Уильям Теккерей - История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти
В тот день мы были приглашены на обед к Раундхэндам, и, так как у меня не было черного атласного галстуха, пришлось воткнуть булавку в муслиновое жабо моей лучшей рубашки, отчего в ней, как ни печально, образовалась дыра. Однако же, как вы видели, булавка произвела впечатление на хозяев дома, на одного из них даже, пожалуй, чересчур сильное; а назавтра Гас уговорил меня надеть ее, когда мы шли в контору; правда, рубашка моя, которая после домашней стирки в Сомерсетшире прямо слепила белизною, на второй день несколько помялась, так что вид у меня был уже не тот.
В конторе все несказанно ею восхищались, все, кроме ворчливого шотландца Мак-Виртера, четвертого конторщика, - он не мог мне простить, что я не оценил крупный желтый камень, который был вделан в его табакерку и который он называл не то карум-гарум, не то что-то в этом духе; да, так все, кроме Мак-Виртера, были от нее в восторге; и сам Абеднего сказал, что бриллиант стоит фунтов десять, не меньше, и что его родитель может хоть сейчас выложить эти деньги, а уж он-то знает в этом толк, ведь отец его ювелир.
- Стало быть, бриллиант Тита стоит по меньшей мере тридцать фунтов, заключил Раундхэнд. И мы все весело с ним согласились.
Должен признаться, что от всех этих похвал, от уважения, какое мне стали выказывать, у меня малость закружилась голова; и так как все сослуживцы в один голос заявили, что я должен купить черный атласный галстух, такая, мол, булавка непременно этого требует, я сдуру послушался их, отправился в магазин Ладлема, что на Пикадилли, и выложил за этот самый галстух двадцать пять шиллингов; а все оттого, что Гас сказал, чтоб я и не думал покупать какую-нибудь нашу ист-эндскую дешевку, а шел бы в самый лучший магазин. Я вполне мог бы купить в точности такой же галстух на Чипсайд, и он обошелся бы мне всего в шестнадцать шиллингов шесть пенсов; но когда молодого человека обуревает тщеславие и ему втемяшилось в голову заделаться франтом, он - сами понимаете - не может удержаться от сумасбродных поступков.
Слух об истории с оленьим окороком и о моем родстве с леди Бум и достопочтенным Эдмундом Престоном дошел и до ушей нашего хозяина, мистера Браффа, - только Абеднего, который сообщил ему эту новость, сказал, что я прихожусь ее светлости двоюродным братом, после чего Брафф стал ценить меня больше прежнего.
Мистер Брафф, как всем известно, был членом парламента от Роттенборо; он считался одним из самых богатых дельцов лондонского Сити, у него в Фулеме бывали самые видные в Англии господа, и мы нередко читали в газетах, какие он там задавал шикарные приемы.
Что и говорить, бриллиант творил чудеса: мало того что он одарил меня поездкой в графской карете, оленьим окороком, двумя корзинами фруктов и вышеописанным обедом у Раундхэнда, он припас для меня еще и иные почести: благодаря ему я был удостоен приглашения в дом нашего хозяина - мистера Браффа.
Раз в году, в июне месяце, сей почтенный джентльмен давал в собственном доме, в Фулеме, грандиозный бал, и по рассказам двух или трех наших сослуживцев, которые? там бывали, балы эти отличались редкостным великолепием. Членов парламента - хоть пруд пруди, а лордов в леди видимо-невидимо. Все и вся там было самый что не на есть первый сорт; говорили, сам мистер Гантер с Баркли-сквер поставлял мороженое, ужин и лакеев; лакеев, правда, у Браффа и своих было хоть отбавляй, но гостей собиралось такое множество, что их не хватало. Надо вам сказать, что бал этот давал не мистер Брафф, а его супруга, ибо сам он был диссидентом и навряд ли одобрял подобные увеселения; но друзьям в Сити он признавался, что во всем покоряется супруге; и обычно большинства из них, получив приглашение, везли дочерей на эти балы, ибо у нашего хозяина собиралось великое множество титулованной знати; мне известно, к примеру, что миссис Раундхэнд готова была лишиться уха за честь оказаться там, но, как я уже упоминал, никакая сила не заставила бы Браффа ее пригласить.
Из всех наших служащих на бал были приглашены только двое - сам Раундхэнд и Гатч - девятнадцатый конторщик, племянник одного из директоров Ост-Индской компании, и все мы прекрасно, это знали, потому что приглашения они получили за много недель до великого события и вовсю этим похвалялись. Но за два дня до бала, после того, как бриллиант произвел фурор в конторе, Абеднего, выйдя от хозяина, подошел ко мне и, ухмыляясь до ушей, сказал:
- Мистер Брафф велел, чтоб в четверг ты приходил на бал вместе с Раундхэндом, Тит.
