Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Руперт посетил пустующие верфи фирмы, здание администрации стояло на прежнем месте. Он разговорился со старым докером, и тот рассказал, как жил в былые времена: зимой он ночевал в общественных уборных, дети его умирали с голоду, дочери продавались в кабалу, а жена нищенствовала, вымаливая капустные листы. Под складом № 27 помещалась водяная тюрьма, куда администрация бросала докеров за плохую работу или кражу. Это была тесная яма со стоячей водой, и провинившийся проводил там три-четыре дня, а то и неделю.

— Перестань! — не выдержала Джо; она решилась сесть с нами за стол и пыталась проглотить кусочек вареной курицы, запивая ее содовой водой. — Рассказывать такие мерзости, да еще за обедом! Ужас какой-то!

— Тем не менее это правда, — сказал Руперт, ехидно поглядывая на Бонни.

— Все так поступали, — возразил Бонни.

— И ваша семья так поступала? — спросил Руперт.

— Мне все равно, кто виноват, я не хочу больше об этом слышать! — истерически закричала Джо.

Мы замолчали, неприязненно поглядывая друг на друга, и я был рад, что пришла мадам Ван. Она повела нас в оперу, здание которой находилось рядом.

Но Джо заявила, что никуда идти не в состоянии, а Бонни предпочел отправиться в консульство пить виски. Руперт, Ван и я шли по раскаленным, душным улицам и видели под каждым фонарем кучки детей: они читали, писали и разговаривали.

— Что они тут делают? — спросил Руперт у Ван.

— Готовят уроки, — ответила она. — Здесь им светлее, чем дома.

Я заметил, что Руперта передернуло; не требовалось быть психологом, чтобы понять, как он изменился за последнее время.

Наши переговоры застопорились из-за одного весьма своеобразного, но принципиального вопроса. Многие шанхайские банкиры, маклеры и коммерсанты вложили свои капиталы в крупные дочерние предприятия Ройсов в Кантоне и Шанхае: в ремонтные мастерские, сортировочные станции, две домны для отливки низкосортного чугуна, фабрику для изготовления джутовых мешков. Когда к власти пришли коммунисты, китайские коммерсанты, бывшие владельцами (или совладельцами) таких предприятий, бежали в Гонконг.

Бонни хотел, чтобы их капиталовложения рассматривались как английские — более того, как капиталовложения фирмы Ройсов, и горячо спорил об этом с китайцами.

— Пожалуйста, — сказали те, вежливо его выслушав. — Мы можем включить в программу переговоров и вопрос о капиталовложениях китайских эмигрантов. Но это вызовет задержку.

— Нет, нет, — решительно воспротивился Руперт. — Никаких задержек.

Бонни был достаточно тактичен, чтобы не препираться с Рупертом в присутствии китайцев, но когда мы вернулись в гостиницу, он за обедом накинулся на него. Джо вяло спросила, из-за чего они опять не поладили.

— В Шанхае и Кантоне с фирмой Ройсов связано немало китайских капиталистов, — ответил Руперт и объяснил Джо, из-за чего сегодня шел спор.

— Это сейчас такие же английские капиталы, как и капиталы Ройсов, — настаивал Бонни. — Нельзя отделить одни от других.

— Когда их вкладывали в лихтеры и фабрику джутовых мешков, они не были английскими. Они были китайскими.

— Это не имеет значения. Предприятия, в которые были вложены китайские деньги, являлись английской собственностью, и мы вправе требовать компенсации.

— Ну, и требуйте на здоровье, — насмешливо бросил Руперт, — но только не за счет нашей фирмы.

Они продолжали пререкаться, и Джо с негодованием ушла из-за стопа.

На другой день все началось снова, на этот раз из-за двадцати четырех землечерпалок, которые принадлежали Ройсам, но находились в пользовании Шанхайской канализационной компании. Руперт решил не включать их в список требований фирмы и сообщил об этом китайцам.

— Боже мой, Руперт, — застонал в отчаянии Бонни. — Вы же наносите удар по своим. Где ваша совесть?

— А вы хотите, чтобы Ройсы расплачивались за наследников Шанхайской канализационной компании, которые бьют баклуши в Гонконге и Лондоне! Не будет этого! Я против.

Так дальше идти, конечно, не могло, и Руперт в конце концов сделал шаг, который ему давно хотелось сделать.

— Придется вам сегодня отправиться туда одному, Джек, — сказал он мне на четвертый день. — Переговоры об оценке погрузочных приспособлений я поручаю вам. (Речь шла о законных требованиях фирмы.) А если Бонни спросит, куда я пропал, скажите, что я поехал осматривать сельскохозяйственную коммуну.

