Анатолий Афанасьев - Привет, Афиноген
— Хорошо. Пошевелите зубами, пощелкайте.
— Не буду.
Почему?
Кисунов опасался вторичного вывиха. Все–таки, поразмыслив, он, не размыкая губ, маленько подробил зубами несуществующие орешки.
— Все, — сказал врач, — порядок. На ночь снотворное, а сейчас =— валерьянку, До свиданья.
Молодой, шустрый, он удалился, не оглянувшись, только Люде незаметно подмигнул.
— Торопится! — не преминул вдогонку уколоть своего спасителя воскресший Кисунов. — Кто мы им, разве люди? Даже не поинтересовался, как я себя чувствую. Узнать бы интересно его фамилию, голубчика. Только не любят они фамилию называть.
— Стыдно, Вагран Осипович, — укорил Афиноген. — Он вам жизнь сейчас спас, а вы — фамилию. Даже как–то неинтеллигентно с вашей стороны.
Григорий Воскобойник сказал веско, ответственно:
— Ну, Ваграныч, учти. Последний раз я тебе прощаю. Ты меня ухойдакать, значит, вздумал? Слушай сюда. Никаких йогов, никаких гимнастик! Лежи, сопи в две дырки, сочиняй свои жалобы, и баста. Я жить хочу, попить еще собираюсь винца с хлебцем. Отныне я тебе запрещаю над собой изгаляться, доводить меня до беды. Баста!
Кисунов по какому–то таинственному впечатлению ума почти никогда не возражал Воскобойнику, но тут, доведенный до крайности неумолимой судьбой, окрысился:
— Вы мне никто, гражданин Воскобойник, чтобы запрещать что–либо. Понятно? Никто! По возрасту я вам в отцы гожусь. Не сметь мне запрещать! Не сметь! Слышите!
Гриша молчал. Он не был злым человеком и почувствовал в голосе Кисунова рыдания. Отступил. Почувствовал их и Афиноген.
— Не расстраивайтесь, Вагран Осипович, с кем не бывает. У нас в институте тренер показывал студентам упражнения на турнике, сорвался, сломал себе руку. Полгода преподавал филологам историю литературы, пока не вернулся в строй. Потом, правда, и близко к снарядам не подходил, издали показывал, как и что делать. А ведь у него разряд по гимнастике был…
— Ваших прибауток я вообще не желаю слышать. Избавьте меня от них!
Он забрался под одеяло, скрючился, отвернулся к любимой стене. Ему был отвратителен мир, в котором тем не менее он так страстно хотел продержаться подольше с помощью йоговских поз…
В воскресенье не случилось ничего, заслуживающего подробного описания. День выдался прохладнее обыкновенного, и федулинцы воспользовались этим, чтобы передохнуть от зноя. Небо покрывали сплошь светлые облака, кое–где сгущавшиеся до темной плотности, солнце просвечивало сквозь пелену редкими лучами и не напекало.
В воздухе не переставая чирикали и посвистывали возбужденные птахи.
Афиноген и Наташа целый день проблаженствовали в узеньком и грязном прибольничном садике. Успели много раз поссориться, и помириться, и обсудить общие дальнейшие планы. Решили пока не рожать, хотя Афиноген и утверждал, что беременным женщинам легче сдавать сессию…
Супруги Кремневы провели воскресенье на своей даче, где Юрий Андреевич продолжал бороться с вредителями, перенеся основной удар на кусты черной смородины.
Судя по беспощадности, с которой он их обрабатывал, можно было предсказать: скоро участок будет стерилен, как стол, подготовленный к операции. Иногда к мужу приближалась Дарья Семеновна, чтобы поделиться очередным соображением по поводу визита к ним директора Мерзликина. Кремнев не понимал, почему это ее так занимает. Впрочем, она и сама не понимала почему.
Директор тем часом лежал у себя на даче и маялся животом. Боли в кишечнике наводили его на грустные размышления о предстоящей поездке в министерство для получения нахлобучки.
Миша Кремнев сумел подстеречь около булочной Свету Дорошевич и спросил у нее, почему в их квартире не отвечает телефон.
Свободолюбивая Дорошевич ответила в том смысле, что телефон не работает и не будет работать, пока некоторые с размягченными мозгами студенты не перестанут по нему названивать.
Эрнст Львович с полудня наливался водкой в окружении детей и нелюбимой жены. К вечеру он выдул ее столько, что уснул на ящике с картошкой в кладовке, куда отправился на поиски заначенной еще весной бутылки жигулевского пива.
Хирург Горемыкин в компании с сеттером Даном сходил в парикмахерскую и привел в порядок прическу. В этот раз он намекнул бывшей жене, что живется ему одиноко и он собирается переменить некоторые обстоятельства самым решительным образом.
Стукалина Клавдия Серафимовна готовила завтрашнее выступление, по телефону советовалась с Сухомяти- ным по отдельным формулировкам. Георгий Данилович отвечал уклончиво, опасаясь, что его аппарат прослушивается. В общем, его рекомендации сводились к тому, чтобы ничего не бояться и говорить правду, как на исповеди. Клавдия Серафимовна заверила, что готова на все, лишь бы быть полезной людям и ему лично, товарищу Сухомятину.
