Николай Некрасов - Том 4. Поэмы 1855-1877

Николай Алексеевич Некрасов

Собрание сочинений в пятнадцати томах

Том 4. Поэмы 1855-1877

В.Г. Белинский*

В одном из переулков дальныхСреди друзей своих печальныхПоэт в подвале умиралИ перед смертью им сказал:

«Как я, назад тому семь летДругой бедняк покинул свет,Таким же сокрушён недугом.Я был его ближайшим другомИ братом по судьбе. Мы шлиОдной тернистою дорогойИ пересилить не моглиСудьбы, — равно к обоим строгой.Он честно истине служил,Он духом был смелей и чище,Зато и раньше проложилСебе дорогу на кладбище…А ныне очередь моя…Его я пережил не много;Я сделал мало, волей богаПогибла даром жизнь моя,Мои страданья были люты,Но многих был я сам виной;Теперь, в последние минуты,Хочу я долг исполнить мой,Хочу сказать о бедном другеВсё, что я видел, что я знал,И что в мучительном недугеОн честным людям завещал…

Родился он почти плебеем(Что мы бесславьем разумеем,Что он иначе понимал).Его отец был лекарь жалкий,Он только пить любил, да палкойК ученью сына поощрял.Процесс развития — в РоссииНе чуждый многим — проходя,Книжонки дельные, пустыеЧитало с жадностью дитя,Притом, как водится, украдкой…Тоска мечтательности сладкойИм овладела с малых лет…Какой прозаик иль поэтПомог душе его развиться,К добру и славе прилепиться —Не знаю я. Но в нём кипелРодник богатых сил природных —Источник мыслей благородныхИ честных, бескорыстных дел!..

С кончиной лекаря, на светеОстался он убог и мал;Попал в Москву, учиться сталВ Московском университете;Но выгнан был, не доказавКаких-то о рожденье прав,Не удостоенный патентом, —И оставался целый векНедоучившимся студентом.(Один учёный человекКолол его неоднократноТаким прозванием печатно,Но, впрочем, Бог ему судья!..)Бедняк, терпя нужду и горе,В подвале жил — и начал вскореПисать в журналах. Помню я:Писал он много… Мыслью новой,Стремленьем к истине суровойГорячий труд его дышал, —Его заметили… В ту поруПришла охота прожектёру,Который барышей желал,Обширный основать журнал…Вникая в дело неглубоко,Искал он одного, чтоб тот,Кто место главное займёт,Писал разборчиво — и срокаВ доставке своего трудаНе нарушал бы никогда.Белинский как-то с ним списалсяИ жить на Север перебрался…

Тогда всё глухо и мертвоВ литературе нашей было:Скончался Пушкин; без негоЛюбовь к ней в публике остыла…В боренье пошлых мелочейОна, погрязнув, поглупела…До общества, до жизни ейКак будто не было и дела.В то время как в родном краюОткрыто зло торжествовало,Ему лишь „баюшки-баю“Литература распевала.Ничья могучая рукаЕё не направляла к цели;Лишь два задорных полякаНа первом плане в ней шумели.Уж новый гений подымалТогда главу свою меж нами,Но он один изнемогал,Тесним бесстыдными врагами;К нему под знамя приносилЗапас идей, надежд и силКружок ещё несмелый, тесный…Потребность сильная былаВ могучем слове правды честной,В открытом обличенье зла…

И он пришёл, плебей безвестный!..Не пощадил он ни льстецов,Ни подлецов, ни идиотов,Ни в маске жарких патриотовБлагонамеренных воров!Он все предания проверил,Без ложного стыда измерилВсю бездну дикости и зла,Куда, заснув под говор лести,В забвенье истины и чести,Отчизна бедная зашла!Он расточал ей укоризныЗа рабство — вековой недуг, —И прокричал врагом отчизныЕго — отчизны ложный друг.Над ним уж тучи собирались,Враги шумели, ополчались.Но дикий вопль клеветникаНе помешал ему пока…В нём силы пуще разгорались,И между тем как перед нимЕго соратники редели,Смирялись, пятились, немели,Он шёл один неколебим!..

О! сколько есть душой свободныхСынов у родины моей,Великодушных, благородныхИ неподкупно верных ей,Кто в человеке брата видит,Кто зло клеймит и ненавидит,Чей светел ум и ясен взгляд,Кому рассудок не теснятПреданья ржавые оковы, —Не все ль они признать готовыЕго учителем своим?..

