Рамон Меса - Мой дядя - чиновник
Внезапно вся эта фантастическая безудержная карусель прекратилась, и дядя увидел себя в театре под огнями огромной хрустальной люстры: он сидел и смотрел на странное представление, в котором всё было наоборот — зрители играли на сцене, а комедианты занимали места публики в зале; распорядитель исполнял роль Диего Корриентеса, а тот, приглаживая обеими руками непомерные бакенбарды и опершись локтями на широкое дуло мушкета, восседал в кресле распорядителя.
На заре, в неясном утреннем свете, проникшем в комнату, я разглядел, как дядя, кусая пальцы, яростно колотит кулаками по подушке, и до меня донёсся шёпот:
— Клянусь, я ещё покажу себя!
IV
ДОН ХЕНАРО — ЧЕЛОВЕК, ТОРОВАТЫЙ НА ОБЕЩАНИЯ
Через некоторое время, оправившись от треволнений, пережитых нами в день прибытия, мы около десяти часов утра отправились в канцелярию его превосходительства сеньора дона Хенаро.
Нам пришлось довольно долго просидеть в приёмной. Хотя часы приёма давно наступили, дон Хенаро всё не появлялся. Наконец — было уже около часа — он пришёл. Увидев его, дядя едва не упал от страху со стула. Мой родственник готов был послать ко всем чертям рекомендательное письмо и свою будущую должность: он узнал в доне Хенаро того толстенького, лысого, элегантно одетого человека, который был распорядителем на представлении «Диего Корриентеса» и которого дядя освистал. Но дон Хенаро. приписав волнение посетителя не страху, а нетерпеливости, подошёл к дядюшке и сказал:
— Послушайте, милейший, не спешите: вы у меня не один.
Слова эти совершенно успокоили дядю. Мы остались ждать в приёмной.
Дон Хенаро сменил чёрный суконный сюртук на лёгкий костюм из белой бумажной ткани, надел соломенную шляпу с козырьком, смахнул носовым платком пыль со стола, открыл несколько шкафов и, наконец, осведомился у какого-то пожилого сеньора опричине его прихода.
Сеньор что-то ответил ему на ухо.
— Ах да, знаю, знаю, — обрадованно воскликнул дон Хенаро. — Прошу сюда.
Улыбаясь, он пригласил сеньора пройти с ним в кабинет, дверью которому служил занавес из камки.
Солнечный свет, щедро заливавший широкий квадратный двор, большие белые облака, словно окаймлённые сверкающим серебром, душный воздух приёмной и лёгкий ветерок, время от времени проникавший сквозь деревянные жалюзи и открытые окна с разноцветными стёклами, повергли моего дядю сначала в приятное оцепенение и дремоту, а затем и в глубокий сон.
— Эй, ты, спать убирайся на улицу! — грубо крикнул дяде швейцар, дежуривший в приёмной дона Хенаро, и раза два крепко тряхнул его за плечо. Ходят тут разные болваны. Научились бы прежде начальство уважать.
После двух с лишним часов ожидания настал наконец и наш черёд потолковать с сеньором доном Хенаро.
Мы встали перед столом высокопоставленной особы, и мой дядя начал:
— Светлейший и всемилостивейший сеньор, мы, говоря по правде, пришли к вам с рекомендацией, в надежде, что вы подыщете нам здесь хорошее местечко, а мы, видит, бог, будем вам за это преблагодарны. Сеньор маркиз Каса-Ветуста дал нам это… это письмо, чтобы сообщить вам, что мы действительно ваши родственники, и заверить вас, что мы, говоря по правде, порядочные люди.
Но дядя не находил рекомендательного письма, о котором только что сказал дону Хенаро. Он выворачивал карманы, менялся в лицо, по лбу его крупными каплями катился пот, а письмо, проклятое письмо, всегда столь тщательно оберегаемое и всегда терявшееся в нужную минуту, так и не находилось.
— Не огорчайтесь, сеньор, успокойтесь, — произнёс дон Хенаро, сжалившись над муками моего дяди. — Посмотрите, не оно ли лежит под стулом, на котором вы сидели.
Действительно, под стулом валялся согнутый пополам лист бумаги — это и было рекомендательное письмо.
Дядя поднял его и вручил дону Хенаро. Тот пробежал глазами послание. Дойдя до середины, дон Хепаро стал явно любезнее: он указал нам на два стула и усадил пас рядом с собой.
— О, разумеется, разумеется! — воскликнул он, дочитав письмо. — Как только появится какое-нибудь вакантное место, считайте его своим. Я буду рад услужить сеньору маркизу: всем моим благополучием я обязан ему. А это письмо маркиз вручил вам собственноручно?
— Да, светлейший сеньор.
