Коллектив авторов - 12 историй о любви
627
Недвижимая тяжесть (лат.).
628
Бесформенная масса (лат.).
629
…иметь сто рук, как Бриарей. – Бриарей – согласно мифам, один из трех сторуких гигантов, сражавшийся на стороне Зевса против титанов.
630
Битва Тридцати. – Имеется в виду эпизод борьбы за герцогство Бретань между английским ставленником Жаном де Монфором и французским претендентом Шарлем де Блуа. Когда англичане, к великому возмущению противной стороны, нарушили временное перемирие и занялись грабежами, один из французских военачальников, Робер де Бомануар, не желая проливать кровь своих солдат, вызвал на поединок предводителя англичан Ричарда Бенборо (27 марта 1351 г.). Число участников поединка с той и другой стороны было доведено до 30 человек. Жаркая схватка, в которой погибли оба предводителя и большая часть сражавшихся, окончилась победой французов.
631
…как некогда Август… созерцал Цинну. – Имеется в виду Гней Корнелий Цинна Маги, в 16 г. до н. э. (или, по другим данным, в 4 г. н. э.) устроивший заговор против императора Августа. Заговор был раскрыт, но Август простил Цинну и даже позволил ему стать консулом.
632
…в подобие маски античного паразита … – Греческая комедия широко пользовалась типическими масками – «хвастливый воин», «шут» и т. п. Паразит – «прихлебатель», типичный персонаж греческой комедии.
633
В одном из поединков Келюсу выкололи шпагой левый глаз. (Прим. автора.)
634
Во имя отца, и сына, и святого духа (лат.).
635
Аминь (лат.).
636
Хорошо, синьор профессор (лат.).
637
Цыганок (итал.).
638
Еврейки (итал.).
639
Морскими цветами (итал.).
640
Господин профессор (итал.).
641
Разные сорта дешевых ракушек, любимое кушанье простого народа в Венеции. (Прим. автора.)
642
Школе (итал.).
643
Морским чайкам (итал.).
644
Счастливой ночи (итал.).
645
С адвокатом, с немцем, с дьяволом (итал.).
646
Преемницу (итал.).
647
Николло Порпора давал там уроки пения и композиции принцессе Саксонской, впоследствии французской дофине, матери Людовика XVI, Людовика XVIII и Карла X (Прим. автора.).
648
Безмерное небо глаголет // Творца-вседержителя славу; // И свод лучезарный вещает // По всей беспредельной вселенной // О том, как велики и дивны // Деянья Господней десницы (итал.).
649
«Дьяволица» (итал.).
650
Любители музыки (итал.).
651
Белокурый, курчавый и плотный (итал.).
652
Друзья мои, это чудо (итал.).
653
«Арчифанфано, король сумасшедших» (итал.).
654
Шрекенштейн – скала Ужаса; в этих краях многие места носят такое название. (Прим. автора).
655
Светлейшего, почтеннейшего, именитейшего (итал.).
656
Ученицы-цыганочки (итал.).
657
Из бездны воззвал я к тебе (лат.).
658
Благочестивый отец мой (итал.).
659
Ваша светлость (итал.).
660
«Шаг на Парнас» (лат.).
661
Счастье (итал.).
662
Да здравствует свобода! (итал.)
663
Так итальянцы прозвали Иоганна-Адольфа Гассе, по происхождению саксонца. (Прим. автора)
664
Монашеская латынь (итал.).
665
Ничегонеделание (итал.).
666
Ах, я несчастная! (итал.)
667
Сердце мое разрывается! (итал.)
668
Иди, сын мой, ты первый музыкант мира (итал.).
669
Дорогая! (итал.)
670
Дочь моя (итал.).
671
Это Юдифь? (итал.)
672
Задумчивый (итал.).
673
Пряхе у креста (нем.).
674
«Атилий Регул» (итал.).
675
Римляночка (итал.).
676
Первого придворного поэта (итал.).
677
Любезнейшую подругу (итал.).
678
«Дабы он мог сберечь свои очи» (итал.).
679
«Изъявление дружеских чувств гораздо ценнее золота» (итал.).
680
Весна настала снова, // Природа вся в цвету, // И веет тихий ветер // И шелестит в лесу. // Деревья зеленеют, // И травка на лугу, // Лишь я в печальном сердце // Покоя не найду (итал.).