Судьбой и случаем храним,Трудился долго он — и много(Конечно, не без воли Бога)Сказать полезного успелИ может быть бы уцелел…Но поднялась тогда тревогаВ Париже буйном — и у насПо-своему отозвалась…Скрутили бедную цензуру —Послушав, наконец, клевет,И разбирать литературуСозвали целый комитет.По счастью, в нём сидели людиЧестней, чем был из них один,Палач науки Бутурлин.Который, не жалея груди,Беснуясь, повторял одно:„Закройте университеты,И будет зло пресечено!..“(О муж бессмертный! не воспетыЕщё никем твои слова,Но твёрдо помнит их молва!Пусть червь тебя могильный гложет,Но сей совет тебе поможетВ потомство перейти верней,Чем том истории твоей…)

Почти полгода нас судили,Читали, справки наводили —И не остался прав никто…Как быть! спасибо и за то,Что не был суд бесчеловечен…Настала грустная пора,И честный сеятель добраКак враг отчизны был отмечен;За ним следили, и тюрьмуВраги пророчили ему…Но тут услужливо могилаЕму объятья растворила:Замучен жизнью трудовойИ постоянной нищетой,Он умер… Помянуть печатноЕго не смели… Так о нёмСлабеет память с каждым днёмИ скоро сгибнет невозвратно!..»

Поэт умолк. А через деньСкончался он. Друзья сложилисьИ над усопшим согласилисьПоставить памятник, но леньИсполнить помешала вскореБлагое дело, а потомМогила заросла кругом:Не сыщешь… Не велико горе!Живой печётся о живом,А мёртвый спи глубоким сном…

Первая половина 1855

Саша*

Словно как мать над сыновней могилой,Стонет кулик над равниной унылой,

Пахарь ли песню вдали запоёт —Долгая песня за сердце берёт;

Лес ли начнётся — сосна да осина…Невесела ты, родная картина!

Что же молчит мой озлобленный ум?..Сладок мне леса знакомого шум,

Любо мне видеть знакомую ниву —Дам же я волю благому порыву

И на родимую землю моюВсе накипевшие слёзы пролью!

Злобою сердце питаться устало —Много в ней правды, да радости мало;

Спящих в могилах виновных тенейНе разбужу я враждою моей.

Родина-мать! я душою смирился,Любящим сыном к тебе воротился.

Сколько б на нивах бесплодных твоихДаром не сгинуло сил молодых,

Сколько бы ранней тоски и печалиВечные бури твои ни нагнали

На боязливую душу мою —Я побеждён пред тобою стою!

Силу сломили могучие страсти,Гордую волю погнули напасти,

И про убитую Музу моюЯ похоронные песни пою.

Перед тобою мне плакать не стыдно,Ласку твою мне принять не обидно —

Дай мне отраду объятий родных,Дай мне забвенье страданий моих!

Жизнью измят я… и скоро я сгину…Мать не враждебна и к блудному сыну:

Только что я ей объятья раскрыл —Хлынули слёзы, прибавилось сил.

Чудо свершилось: убогая ниваВдруг просветлела, пышна и красива,

Ласковей машет вершинами лес,Солнце приветливей смотрит с небес.

Весело въехал я в дом тот угрюмый,Что, осенив сокрушительной думой,

Некогда стих мне суровый внушил…Как он печален, запущен и хил!

Скучно в нём будет. Нет, лучше поеду,Благо не поздно, теперь же к соседу

И поселюсь среди мирной семьи.Славные люди  — соседи мои,

Славные люди! Радушье их честно,Лесть им противна, а спесь неизвестна.

Как-то они доживают свой век?Он уже дряхлый, седой человек,

Да и старушка немногим моложе.Весело будет увидеть мне тоже

Сашу, их дочь… Недалёко их дом.Всё ли застану по-прежнему в нём?

Добрые люди, спокойно вы жили,Милую дочь свою нежно любили.

Дико росла, как цветок полевой,Смуглая Саша в деревне степной.

Всем окружив её тихое детство,Что позволяли убогие средства,

Только развить воспитаньем, увы!Эту головку не думали вы.