— Зовите меня просто дон Хенаро — пока мы одни, будем без чинов. Вот при посторонних не забывайте о титулах… не ради меня, конечно, а ради моего положения — оно обязывает. Мой пост… Он вам уже известен, не так ли?
— О да, сеньор.
Швейцар прервал нашу беседу с доном Хенаро, сделав ему знак, что какой-то посетитель желает поговорить с ним и ждёт в приёмной.
— Надеюсь, вы извините меня, сепьоры? Столько дел, что временами просто разрываешься на части.
Оборвав свою речь на полуслове, дон Хенаро вышел, а дядя, крепко хлопнув себя по губам, воскликнул:
— Подумать только! А я дрыхнул, как свинья, у кабинета такого доброго сеньора!
Дон Хенаро вернулся и повторил своё обещание подыскать нам хорошее место. Мы поняли, что пора убираться, и не замедлили это сделать.
Заметив, как любезен был с нами его начальник, швейцар, который так беспардонно отчитал дядю, решил нас задобрить; поэтому, когда мы проходили по приёмной, он, улыбаясь, остановил нас и принялся рассказывать дяде о городе и с самым серьёзным видом давать ему советы.
Я сел у входа в кабинет и, к удивлению своему, отчётливо расслышал слова дона Хенаро:
— Придумал же маркиз! Он, видно, считает, что ему достаточно сказать: «Посылаю тебе двоих, надо их устроить». Двоих сразу! Уж не кажется ли ему, что хорошие места валяются прямо на дороге, как булыжники? Почему он сам не подыскал им место до их приезда? Ведь он знает — это легче сделать там, чем здесь. Так нет, ему взбрело в голову взвалить мне на шею этих двух уродов — они, видите ли, мои родственнички. Проклятая родня! Только и знают — ныть да клянчить.
Затем дон Хенаро вышел из-за стола и встал так, что я увидел его отражение в стёклах великолепного книжного шкафа, набитого книгами и папками. Он взял стул, сел спиной к стене, засунул руки в карманы и устремил взор в потолок. Временами у него вырывались отдельные слова.
— Где же взять денег? — повторял он.
Вдруг дон Хенаро сильно стукнул себя по лбу и принялся так размахивать руками, словно сошёл с ума. Указывая на пол, он воскликнул:
— Вот где золотая жила!
И продолжал, как сумасшедший, говорить сам с собой:
— Итак, план готов! Сделаем этих двух идиотов старателями; как всё-таки хорошо, что к нам посылают сюда разных недоумков — они оказываются полезными, когда меньше всего ожидаешь!
Больше я не мог ни видеть, ни слушать дона Хенаро, так как дядя закончил разговор со швейцаром и мы вышли из канцелярии.
По дороге в «Льва Нации» мы встретили Доминго. Дядя так расписал ему оказанный нам приём и все обещания дона Хенаро, что доверчивый лодочник, засунув обе руки в свои глубокие карманы, широко раскрыл рот, выкатил глаза и удивлённо воскликнул:
— Ну и везёт же тебе, чёрт подери!
V
УДАЧА ПРИХОДИТ И В ДОЖДЬ
Позеленевшая от сырости стена соседнего дома, до которой можно было рукой дотянуться из окна нашего жилища; само это окно, даже в полдень пропускавшее в комнату лишь тусклый желтоватый и печальный свет, тесный треугольный немощёный дворик, в углах которого среди ломаной мебели и битых грязных бутылок росли поганки, мох, папоротник и вьющиеся растения с водянистыми стеблями и чахлыми бледно-зелёными листьями; тёмно-красная черепичная крыша, где по ночам бегали голодные тощие коты, чьи чёрные тени мрачно вырисовывались на тёмно-синем фоне звёздного неба; стены нашей каморки, покрытые бесчисленными слоями извёстки; две раскладные кровати, баул, сосновый стол, где лежали бритвенные принадлежности и красовалась свеча, воткнутая в горлышко бутылки, — таков был внутренний и внешний вид нашего убогого жилища.
Было утро, сыпал мелкий неторопливый дождик. Время от времени порывы ветра заносили изморось в комнату: в окне, защищавшем нас от непогоды, оставалось всего несколько кусков разбитого и пыльного стекла. Тончайшие, почти неосязаемые частицы влаги висели в воздухе, медленно оседая на вещах, на полу, стенах и потолке: к чему бы ни прикоснулась рука, она тотчас же становилась влажной. Таким было то печальное утро, когда мы проснулись без единого реала в кармане.
Дядя, сидя на краю кровати, размышлял о том, как выйти из столь отчаянного положения. Я лежал в постели и притворялся спящим, дабы дядя имел полную возможность свободно принять наиболее выгодное, на его взгляд, решение.
Наконец он подошёл к моей кровати и начал сильно трясти её; однако проделай он эту операцию и с ещё большим рвением, всё равно ничего не изменилось бы — я твёрдо решил не шевелиться.
