беда: не в моем она вкусе. Терпеть не могу блондинок, а уж крашеных - ненавижу. А раз так - то и смотреть на нее незачем. Тем более, что автобуса все еще нет, зато к остановке подходит высокая рыжеволосая девица, одетая, с точки зрения потертого персонажа, более целомудренно: в обтягивающее длинное платье почти до пят. Правда, оно с разрезом едва ли  не до пояса, да и грудь вызывающе выпячивается... Вот на нее стоит обратить самое пристальное внимание - не на грудь, хотя и на нее тоже не в последнюю очередь, на девицу. А, черт, она, как водится, не одна, да и на автобус ей совершенно не надо: к остановке подкатывает шестисотый мерин, в каковой она с преизрядным проворством и ныряет. А жаль. Впрочем, о чем сожалеть, если я и сам в некотором роде несвободен?

Автобуса все нет и нет, значит, придет он сейчас набитый до отказа. Плохо. А не прогуляться ли пешком? Времени - навалом. Сигареты есть, глаза на месте - чего еще? Уже иду. По аллее пять минут назад прокатился юркий громкий трактор с зеленой бочкой, так что асфальт мокрый и чувствуется некоторая свежесть. Бодрит. Хорошо.

2. Пуговицы

Ни к селу, ни к городу вспоминаю довольно забавный случай. Четыре года назад застрял я как-то в глухой провинции. По командировке дела не склеились, две недели проторчал в Забубенске, потом отозвали в Москву. До железной дороги добираться пришлось пешком. А четырехчасовая вечерняя прогулка по заснеженной дороге при температуре минус двадцать - это не самая приятная в мире вещь. Особенно, если учесть, что одет я был максимум на минус десять. В общем, в два часа ночи я добрел до станции, купил билет и через полчаса там притормозил московский поезд. Вскарабкался в вагон, проводница - слегка переспелая девица, что называется, "в теле", проводила в пустое купе.

- Шо еще надо? - спросила с неопределенной интонацией.

- Чаю бы. Согреться хочется.

- Согреться? Ладно, согреем. Заходи ко мне в купе минут через десять.

Я запихал сумку на полку, разобрал постель, покурил в тамбуре в компании какого-то тощего лысого интеллектуала с печальным лицом, тут как раз десять минут и истекли, пошел я за чаем. Захожу к проводнице и обалдеваю: крошечный столик сервирован не то чтобы шикарно, но весьма, весьма: перцовка, квашеная капуста, сало, огурчики, красная рыба... Проводница румяная, глазки свежеподведенные, у блузки уже две пуговки расстегнуты.

- Садись, - говорит, - откушай, чем богаты...

Я кое-как совладал с шоком и попытался протестовать. Но она улыбнулась этак ласково и просяще одновременно, и я сдался. Тяпнули по сто - хорошо! Тепло потекло вниз, начал я оттаивать. А она лепечет чушь всякую, так, ни о чем, ну и я в ответ - ни о чем. Ерунда, вроде бы, а разговор клеится. Тяпнули по второй - смотрю, третья пуговка уже расстегнута. И опять "гутарим". Она стала выдавать информацию более осмысленную, и много чего я про нее узнал. И что зовут ее Оксана, и что сегодня у нее тридцатый день рождения (за что немедленно выпили по пятьдесят), и что образование у нее самое среднее в мире, и что семейное положение - девка, одна, как перст, сирота с детства... На моих глазах нервной рукой была расстегнута четвертая пуговица,  и довольно большая сиська, упакованная в дешевый лифчик якобы телесного цвета, явила себя моему взору. Оксана задышала прерывисто, вдруг вскочила с места, сделала два шага - один туда, другой обратно, в тесном купе не очень-то побегаешь, - и решительно села рядом со мной. Я молча ожидал развития событий, прихлебывая холодный чай, предназначенный для запивания перцовки. Оксана то комкала свои руки, то порывалась снять блузку, то запахивала ее, пряча сиськи; покусывала губы.

- Мне сегодня тридцать, - наконец, произнесла она. - Мне уже тридцать, а я все еще в девках хожу. Давно положила себе: костьми лягу, а для мужа себя сберегу. Тринадцать лет берегла... дура. Год назад опять обет дала: последний год терплю. Если мужа не сыщу - в день рождения первому встречному отдамся. Вот ты мне и встретился. Это ничего, что я так... откровенно?

Вместо ответа я поставил на стол опустевший стакан и обнял ее. Оксана прижалась ко мне... Слово "затрепетала" затаскали уже донельзя, но что поделать, если иного нет? Я прижимал к себе это замечательное трепещущее тело, а она искала своими губами мои, неумело целовала... Последние две пуговицы блузки расстегнул я, следом настала очередь этого кошмарного бюстгальтера, и большая теплая сиська (это у манекенщиц "грудь", там, как правило, и смотреть-то не на что, а то была именно сиська) с аппетитным коричневым соском сама прыгнула  мне в руку.  Я выключил свет.

Самое смешное было поутру, уже на подступах к Москве, когда некая донельзя раскормленная дама матерно скандалила со своим мужем, тем самым печальным интеллектуалом, которого я видел ночью в тамбуре, обвиняя бедолагу в том, что, пока она спала, он трахал проводницу. Их купе было первым, сразу за тем закутком, где мы "отогревались"...

Я покидал вагон последним. На прощанье я крепко поцеловал Оксану, самую счастливую в мире женщину, которая, вполне возможно, совсем-совсем скоро станет самой несчастной...

3.  Двадцать пять по лавкам

Нет, определенно, сегодня просто праздник какой-то! Эту замечательную фразу я совершенно случайно словил утром, листая телеканалы: по одному из них показывали "Приключения Буратино", и абсолютно счастливый Карабас прямо так и задвинул: "Сегодня просто праздник какой-то!". Солнце светит, и очень даже греет, дождя нет - красота! Сейчас бы на пляж какой, да хоть в Серебряный Бор. Только, упаси высшие силы, не на мудистский: там восемьдесят процентов населения - толстые плешивые дядьки, пускающие слюни при виде любой голой бабы; а бабы, в свою очередь, как правило, некрасивы: возраст за тридцать, сиськи отвислые, поведение вульгарное. Ни красоты, ни эротики. Блевотня. Впрочем, не будем о грустном.

Навстречу шествует мадонна с младенцем. Все еще стройна, лицо исполнено печали, на руках спеленутое чадо,  второе гугукает в коляске, которую мадонна толкает перед собой, третье, лет трех, семенит рядом, уцепившись за подол, четвертое - мальчик-первоклассник, -  носится вокруг, таская за собой на коротком поводке упирающегося пуделя. Загляденье. Нет, я серьезно. Такой тип женщин я полагаю наилучшим. Тиха, скромна, покладиста - гни, сколько хочешь, подлаживай под себя - вовек не сломаешь, зато получишь то, что надо. Идеальная жена. Знает двадцать тысяч кулинарных рецептов, умудряется жить сорок восемь часов в сутки... В свободном, незамужнем виде в природе почти не встречается. А жаль. Впрочем, у этой медали есть и обратная сторона. Многолетняя история человечества ясно свидетельствует, что практически в каждом тихом омуте рано или поздно заводятся черти. И когда означенные бесы поселяются в душе рассматриваемой лучшей из женщин - пиши пропало. Вразнос идет все.