Мигель де Унамуно - Туман
«Будь мама жива, она нашла бы выход, – сказал себе Аугусто, – в конце концов, это не труднее, чем квадратное уравнение, и, по существу, это не более чем квадратное уравнение».
Слабый жалобный визг прервал его размышления. Аугусто огляделся и увидел в зелени кустарника несчастного щенка, искавшего, казалось, свой земной путь. «Бедняжка! – сказал Аугусто. – Его еще слепым бросили, чтобы он умер; им не хватило мужества убить его». И он взял щенка на руки.
Щенок искал сосцы матери. Аугусто поднялся и пошел домой, думая: «Когда об этом узнает Эухения, вот будет удар для моего соперника! Она, конечно, полюбит бедного песика! Ведь он такой милый, такой славный! Бедняжка, как он лижет мне руку!..»
– Принеси молока, Доминго, только быстро, – сказал он слуге, едва тот открыл ему дверь.
– Чего вам вздумалось купить щенка, сеньорито?
– Я не купил его, Доминго, этот песик не раб, он свободный; я нашел его.
– Ну да, он просто подкидыш.
– Все мы подкидыши, Доминго. Принеси молока.
Доминго принес молока и тряпочку, чтобы щенку было легче сосать. Затем Аугусто велел купить соску для Орфея – так он, неизвестно почему, окрестил песика.[48]
Отныне Орфей стал его наперсником и поверенным всех тайн его любви к Эухении.
«Понимаешь, Орфей, – мысленно говорил Аугусто, – мы должны бороться. Что ты мне посоветуешь? Ах, если бы тебя знала моя мать… Но ты погоди, погоди, придет день, когда ты будешь спать на коленях у Эухении и чувствовать на себе ее теплую, нежную руку. А сейчас что нам делать, Орфей?»
Обед в тот день был унылым, прогулка – тоже унылой, и партия в шахматы унылой, унылыми были и сны в ту ночь.
VI
«Я должен принять решение, – говорил себе Аугусто, прогуливаясь напротив дома № 58 по проспекту Аламеда, – так дальше продолжаться не может».
В эту минуту открылась дверь балкона на втором этаже, где жила Эухения, и вышла сухопарая седая дама с клеткой в руках. Она собиралась вынести на солнышко свою канарейку. Но как только она повесила клетку, гвоздь выпал – и клетка полетела вниз. «Ах, моя Крошка!» – раздался отчаянный крик. Аугусто поспешно схватил клетку – внутри металась испуганная канарейка.
Аугусто поднялся по лестнице, канарейка трепетала в клетке, сердце трепетало в груди. Дама вышла навстречу.
– Я так благодарна вам!
– Ну что вы, сеньора.
– Моя Крошка! Пташечка милая! Ну замолчи, успокойся! Не угодно ли войти, сеньор?
И Аугусто вошел.
Дама провела его в гостиную и со словами: «Обождите немного, я отнесу мою птичку», – оставила одного.
Тотчас в гостиную вошел пожилой господин в темных очках и феске. Конечно, это был дядя Эухении. Усевшись рядом с Аугусто, господин обратился к нему на эсперанто.
В переводе эта фраза означала: «Вы согласны со мной, что всеобщий мир наступит скоро и благодаря эсперанто?»
Аугусто подумал о бегстве, но любовь к Эухении удержала его. Господин продолжал говорить на эсперанто.
Наконец Аугусто решился.
– Я не понимаю ни слова, сеньор.
– Он, конечно, говорил с вами на этом проклятом жаргоне, который называют эсперанто, – сказала тетка Эухении, вошедшая в эту минуту в гостиную. И, обращаясь к мужу, добавила: – Фермин, этот господин принес канарейку.
– Я понимаю тебя не лучше, чем ты меня, когда я говорю на эсперанто, – отвечал ей муж.
– Этот господин подобрал внизу мою бедную Крошку и был настолько любезен, что принес ее. Простите, – она обернулась к Аугусто, – как вас зовут?
– Я Аугусто Перес, сеньора, сын покойной вдовы Перес Ровира, которую вы, быть может, знали.
– Сын доньи Соледад?
– Совершенно верно.
– Как же, очень хорошо знала. Примерная вдова и мать, поздравляю вас с такой матерью.
– А я поздравляю себя с тем, что счастливый случай позволил мне познакомиться с вами.
– Счастливый! Вы называете счастливым это происшествие?
– Для меня – да.
– Благодарю вас, – сказал дон Фермин и добавил: – Людьми и их делами управляют таинственные законы, которые человек, однако, может отгадывать. У меня, сеньор, почти обо всем есть собственное мнение.
– Оставь свои бредни! – воскликнула тетка. – Как это вам удалось так быстро прийти на помощь моей птичке?
– Не буду, хитрить, сеньора, и открою вам свое сердце: я ходил вокруг вашего дома.
– Нашего дома?
– Да, сеньора. У вас такая очаровательная племянница.