Книги ребёнку  — напрасная мука,Ум деревенский пугает наука;

Но сохраняется дольше в глушиПервоначальная ясность души,

Рдеет румянец и ярче и краше…Мило и молодо дитятко ваше, —

Бегает живо, горит, как алмаз,Чёрный и влажный смеющийся глаз,

Щёки румяны, и полны, и смуглы,Брови так тонки, а плечи так круглы!

Саша не знает забот и страстей,А уж шестнадцать исполнилось ей…

Выспится Саша, поднимется рано,Чёрные косы завяжет у стана

И убежит, и в просторе полейСладко и вольно так дышится ей.

Та ли, другая пред нею дорожка —Смело ей вверится бойкая ножка;

Да и чего побоится она?..Всё так спокойно; кругом тишина,

Сосны вершинами машут приветно, —Кажется, шепчут, струясь незаметно,

Волны над сводом зелёных ветвей:«Путник усталый! бросайся скорей

В наши объятья: мы добры и радыДать тебе, сколько ты хочешь, прохлады».

Полем идёшь  — всё цветы да цветы,В небо глядишь — с голубой высоты

Солнце смеётся… Ликует природа!Всюду приволье, покой и свобода;

Только у мельницы злится река:Нет ей простора… неволя горька!

Бедная! как она вырваться хочет!Брызжется пеной, бурлит и клокочет,

Но не прорвать ей плотины своей.«Не суждена, видно, волюшка ей, —

Думает Саша, — безумно роптанье…»Жизни кругом разлитой ликованье

Саше порукой, что милостив бог…Саша не знает сомненья тревог.

Вот по распаханной, чёрной поляне,Землю взрывая, бредут поселяне —

Саша в них видит довольных судьбойМирных хранителей жизни простой:

Знает она, что недаром с любовьюЗемлю польют они потом и кровью…

Весело видеть семью поселян,В землю бросающих горсти семян;

Дорого-любо, кормилица-нива!Видеть, как ты колосишься красиво,

Как ты, янтарным зерном налитаГордо стоишь высока и густа!

Но веселей нет поры обмолота:Лёгкая дружно спорится работа;

Вторит ей эхо лесов и полей,Словно кричит: «Поскорей! поскорей!»

Звук благодатный! Кого он разбудит,Верно весь день тому весело будет!

Саша проснётся  — бежит на гумно.Солнышка нет  — ни светло, ни темно,

Только что шумное стадо прогнали.Как на подмёрзлой грязи натоптали

Лошади, овцы!.. Парным молокомВ воздухе пахнет. Мотая хвостом,

За нагружённой снопами телегойЧинно идёт жеребёночек пегой,

Пар из отворенной риги валит,Кто-то в огне там у печки сидит.

А на гумне только руки мелькаютДа высоко молотила взлетают,

Не успевает улечься их тень.Солнце взошло — начинается день…

Саша сбирала цветы полевые,С детства любимые, сердцу родные,

Каждую травку соседних полейЗнала по имени. Нравилось ей

В пёстром смешении звуков знакомыхПтиц различать, узнавать насекомых.

Время к полудню, а Саши всё нет.«Где же ты, Саша? простынет обед,

Сашенька! Саша!..» С желтеющей нивыСлышатся песни простой переливы;

Вот раздалося «ау!» вдалеке;Вот над колосьями в синем венке

Чёрная быстро мелькнула головка…«Вишь ты, куда забежала, плутовка!

Э!.. да никак колосистую рожьПереросла наша дочка!» — Так что ж? —

«Что? ничего! понимай как умеешь!Что теперь надо, сама разумеешь:

Спелому колосу  — серп удалой,Девице взрослой  — жених молодой!»

— Вот ещё выдумал, старый проказник! —«Думай не думай, а будет нам праздник!»

Так рассуждая, идут старикиСаше навстречу; в кустах у реки

Смирно присядут, подкрадутся ловко,С криком внезапным: «Попалась, плутовка!» —

Сашу поймают и весело имСвидеться с дитятком бойким своим…

В зимние сумерки нянины сказкиСаша любила. Поутру в салазки

Саша садилась, летела стрелой,Полная счастья, с горы ледяной.

Няня кричит: «Не убейся, родная!»Саша, салазки свои погоняя,

Весело мчится. На полном бегуНабок салазки  — и Саша в снегу!