— А где вы будете на самом деле? — недоверчиво спросил я.

— Я заявил китайцам, что предпочитаю вести сепаратные переговоры о претензиях нашей фирмы; по правде говоря, я их уже веду. — Так вот почему он приезжал в гостиницу поздно вечером, отговариваясь тем, что наносит официальные визиты! — Завтра я их, видимо, закончу, но я не хочу, чтобы Бонни что-нибудь заподозрил.

Я сам недолюбливал Бонни, но то, что затеял Руперт, мне не нравилось, и я вдруг почувствовал, что в наших отношениях образуется трещина.

На другой день я отправился на переговоры один и весьма убедительно спорил о том, к чему должна свестись разница между нынешней и первоначальной стоимостью погрузочно-разгрузочного оборудования фирмы Ройсов. А когда в конце заседания Бонни спросил меня, где Руперт, я ответил, как было условлено:

— Поехал в одну из сельских коммун вверх по реке.

Бонни не поверил и, когда мы вернулись в гостиницу, пошел к Джо. Она в этот день поднялась с постели, и они с Бонни отправились погулять по набережной. Днем шанхайские улицы заполнены толпами прохожих, а по вечерам, когда спадает жара и уличная сутолока замирает, люди выносят тростниковые циновки, младенцев и кухонные горшки прямо на тротуар, чтобы провести часок-другой в прохладе.

— Послушайте, Джо, — сказал Бонни. — Руперт затевает что-то нехорошее, и мне надо знать, что именно.

— От меня вы этого не узнаете, — отрезала Джо.

— А почему? Для его же пользы.

— Вы думаете, я стану входить с вами в сговор за спиною мужа? — спросила Джо. — Вы с ума сошли!

— Нет, — с раздражением возразил Бонни. — С ума сходит Руперт. Честное слово! Неужели вы одобряете его поведение?

— А если и не одобряю, — проговорила она, глядя, как черные облака все ниже спускаются на бурую реку, и ощущая духоту всеми порами тела, — что я могу поделать?

— Добейтесь, чтобы он как можно скорее вернулся домой. Увезите его отсюда. Китайцы его обрабатывают, и если он заключит с ними секретное соглашение, я не дам за его будущее и ломаного гроша. Он станет такой подозрительной личностью, что никто не захочет иметь с ним ни малейшего дела.

Черное небо вдруг раскололось от края до края, и на них обрушился теплый поток дождя; в одно мгновение Джо промокла до нитки. Пока они добежали до гостиницы, платье у нее прилипло к телу, а с волос текла вода. Мы встретились в лифте, оба они были похожи на утопленников.

— Вы не в своем уме, Джо, — сказал я. — При вашем здоровье…

Джо просунула мокрую руку мне под локоть, я проводил ее в номер, и, переодеваясь у себя в спальне, она рассказала мне через дверь о разговоре с Бонни. Руперт еще не вернулся, Ван тоже не было.

— Что делать? — спросила она в унынии. — Неужели он действительно пытается заключить секретное соглашение с китайцами?

— Не знаю, — ответил я. — Ничего не пойму.

— Все это просто невыносимо! — воскликнула она. — Я и так плохо себя чувствую, а тут еще эта адская жара…

Мне стало ее жаль, и я сказал, что не стоит волноваться: скоро все кончится, и мы уедем.

Руперт появился только к вечеру. Он позвонил мне по телефону и попросил зайти к ним в номер. Когда я пришел, Руперт выговаривал Джо:

— Не успела встать с постели и уже бежишь под дождь…

— А я нарочно, — огрызнулась она. На миг в ней проснулась прежняя Джо. — Все, что угодно, лишь бы не торчать здесь. Все, что угодно…

Руперт посмотрел на нас обоих с вызовом и сообщил:

— Возможно, это будет вам небезынтересно? С китайцами я обо всем договорился.

Наступило короткое молчание.

— Ты что, заключил с ними секретное соглашение? — спросила Джо.

— А что в нем секретного? — возразил он. — Я просто не сказал ничего Бонни, вот и все.

— Сколько? — спросил я.

Руперт смотрел в окно — внизу при свете фонарей босые китайские трамвайщики переводили стрелки. Они перекликались, торопя друг друга, потом послышался трамвайный звонок, а потом удар грома потряс наш небоскреб до самого основания.

— Пять миллионов, — сказал Руперт, не отворачиваясь от окна.

— Боже мой! — в восторге воскликнул я. — Это миллиона на полтора больше, чем Фредди надеялся в лучшем случае получить. Вот здорово!

— Что скажет Брайан Бонни? — с тревогой спросила Джо.