Заколдованный круг - Пентти Хаанпяя
Патэ Тэйкка поделился с ним своими сомнениями насчет построения нового общества: ведь даже в лучшем случае деятельность во имя этого общества окажется работой на потомков, на будущие поколения.
— Неужели человек должен жить главным образом во имя будущих поколений? — спросил он. — Разве мы не должны в первую очередь думать о себе?
Патэ Тэйкка лежал ничком на комле большого шершавого бревна и с наслаждением потягивал папироску.
— Я задумывался над этим, — ответил Тякю. — Я убежден, что кроме маленького «я», которое живет самое большее шестьдесят, семьдесят лет, в нас есть и другое, большое «Я». В этом, как ты знаешь, и заключается суть идеи новой эпохи. Это «Я» существовало всегда. Человек инстинктивно, подчиняясь какой-то закономерности, жил во имя этого «Я». Нужно, чтобы это великое «Я» стало осознанным. Только тогда человек с маленьким «я» может познать цель жизни, иначе говоря — стать счастливым. Душевная опустошенность современного человека вытекает из тою, что это классовое «Я» не стало в нем осознанным, а борьба за сохранение маленького «я» не доставляет ему удовлетворения.
Да, теоретически это так. А на деле личное «я» чаще выступает на передний план. Инстинкт побеждает разум.
— Допустим. Жизнь — борьба. Крушение старого и рождение нового всегда проходит трудно. А мы еще вряд ли дожили до родов. Новый мир, новый строй пока еще во чреве. Поэтому мы несколько похожи на верующих: мы тоже ожидаем другой, неизвестной, но лучшей жизни. Но мы создадим этот рай на земле. И мы не будем ждать его, как милости всевышнего: мы построим его сами, трудом своих рук и мозга. В этом разница.
— Разница большая. Но нас, сомневающихся, нетерпеливых, все-таки немало. Нам говорят: ждите, в природе всему свое время. Кобыла жеребая. Она ожеребится, когда придет срок. Нельзя вызвать преждевременные роды — может появиться хилый недоносок… Но ведь в нас может зародиться сомнение: может, кобыла-то яловая и никогда ничего не принесет.
— В этом, в основном, повинны реформисты — наши демократы. Мы не должны сидеть сложа руки, успокаивая себя тем, что всему свое время. Демократы довольствуются мелкими подачками, конъюнктурной политикой, оппортунистическими тропками. Они сползают или, вернее, уже сползли к буржуазному либерализму. Мелкие подачки — это милостыня нищим… Но самого корня зла — капиталистического строя, частной собственности — они не хотят затрагивать. Они говорят, что еще не настало время. И все потому, что лидеры наших демократов не хотят отрешиться от своего маленького, индивидуалистического «я». Они в этом мире уже добились такого положения, что могут ждать, ждать спокойно… А незначительные улучшения могут привести к тому, что великая цель забудется, и жеребенок погибнет в утробе матери. Реформисты говорят, что в России произошли насильственные преждевременные роды и что новорожденный умрет. А если и останется жить, то будет развиваться неправильно. Но эта аналогия с родами, к которой мы сами прибегли, говоря о социальных явлениях, показывает вещи в неправильном свете…
— Я не очень разбираюсь в течениях и направлениях социалистических учений, но мне кажется, что ты склонен исповедовать русский социализм, коммунизм.
— Да, вроде того. Правда, я, как и другие здесь, не могу знать, в какой мере в России стремятся к настоящему социализму и как им удается это осуществить. Но я пришел к выводу, что у нас небольшая, хорошо организованная группа преданных революционеров, революция во главе с этой группой, железная дисциплина, диктатура могут быстрее и вернее привести к социализму, к осознанию великого «Я» массами.
— А ты не боишься, что таким образом может возникнуть бюрократический режим, как говорят, случилось в России? Никакой свободы личности. Не смей ничего сказать.
— Конечно, есть и такая опасность. Но никакое общество не может обойтись без государственного аппарата. И я уже сказал: преданная группа революционеров. Железная дисциплина, необходимая на первых порах, — явление временное. Это насильственное обновление можно сравнить с работой хирурга, который должен быть безжалостным, чтобы помочь человеку. Я не за насилие, но оно необходимо, потому что слишком много темных, одураченных людей, которые будут против рождения нового строя. Оно необходимо также из-за компромиссов и соглашательства реформистов. Этот, назовем коммунистический, метод решил бы и твою проблему. Надо работать, бороться! Ты ведь понимаешь, что старый строй не рухнет так же легко, как подпиленное дерево. А у того, кто трудится во имя верной цели, время летит незаметно…
Патэ Тэйкка ничего не ответил. От дальних штабелей доносились удары маркировочных молотков.
— Кроме того, не стоит слепо верить небылицам, которые сейчас сочиняют о Советской России всякие борзописцы-злопыхатели. Во всяком случае, эта страна уже проявила необычайную жизненность — Она справилась со многими внешними врагами и подавила мятежи царских генералов. У нее еще не было времени, чтобы создать что-то образцовое.
— А ты не думаешь, что насилие рождает новое насилие? Предположим, оппозиционные партии-эти темные души — окажутся слишком многочисленными. Тогда страну охватит еще большая анархия, нужда и голод.
— И так может случиться. Но только на какое-то время. Я твердо верю, что новое общество, новое великое «Я» когда-нибудь будет явью, потому что подсознательно оно уже живет в людях. Однако его нельзя ожидать, как жеребенка от кобылы. Аналогия не верна. Творцов нового мира лучше сравнить с хлебопашцами, поднимающими целину, с садовниками. Чтобы приступить к севу, сначала нужно выкорчевать лес. Нужно уничтожить дикий, непригодный, неподатливый кустарник капиталистического строя. Земля после корчевки может быть ужасна. Но потом приступают к посадке, к севу. Сначала могут быть и ошибки в применении агротехники. Но будет время — и на месте нынешней дремучей чащи вырастет цветущий, созданный по плану, сад. Жизнь будет богаче, теплее, культурнее…
Патэ Тэйкка представил себе эту грандиозную работу. Возделывание земли! Да, конечно, оно требует труда и труда, пота и времени, терпения. И все же земледелец имеет дело с бесчувственным послушным растением. А тут речь идет о людях, упирающихся, развивающихся каждый по-своему, зачастую черствых существах. Каждый из них может сняться с места как перекати-поле, каждый «сам с усам». Невозможно сделать их ручными, обрабатывать их, как садовник обрабатывает почву. Это можно сделать только с их потомками, которых нужно уже смолоду отдать в специальную школу и воспитывать в духе великого «Я». Из них со временем сложится механизм, хорошо смазанный и слаженный, то есть они, потомки, будут жить, как растения: каждый на своем месте и в дождь и в зной… Но разве Книжник Тякю за то, чтобы превратить