Выбьются косы, растреплется шубка —Снег отряхает, смеётся, голубка!

Не до ворчанья и няне седой:Любит она её смех молодой…

Саше случалось знавать и печали:Плакала Саша, как лес вырубали,

Ей и теперь его жалко до слёз.Сколько тут было кудрявых берёз!

Там из-за старой, нахмуренной елиКрасные грозды калины глядели,

Там поднимался дубок молодой.Птицы царили в вершине лесной,

Понизу всякие звери таились.Вдруг мужики с топорами явились —

Лес зазвенел, застонал, затрещал.Заяц послушал — и вон побежал,

В тёмную нору забилась лисица,Машет крылом осторожнее птица,

В недоуменье тащат муравьиЧто ни попало в жилища свои.

С песнями труд человека спорился:Словно подкошен, осинник валился,

С треском ломали сухой березняк,Корчили с корнем упорный дубняк,

Старую сосну сперва подрубали,После арканом её нагибали

И, поваливши, плясали на ней,Чтобы к земле прилегла поплотней.

Так, победив после долгого боя,Враг уже мёртвого топчет героя.

Много тут было печальных картин:Стоном стонали верхушки осин,

Из перерубленной старой берёзыГрадом лилися прощальные слёзы

И пропадали одна за другойДанью последней на почве родной.

Кончились поздно труды роковые.Вышли на небо светила ночные,

И над поверженным лесом лунаОстановилась, кругла и ясна, —

Трупы деревьев недвижно лежали;Сучья ломались, скрипели, трещали,

Жалобно листья шумели кругом.Так, после битвы, во мраке ночном

Раненый стонет, зовёт, проклинает.Ветер над полем кровавым летает —

Праздно лежащим оружьем звенит,Волосы мёртвых бойцов шевелит!

Тени ходили по пням беловатым,Жидким осинам, берёзам косматым;

Низко летали, вились колесомСовы, шарахаясь оземь крылом;

Звонко кукушка вдали куковала,Да, как безумная, галка кричала,

Шумно летая над лесом… но ейНе отыскать неразумных детей!

С дерева комом галчата упали,Жёлтые рты широко разевали,

Прыгали, злились. Наскучил их крик —И придавил их ногою мужик.

Утром работа опять закипела.Саша туда и ходить не хотела,

Да через месяц — пришла. Перед нейВзрытые глыбы и тысячи пней;

Только, уныло повиснув ветвями,Старые сосны стояли местами,

Так на селе остаются одниСтарые люди в рабочие дни.

Верхние ветви так плотно сплелися,Словно там гнёзда жар-птиц завелися,

Что, по словам долговечных людей,Дважды в полвека выводят детей.

Саше казалось, пришло уже время:Вылетит скоро волшебное племя,

Чудные птицы посядут на пни,Чудные песни споют ей они!

Саша стояла и чутко внимала.В красках вечерних заря догорала —

Через соседний несрубленный лес,С пышно-румяного края небес

Солнце пронзалось стрелой лучезарной,Шло через пни полосою янтарной

И наводило на дальний бугорСвета и теней недвижный узор.

Долго в ту ночь, не смыкая ресницы,Думает Саша: что петь будут птицы?

В комнате словно тесней и душней.Саше не спится, — но весело ей.

Пёстрые грёзы сменяются живо,Щёки румянцем горят нестыдливо,

Утренний сон её крепок и тих…Первые зорьки страстей молодых!

Полны вы чары и неги беспечной,Нет ещё муки в тревоге сердечной;

Туча близка, но угрюмая теньМедлит испортить смеющийся день,

Будто жалея… И день ещё ясен…Он и в грозе будет чудно прекрасен,

Но безотчетно пугает гроза…Эти ли детски живые глаза,

Эти ли полные жизни ланитыГрустно поблекнут, слезами покрыты?

Эту ли резвую волю во властьГордо возьмёт всегубящая страсть?..

Мимо идите, угрюмые тучи!Горды вы силой! свободой могучи:

С вами ли, грозные, вынести бойСлабой и робкой былинке степной?..

Третьего года, наш край покидая,Старых соседей моих обнимая,

Помню, пророчил я Саше моейДоброго мужа, румяных детей,

Долгую жизнь без тоски и страданья…Да не сбылися мои предсказанья!