681
Нет, Береника, всего твоего сердца ты не открываешь… (итал.)
682
А тебе мало того, что ты знаешь о моих приключениях? (итал.)
683
А тебе мало того, что ты знаешь о стольких приключениях? (итал.)
684
Вам открыты тайны сердца, // И вы знаете, о боги, // Как чисты мои желанья // И безвинно состраданье (итал.).
685
Примадонна (итал.).
686
Однако поскольку для глаз, умеющих видеть, все имеет свою красоту, то и это театральное чистилище обладает красотой, поражающей воображение намного сильнее, чем пресловутые эффекты на сцене, освещенной и разукрашенной во время представления. Я часто спрашивал себя: в чем заключается эта красота и удастся ли мне описать ее, если я захочу передать эту тайну чужой душе? «Как? – скажут мне. – Разве могут вещи, лишенные красок, формы, порядка и ясности, говорить что-либо глазам и уму?». Только художник способен ответить на это: «Да, могут». И он вспомнит картину Рембрандта «Философ в раздумье»: огромная комната, погруженная во мрак, бесконечные витые лестницы, уходящие неизвестно куда, слабые проблески света, то вспыхивающие, то потухающие неизвестно почему на разных планах картины, одновременно и неясной и четкой, повсюду разлитый густой коричневый колорит то более темного, то более светлого тона, волшебство светотени, игра лучей, падающих на самые незначительные предметы – на стул, на кувшин, на медную вазу. И вдруг все эти вещи, не заслуживающие внимания, а тем более изображения в живописи, становятся такими интересными, даже своеобразно красивыми, что вы не в силах оторвать от них взора. Они наполнились жизнью, они существуют, они достойны существования, ибо художник прикоснулся к ним своей волшебной палочкой, заронил в них искру солнечного луча, сумел протянуть между ними и собою тот прозрачный, таинственный покров – тот воздух, который мы видим и вдыхаем и в который как бы входим, погружаясь воображением в глубину нарисованного. И когда нам случается в жизни натолкнуться на подобную картину, хотя бы составленную из еще более ничтожных предметов – разбитых досок, изодранных лоскутьев, закопченных стен, – и если бледный свет осторожно бросает на них свои блики, если светотень придает им художественный эффект, таящийся в слиянии и гармонии всего существующего без всякого человеческого участия, – человек сам сумеет найти и постичь эту гармонию, восхититься и насладиться ею, словно великой победой, одержанной им самим. // Почти невозможно передать словами ту тайну, которую кисть великого мастера раскрывает перед нашими взорами. Созерцая интерьеры Рембрандта, Тенирса, Джорджа Доу, самый заурядный зритель вспомнит какую-нибудь сцену из жизни, никогда, однако, не производившую на него поэтического впечатления. Для того чтобы воспринять поэтически эту реальность и мысленно превратить ее в картину Рембрандта, достаточно обладать тем чувством живописного, которое свойственно многим. Но чтобы словесным описанием воссоздать эту картину в чужом воображении, нужно обладать такою силой таланта, что, должен признаться, я поддаюсь в данном случае своей фантазии без всякой надежды на успех. Даже гению, одаренному подобной силой и притом говорящему стихами (попытка еще более удивительная), это не всегда удавалось. И все же не думаю, чтобы в наш век другой писатель-художник мог достичь хотя бы приблизительно таких же результатов. Перечитайте стихотворение под названием «Индийские колодцы» – вы воспримете его или как шедевр, или как буйство разыгравшегося воображения, в зависимости от того, связывают ли вас с поэтом духовные узы или нет. Что касается меня, то при первом чтении оно меня возмутило. Беспорядочность и разгул фантазии в описании претили мне. Но потом, когда я закрыл книгу, в мозгу моем упорно держались картины тех колодцев, подземелий, лестниц и пропастей, по которым заставил меня пройти поэт. Я видел их наяву, я не в силах был вырваться оттуда, я был словно заживо погребен. Я был так подавлен, что мне страшно было перечитать эти стихи, я боялся обнаружить, что столь великий живописец и поэт – писатель не без недостатков. Между тем в моей памяти долго сохранялись последние восемь строк, которые во все времена и для всякого вкуса останутся творением глубоким, возвышенным и безупречным, независимо от того, как мы будем воспринимать их – сердцем, слухом или рассудком. (Прим. автора).
