Другая страна - Джеймс Болдуин
– Верится с трудом. Невозможно такое даже вообразить.
– Ну что тебе сказать. Я никогда не была особенно хорошенькой. Меня усиленно опекали. Кроме того… я рано вышла замуж. – Кэсс закурила и закинула ногу на ногу.
Ида бросила взгляд через стекло на освещенные улицы и толпящихся людей.
– Интересно, выйду ли я когда-нибудь замуж. Думаю, нет. За Вивальдо я не выйду никогда, а… – она нервно крутила колечко, – что ждет меня впереди – покрыто мраком. Но там вряд ли скрывается жених.
Кэсс помолчала, а потом спросила:
– А почему ты не хочешь выйти за Вивальдо? Разве ты не любишь его?
Ида ответила:
– Любовь находится по отношению к браку не в прямой зависимости, как считают. Не может она все изменить, как думают люди. Любовь бывает хуже занозы, бывает пыткой. – Она беспокойно заерзала на темном узком сиденье и снова посмотрела за стекло. – Конечно же, я люблю Вивальдо, он лучше всех, кого я знала. Ему подчас бывает несладко со мной. Но мне с собой не совладать. Выйти замуж за него было бы чистым безумием – гибелью для нас обоих.
– Но почему? – Кэсс помолчала, а потом спросила: – Неужели только потому, что он белый?..
– В каком-то смысле, – с трудом проговорила Ида, – именно поэтому. Тебе, наверное, это дико. Лично мне все равно, какого цвета у него кожа. Дело не в этом. – Она замолчала, пытаясь точнее сформулировать свою мысль. – Я знала только одного человека лучше Вивальдо, – это мой брат. Понимаешь, Вивальдо был его близким другом и не понимал, что Руфус гибнет. Меня не было рядом, но я знала!
– Почему ты думаешь, что Вивальдо этого не понимал? Ты несправедлива. А потом, разве ты, которая все знала, смогла чему-то помешать, остановить…
– Возможно, ничего нельзя уже было сделать – помочь ему, изменить события. Это я допускаю. Но знать вы должны были, знать, что происходит.
– Но, Ида, кто может сказать с точностью, что вершится в человеческом сердце? Никто. Ты можешь что-то знать, чего не знаю я. Но ты не допускаешь мысли, что я тоже могу знать что-то, чего не знаешь ты? Например, я знаю, что такое иметь ребенка. А ты не знаешь.
– О, Кэсс, не говори глупости. Я преспокойно могу родить этого проклятого ребенка и все узнаю. Для меня дети – не единственный свет в окошке, ты знаешь, но, если мне захочется ребенка, я узнаю это чувство. Впрочем, Вивальдо так неосторожен, что рано или поздно я это обязательно узнаю, независимо от того, хочу или нет. – И она как-то не к месту захихикала. – Но есть вещи, узнать которые невозможно, – вздохнула она. – Вот ты никогда, ни при каких условиях не узнаешь, дорогуша, что такое – быть чернокожей девушкой и как с ней обращаются белые мужчины и негры. Тебе никогда не придет в голову, что мир – просто большой бордель, и чтобы в нем выжить, нужно стать шлюхой из шлюх, самой крутой и хладнокровной шлюхой. – Они ехали через парк. Ида, наклонившись, зажгла сигарету трясущимися руками и показала за окно. – Ты думаешь, что мы едем по парку, чтоб ему пусто было! Как бы не так! Тебе и невдомек, что сейчас мы находимся в величайших джунглях мира. Разве можешь ты предположить, что за каждым из этих чертовых ухоженных деревьев трахаются, колются, умирают. Прямо сейчас, пока мы едем в такси, кто-то умирает здесь. Ты никогда не поверишь в это, сколько тебе ни говори; да, не поверишь, даже если увидишь все собственными глазами.
Кэсс почувствовала безмерную отчужденность от Иды, сама себе она казалась сейчас очень маленькой, ее знобило.
– Ну, подумай, Ида, откуда мы можем это знать? И как ты решаешься винить нас за это незнание? Нам просто неоткуда было узнать. Я вообще не подозревала о существовании Центрального парка до самого замужества. – Она бросила взгляд в сторону парка, словно хотела увидеть то, о чем говорила Ида, но за стеклом мелькали только деревья, фонари, трава, извилистые тропинки и вдали – очертания домов. – В городе, где я росла, вряд ли жил хоть один цветной, ну что, по-твоему, я должна была знать? – Следующий вопрос она задала, проклиная себя в душе, но удержаться все же не смогла: – Неужели я не заслуживаю хоть малой толики уважения за то, что стараюсь остаться человеком, не участвовать во всем этом, остаться в стороне?
– В чем это ты, Кэсс, черт побери, не хочешь участвовать? – спросила Ида.
– В этой жизни, – ответила Кэсс, – в этой пустой, бессодержательной возне.
Ида рассмеялась. Смех ее звучал жестокой насмешкой, но Кэсс чувствовала, что Ида не стремится сознательно обидеть ее. Казалось, где-то внутри нее совершается тяжелая работа, она как бы взбиралась на безмерной крутизны склон.
– А что, если, дорогуша, нам, смеха ради, взглянуть на твою жизнь с другой стороны? Может, твое неучастие объясняется чисто житейскими причинами? Ты встретила Ричарда, влюбилась в него и стала его женой. А не сознательно вышла из игры.
Кэсс почувствовала внутреннее раздражение и задала себе вопрос: «Почему? Почему я так остро реагирую на слова Иды?»
Вслух она произнесла:
– Дело вовсе не в этом. Задолго до того, как встретить Ричарда, я уже знала: такая жизнь не по мне. – Хотя это была чистая правда, в голосе Кэсс не хватало убедительности. И Ида безжалостно воплотила сомнения Кэсс в слова.
– А если бы Ричард не появился, что тогда?
– Не знаю. Это глупый вопрос. Он появился. И я уехала с ним.
Между ними, казалось, сгустился воздух, как если бы они стояли на противоположных сторонах горной пропасти, пытаясь разглядеть друг друга среди облаков и тумана и с ужасом ощущая, как земля обрывается у самых их ног. Ведь она покинула Ричарда или, во всяком случае, предала его – что значит этот крах? А роман с Эриком, что означает он? Кэсс медленно и неохотно прозревала смысл обвинений Иды, и одновременно в ней просыпалось дремавшее ранее чувство вины за их совместную с Ричардом жизнь. Она всегда знала больше Ричарда и смотрела дальше, она была искуснее его, терпеливее, хитрее и целеустремленнее, ему, чтобы не жениться на ней, надо было быть другим мужчиной, более сильным и безжалостным. Но так складывались отношения между мужчинами и женщинами спокон веков. Так ли? Она выбросила за окно сигарету. Он появился. Я ушла с ним. Ушла ли? Такси подъезжало к Гарлему. Кэсс испытала легкий шок при мысли, что не была здесь с похорон Руфуса.
– А вот представь себе, – заговорила Ида, – что приходит он, твой мужчина, и ты прекрасно знаешь, что это именно твой мужчина, ведь, черт побери, они не являются каждый день, но ты не можешь уйти