В страшной беде стариков я застал.Вот что про Сашу отец рассказал:

«В нашем соседстве усадьба большаяЛет уже сорок стояла пустая;

В третьем году наконец прикатилБарин в усадьбу и нас посетил,

Именем: Лев Алексеич Агарин,Ласков с прислугой, как будто не барин,

Тонок и бледен. В лорнетку глядел,Мало волос на макушке имел.

Звал он себя перелётною птицей:„Был, — говорит, — я теперь за границей,

Много видал я больших городов,Синих морей и подводных мостов —

Всё там приволье, и роскошь, и чудо,Да высылали доходы мне худо.

На пароходе в Кронштадт я пришёл,И надо мной всё кружился орёл,

Словно пророчил великую долю“.Мы со старухой дивилися вволю,

Саша смеялась, смеялся он сам…Начал он часто похаживать к нам,

Начал гулять, разговаривать с СашейДа над природой подтрунивать нашей —

Есть-де на свете такая страна,Где никогда не проходит весна,

Там и зимою открыты балконы,Там поспевают на солнце лимоны,

И начинал, в потолок посмотрев,Грустное что-то читать нараспев.

Право, как песня слова выходили.Господи! сколько они говорили!

Мало того: он ей книжки читалИ по-французски её обучал.

Словно брала их чужая кручина,Всё рассуждали: какая причина,

Вот уж который теперича векБеден, несчастлив и зол человек?

„Но, — говорит, — не слабейте душою:Солнышко правды взойдёт над землёю!“

И в подтвержденье надежды своейСтарой рябиновкой чокался с ней.

Саша туда же — отстать-то не хочет —Выпить не выпьет, а губы обмочит;

Грешные люди — пивали и мы.Стал он прощаться в начале зимы:

„Бил, — говорит, — я довольно баклуши,Будьте вы счастливы, добрые души,

Благословите на дело… пора!“Перекрестился — и съехал с двора…

В первое время печалилась Саша,Видим: скучна ей компания наша.

Годы ей, что ли, такие пришли?Только узнать мы её не могли:

Скучны ей песни, гаданья и сказки.Вот и зима! — да не тешат салазки.

Думает думу, как будто у нейБольше забот, чем у старых людей.

Книжки читает, украдкою плачет.Видели: письма всё пишет и прячет.

Книжки выписывать стала сама —И наконец набралась же ума!

Что ни спроси, растолкует, научит,С ней говорить никогда не наскучит;

А доброта… Я такой добротыВек не видал, не увидишь и ты!

Бедные все ей приятели-други:Кормит, ласкает и лечит недуги.

Так девятнадцать ей минуло лет.Мы поживаем — и горюшка нет.

Надо же было вернуться соседу!Слышим: приехал и будет к обеду.

Как его весело Саша ждала!В комнату свежих цветов принесла;

Книги свои уложила исправно,Просто оделась, да так-то ли славно;

Вышла навстречу — и ахнул сосед!Словно оробел. Мудрёного нет:

В два-то последние года на дивоСашенька стала пышна и красива,

Прежний румянец в лице заиграл.Он же бледней и плешивее стал…

Всё, что ни делала, что ни читала,Саша тотчас же ему рассказала;

Только не впрок угожденье пошло!Он ей перечил, как будто назло:

„Оба тогда мы болтали пустое!Умные люди решили другое,

Род человеческий низок и зол“.Да и пошёл! и пошёл! и пошёл!..

Что говорил — мы понять не умеем,Только покоя с тех пор не имеем:

Вот уж сегодня семнадцатый деньСаша тоскует и бродит, как тень!

Книжки свои то читает, то бросит,Гость навестит, так молчать его просит.

Был он три раза; однажды засталСашу за делом: мужик диктовал

Ей письмецо, да какая-то бабаТравки просила — была у ней жаба.

Он поглядел и сказал нам шутя:„Тешится новой игрушкой дитя!“

Саша ушла — не ответила слова…Он было к ней; говорит: „Нездорова“.

Книжек прислал — не хотела читатьИ приказала назад отослать.

Плачет, печалится, молится богу…Он говорит: „Я собрался в дорогу“, —

Сашенька вышла, простилась при нас,Да и опять наверху заперлась.