Я решил, что он надо мной смеется, - уж больно странное это было приглашение; мне не доводилось слышать, чтобы кого-нибудь приглашали так нелюбезно и повелительно; но вскорости появился сам мистер Брафф и, проходя через контору, подтвердил слова Абеднего.
- Мистер Титмарш, - сказал он, - в четверг вы приедете на бал к миссис Брафф, там вы встретите кое-кого из ваших родственников.
- Опять он едет в Вест-Энд! - сказал Гас Хоскинс; и я в самом деле поехал вместе с Раундхэндом и Гатчем - в кебе; который нанял Раундхэнд и за который он великодушно заплатил восемь шиллингов.
Не стану описывать этот великолепный прием, не стану рассказывать ни про бесчисленные фонари, что зажжены были в саду, ни про поток карет, устремлявшихся в ворота, ни про толпы любопытных за оградой; ни про мороженое, музыку, цветочные гирлянды и холодный ужин в самом доме. Превосходное описание этого приема появилось в одной светской газете; оно принадлежало перу какого-то репортера, который видел все собственными глазами из окна трактира "Желтый Лев", что напротив, и описал туалеты приглашенных господ совершенно точно - со слов их лакеев и кучеров, кои, наскучив ожиданием, заходили в трактир вывить кружку эля. Имена гостей тоже, конечно, попали в газету, и в числе всякого рода титулованных особ, которые были там названы, среди весьма почтенной публики затесалось и мое имя, что немало насмешило всю контору. На другой день Брафф поместил в газете следующее объявление: "Нашедшему изумрудное ожерелье, потерянное на приеме у Джона Браффа, эсквайра, в Фулеме, будет вручено вознаграждение в размере ста пятидесяти гиней". Кое-кто из наших конторщиков утверждал, что все это выдумки, никто на приеме ничего не терял, а просто Брафф хочет, чтобы все знали, какое у него собирается изысканное общество; но слух этот пустили люди, не приглашенные на прием и потому, без сомнения, снедаемые завистью.
Я, разумеется, надел бриллиантовую булавку и облачился в свое лучшее платье, а именно в синий сюртук с медными пуговицами, о котором я уже упоминал, нанковые панталоны, шелковые чулки, белый жилет и белые перчатки, купленные нарочно для этого случая. Но у моего сюртука, сшитого в провинции, талия была чересчур высока, а рукава коротки, и в глазах собравшейся там знати он выглядел, должно быть, престранно, ибо многие смотрели на меня с недоумением, а когда я танцевал, по всем правилам, с тщанием и живостью исполняя все фигуры в точности так, как нас учил наш сельский учитель танцев, вокруг собралась толпа.
И с кем бы, вы думали, мне выпала честь танцевать? С самой леди Джейн Престон, которая, как оказалось, вовсе не уехала из Лондона и, увидев меня на балу, весьма любезно поздоровалась со мной за руку и пригласила на танец. Милорд Типтоф и леди Фанни Рейке били нашими vis-a-vis.
Видели бы вы, сколько было желающих посмотреть на нас! А как все восхищались моим искусством: ведь я выделывал самые замысловатые па, не то что прочие кавалеры (в том числе и сам милорд), которые танцевали кадриль словно бы нехотя и надивиться не могли на мои прыжки и выкрутасы. А я уж люблю танцевать - так танцевать в свое удовольствие, и Мэри Смит не раз говорила, что на наших сельских балах нет танцора лучше меня. За танцами я поведал леди Джейн, как мы втроем, не считая кучера, - Раундхэнд, Гатч и я, - ухитрились приехать сюда в одном кебе; и, можете мне поверить, рассказ мой рассмешил ее светлость. Мне не пришлось возвращаться в том же экипаже, и это было очень хорошо, ибо кучер напился в "Желтом Льве" и на обратном пути вывалил Гатча и нашего старшего конторщика, да к тому же затеял драку и подбил Гатчу глаз, - надел, дескать, красный жилет, вот лошадь и испугалась.
Случилось так, что леди Джейн избавила меня от этой неприятной поездки: она сказала, что в ее карете свободно четвертое место, и предложила его мне; и вот ровно в два часа ночи, отвезши обеих дам и милорда, я прикатил к себе на Солсбери-сквер в огромной карете с ярко горящими фонарями и с двумя высоченными лакеями на запятках; и когда мы подъехали к моему дому, они так ретиво заколотили в дверь, что чуть не разнесли не только, ее, но и всю нашу улочку. Видели бы вы Гаса, когда в белом ночном колпаке он высунулся из окна! Он всю ночь не дал мне сомкнуть глаз, расспрашивал про бал да про знатных особ, которых я там видел; а на другой день пересказал все мои рассказы в конторе, по своему обыкновению, изрядно их приукрасив.