– Все понятно, сеньор. Так вот почему это был счастливый случай. Теперь я вижу, что бывают провиденциальные канарейки.
– Кто может знать пути провидения? – сказал дон Фермин.
– Я их знаю, дорогой мой! Я! – воскликнула сеньора и обернулась к Аугусто. – Для вас двери этого дома всегда открыты… Еще бы! Для сына доньи Соледад… Что бы там ни было, вы поможете мне бороться с капризом, который наша девочка вбила себе в голову.
– А свобода? – вставил дон Фермин.
– Да помолчи ты со своим анархизмом!
– Анархизмом? – воскликнул Аугусто.
Лицо дона Фермина расплылось от удовольствия, и он сказал самым сладким голосом:
– Да, друг мой, я анархист, мистический анархист, но только в теории, поймите меня правильно, в теории. Не бойтесь, – говоря это, он положил Аугусто руку на колено, – я не бросаю бомб. Мой анархизм чисто духовного характера. Дело в том, друг мой, что у меня есть почти обо всем свое собственное мнение.
– А вы тоже анархистка? – спросил Аугусто у тетки, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Я? Да это вздор! Мыслимо ли, чтобы никто не управлял? Если никто не управляет, кто будет подчиняться? Вы же понимаете, что это невозможно.
– Маловеры, вы говорите «невозможно»… – начал дон Фермин.
Но жена перебила его:
– Хорошо, дорогой сеньор Аугусто, договор между нами заключен. Я уверена, что вы человек весьма достойный, хорошо воспитанный, из приличной семьи и рента у вас более чем приличная… Решено, с сегодняшнего дня вы мой кандидат.
– Такая честь, сеньора…
– Да, надо образумить эту девчонку. Она, знаете ли, не злая, но очень капризная. Конечно, в детстве ее так баловали! Когда случилась эта катастрофа с моим несчастным братом…
– Катастрофа? – не понял Аугусто.
– Да, поскольку это всем известно, мне незачем от вас скрывать. Отец Эухении покончил с собой после неудачной биржевой операции, и имущество его оказалось заложенным на такую сумму, что вся рента Эухении уходит на погашение долга. И бедная девочка решила скопить денег своими уроками, чтобы выкупить закладную. Вообразите себе! Да ей это не удастся, хоть бы она давала уроки шестьдесят лет!
В тот же миг у Аугусто зародилась идея, идея великодушная и героическая.
– Девушка совсем не злая, – продолжала тетка, – во ее невозможно понять.
– Вот если б вы обе выучили эсперанто… – начал дон Фермин.
– Оставь в покое международные языки. Мы и на родном-то не можем договориться, а ты собираешься ввести чужой.
– Но не считаете ли вы, сеньора, – спросил Аугусто, – что будет лучше, если все люди заговорят на одном языке?
– Вот, вот! – ликующе воскликнул дон Фермин.
– Да, сеньор, – сказала тетка твердо, – на одном языке: на испанском; а со служанками, которые просто дуры, на астурийском.
Тетушка Эухении была родом из Астурии и держала служанку-астурийку, которую она бранила на тамошнем наречии.
– Конечно, теоретически, – добавила она, – было бы неплохо, чтобы все говорили на одном языке. Но теоретически мой муж даже против брака.
– Простите, – сказал, поднимаясь, Аугусто, – простите, если я обеспокоил вас.
– Никакого беспокойства, сеньор, – ответила тетка, – и помните, вы должны бывать у нас. Теперь вы мой кандидат.
Провожая гостя, дон Фермин сказал ему на ухо:
– Даже и не думайте об этом!
– Почему? – спросил Аугусто.
– Бывают, знаете ли, предчувствия, друг мой, предчувствия…
Нa прощание тетка сказала ему:
– Вы мой кандидат, помните.
Когда Эухения вернулась домой, тетка сразу сказала ей:
– Ты знаешь, кто здесь был? Доя Аугусто Перес.
– Аугусто Перес… Аугусто Перес… Ах, да! И кто его привел?
– Моя канарейка.
– А зачем он приходил?
– Что за вопрос! Ради тебя!
– Пришел ради меня, но привела его канарейка. Не донимаю. Уж лучше бы ты говорила на эсперанто, как дядя Фермин.
– Он приходил ради тебя, это молодой человек приятной наружности, статный, хорошо воспитанный, неглупый, а главное – богатый, дорогая, богатый.
– Не нужно мне его богатство, я работаю не для того, чтобы продаваться.
– Кто говорит об этом, злючка?
– Хорошо, тетушка, хорошо, пошутили – и хватит.
– Ты его увидишь, малышка, увидишь и переменишь свое мнение.
– Ну уж этому не бывать!
– Не зарекайся, может, еще придется напиться этой водицы.
– Пути провидения неисповедимы! – воскликнул дон Фермин. – Бог…
– Послушай, – перебила его жена, – как это у тебя совмещается с анархизмом? Я тебе говорила это уже тысячу раз. Если никто не должен управлять, зачем тогда бог?