Что ж?.. он письмо ей прислал. Между нами:Грешные люди, с испугу мы сами

Прежде его прочитали тайком:Руку свою предлагает ей в нём.

Саша сначала отказ отослала,Да уж потом нам письмо показала.

Мы уговаривать: чем не жених?Молод, богат, да и нравом-то тих.

„Нет, не пойду“. А сама неспокойна;То говорит: „Я его недостойна“ —

То: „Он меня недостоин: он сталЗол и печален и духом упал!“

А как уехал, так пуще тоскует,Письма его потихоньку целует!..

Что тут такое? родной, объясни!Хочешь, на бедную Сашу взгляни.

Долго ли будет она убиваться?Или уж ей не певать, не смеяться,

И погубил он бедняжку навек?Ты нам скажи: он простой человек

Или какой чернокнижник-губитель?Или не сам ли он бес-искуситель?..»

Полноте, добрые люди, тужить!Будете скоро по-прежнему жить:

Саша поправится — бог ей поможет.Околдовать никого он не может:

Он… не могу приложить головы,Как объяснить, чтобы поняли вы…

Странное племя, мудрёное племяВ нашем отечестве создало время!

Это не бес, искуситель людской,Это, увы! — современный герой!

Книги читает да по свету рыщет —Дело себе исполинское ищет,

Благо, наследье богатых отцовОсвободило от малых трудов,

Благо, идти по дороге избитойЛень помешала да разум развитый.

«Нет, я души не растрачу моейНа муравьиной работе людей:

Или под бременем собственной силыСделаюсь жертвою ранней могилы,

Или по свету звездой пролечу!Мир, — говорит, — осчастливить хочу!»

Что ж под руками, того он не любит,То мимоходом без умыслу губит.

В наши великие, трудные дниКниги не шутка: укажут они

Всё недостойное, дикое, злое,Но не дадут они сил на благое,

Но не научат любить глубоко…Дело веков поправлять нелегко!

В ком не воспитано чувство свободы,Тот не займёт его; нужны не годы —

Нужны столетья, и кровь, и борьба,Чтоб человека создать из раба.

Всё, что высоко, разумно, свободно,Сердцу его и доступно и сродно,

Только дающая силу и власть,В слове и деле чужда ему страсть!

Любит он сильно, сильней ненавидит,А доведись — комара не обидит!

Да говорят, что ему и любовьГолову больше волнует — не кровь!

Что ему книга последняя скажет,То на душе его сверху и ляжет:

Верить, не верить — ему всё равно,Лишь бы доказано было умно!

Сам на душе ничего не имеет,Что вчера сжал, то сегодня и сеет;

Нынче не знает, что завтра сожнёт,Только наверное сеять пойдёт.

Это в простом переводе выходит,Что в разговорах он время проводит;

Если ж за дело возьмётся — беда!Мир виноват в неудаче тогда;

Чуть поослабнут нетвёрдые крылья,Бедный кричит: «Бесполезны усилья!»

И уж куда как становится золКрылья свои опаливший орёл…

Поняли?.. нет!.. Ну, беда небольшая!Лишь поняла бы бедняжка больная.

Благо теперь догадалась она,Что отдаваться ему не должна,

А остальное всё сделает время.Сеет он всё-таки доброе семя!

В нашей степной полосе, что ни шаг,Знаете вы, — то бугор, то овраг.

В летнюю пору безводны овраги,Выжжены солнцем, песчаны и наги,

Осенью грязны, не видны зимой,Но погодите: повеет весной

С тёплого края, оттуда, где людиДышат вольнее — в три четверти груди, —

Красное солнце растопит снега,Реки покинут свои берега, —

Чуждые волны кругом разливая,Будет и дерзок и полон до края

Жалкий овраг… Пролетела весна —Выжжет опять его солнце до дна,

Но уже зреет на ниве поёмной,Что оросил он волною заёмной,

Пышная жатва. Нетронутых силВ Саше так много сосед пробудил…

Эх! говорю я хитро, непонятно!Знайте и верьте, друзья: благодатна

Всякая буря душе молодой —Зреет и крепнет душа под грозой.

Чем неутешнее дитятко ваше,Тем встрепенётся светлее и краше:

В добрую почву упало зерно —Пышным плодом отродится оно!

1854–1855