Марк Волобдевский, трясясь в поезде дальнего следования, испытывал радость творческого подъема. По указанию редактора газеты он сочинял стихотворный текст на тему месячника безопасности уличного движения. Взлохмаченный, с пылающим взором, он наконец записал следующие строки: «Если хочешь быть здоров и жив, через дорогу быстро не бежи. Знай, в твоих руках твоя свобода и судьба любого пешехода». В порыве вдохновения он заодно закончил давно обещанный лозунг для городской столовой: «По четвергам — приходит рыба в гости к нам!»
Виктор Давидюк и Иоганн Сабанеев, сослуживцы Афиногена, сговорились на зорьке отправиться по грибы, но оба проспали и долго выясняли отношения, не выяснили и разошлись. Дома Виктор Давидюк задал профилактическую трепку взрослой дочери Марине и пригрозил выселить ее из квартиры вместе с матерью и зятем.
Наталья Иосифовна Горелик солила огурцы и насолила их так много, как будто ожидала на зимний постой роту солдат. Банки с огурцами заняли всю кухню, кладовую, и часть их она разместила в комнатах под кроватями детей.
Медицинская сестра Ксана Анатольевна Морозова училась у приемной дочери шить мужские брюки. Потом они вдвоем примеряли новые штаны на муже, который в конце концов деликатно заявил, что не желает быть посмешищем для всего города.
Гришу Воскобойника навестила жена и принесла ему гостинцы: полкило медовых пряников и бутылку виноградного сока. Вагран Осипович целый день изучал комплекс здоровья академика Микулина, советовавшего на ночь заземляться проволокой к батарее парового отопления.
Супруги Гаровы проверяли школьные тетрадки, а вечером пили чай и смотрели по телевизору программу «Артлото».
Кирилл Евсеевич Мефодьев, добрый приятель Карнаухова, с утра отправился рыбачить на лесные пруды и пробыл там до вечерней зорьки. Примерно около двух часов пополудни у него случилась поклевка, но кто клевал — неизвестно: добыча соскользнула с крючка в момент подсечки. После этого Мефодьев, огорченный, прилег на травке в березнячке. Любопытно, что и во сне он продолжал удить рыбу и отпугивать выныривающих около поплавка купающихся. В отличие от яви во сне Кирилл Евсеевич вытягивал рыбу за рыбой и проснулся от того, что крупный щуренок с мордой Жорки Сухомятина повлек его с берега на дно.
Перспективный следователь лейтенант Петраков с утра засел за пособие по криминалистике, выпущенное лондонским издательством по материалам Скотленд- Ярда. Пособие не было переведено на русский язык, а английским Петраков не владел, поэтому каждое слово он искал в словаре и продвигался вперед черепашьими шагами. В процессе чтения он столкнулся с поразительным феноменом — переведенный им текст, если его читать подряд, не имел никакого смысла. Денис Петраков объяснил себе этот казус известной всему миру неразберихой, царящей в прославленном следственном заведении Лондона.
Богатырь Гаврик Дормидонтов в праздничном костюме и при галстуке прогуливался по центральной улице Федулинска. На многочисленные приглашения знакомых парней пойти подышать лесным воздухом и освежиться он отрицательно мотал головой и показывал фигу, большой палец которой был размером с огурец.
В квартире управдома Гекубова не раздавалось ни звука. После вчерашнего потрясения Илларион Пименович обнаружил у себя в печени подозрительные побулькивания и теперь в лабораторных условиях искусственной тишины проводил наблюдения над своим организмом. Он лежал под теплым ватным одеялом, выпростав наружу руки и ноги, и был похож на космонавта, отдыхающего после удачной стыковки.
Начальник милиции капитан Голобородько сам сварил украинский борщ и съел за обедом три тарелки. Для борща он использовал двойной бульон, утиный и говяжий, заправил его свиным салом, ветчиной и яйцами, растертыми и взбитыми с грецкими орехами. Перед борщом выпил две рюмки анисовой водки, закусив баночной селедкой «иваси». После сытного обеда он прохрапел до вечера на диване, поднявшись, поужинал запеченной в фольге молоденькой курочкой и салатом из свежих овощей. Потом смотрел программу «Время» и трогательный спектакль из жизни мелкопоместных дворян, выпив попутно полтора чайника чаю с крыжовниковым и малиновым вареньем. Он распластывал пополам свежую булку, намазывал обе стороны густо маслом, которое жена покупала не в магазине, а на рынке, наслаивал на одну половинку малиновое, а на другую крыжовниковое варенье и припечатывал ломти плотно друг к другу. Таких булок капитан сжевал за вечер четыре штуки. Жене он сказал: «Хотели мы с тобой, душечка, прогуляться по воздуху, да, уж видно, надо баиньки ложиться».
