Юрий Регилес - Лучик

Приятно смотреть на спокойную, ровную, без единой морщинки гладь воды. На смешанный лес противоположного берега, еловый, ольховый, березовый. На его отражение в воде. Отражение почти такое же как и сам оригинал. Даже приятнее — мягче, спокойнее, живописнее.

Присмотрелся. Задумался… А может это и лучше, когда отраженный образ прекраснее?

Чем лучше условия жизни, тем богаче, разнообразнее растительность. Однако обнаруживаешь растения и там, где, казалось бы, жить совершенно невозможно. Так, на холодном боку лежащего на вершине бугра валуна, обдуваемого со всех сторон ветрами, увидел тонкую прослойку лишайников.

Но ведь это всего лишь простейшие. Примитивные условия рождают и примитивных обитателей.

Над рекой на песчаном обрыве стоит вековая сосна. Обрыв наступает. Под стволом сосны уже давно пустота. А она все не падает. В одну сторону корни горизонтально протянула, в другую — вертикально вниз, и уперлась ими в берег.

Хочешь в трудной ситуации уцелеть, держись как можешь.

На старой полуразвалившейся монастырской стене выросла высокая береза. Просто удивительно какая она большая и красивая. Чем такая красота питается?

Стал я стену рассматривать. Вижу, — толстый корень березы идет в толщу кирпичей. Раздвинул их, и дотянулся до земли…

Никак нельзя вырасти высоко без матери — родной земли.

Там, где упали старые ели. Сгнили. Поросли свежим мхом. Поднялись на всю длину павших ровные ряды молодых елочек.

Для чего плачет янтарной смолой ель?

Для того, чтобы лучше зажили раны.

Каждый большой зверь может обидеть в лесу крохотных муравьев. Мало того, что все их топчут. Кабан зимой в большой мороз лезет на муравейник греться, разворотит до половины и ложится, как на перину. По весне голодный медведь не прочь полакомиться содержимым муравейника.

Особенно плохо приходится тем муравьям, у которых дом на видном месте, да еще в виде высокой конусообразной пирамиды. Им чаще других не везет.

А вот эти муравьи оказались умными. Муравейник у них почти весь под землей, чуть выступает из песчаного бруствера. На такой кабан не полезет. Да и для медведя он снегом прикрыт до первых проталин, когда уже и так с’естное отыскать можно. Хорошо устроились муравьи.

Посреди поля лежит большой валун. Рядом с ним поднялась высокая раскидистая ива. Вроде бы очень неудобное выбрала для себя ива место. И весной, и осенью гудят на поле трактора, машины, комбайны…

Но никто иву не задевает. Потому что никому не хочется иметь дело с валуном.

На лугу пасется молодая оленуха. Рядом, подняв голову с роскошными рогами, стоит олень. Внимательно смотрит по сторонам. Заметив меня, бросился бежать, увлекая за собой подругу. Но бежит не быстро, чтобы она не отстала.

Силен олень и может за оленуху постоять. Но знает, что разумнее — опасность избежать.

Упавшая ель, ровная, длинная, красивая. А корни, которые выкормили ее, перекрученные, корявые, грязные…

Много надо черновой работы, чтобы вырастить красоту.

Сказочно красивы в природе дикие лебеди. Мне посчастливилось видеть лебединую пару на лесном озерке — две белоснежные грации на зеркальной воде, отражающей лебедей, облака, лес.

Вряд ли когда еще так повезет. Но что‑то лебединое вижу я в белых кувшинках, кое — где еще сохранившихся в нашем крае. Лебединая стать в молодых березках, поднявшихся на опушке леса.

Лебедей и березы объединяет еще одно — дети лебедей вначале серые, темнокожи и березки — подростки. Чтобы достичь вершины гармонии, грации и красоты, необходимо до этого дорасти.

У молодых сосен ствол румяно — коричневый, гладкий. У старых — темный, изрезанный глубокими морщинами.

Но такие морщины не уродуют дерево, а придают ему особую красоту.

В боровом подросте то и дело попадаются сосенки со сломанными верхушками. Это кормились лоси. Столько леса перепортили…

А может наоборот — природа таким образом помогает себе? Лоси разрежают лес. Прерывая рост одних деревьев, они дают возможность беспрепятственно подниматься другим.

Бьется дятел головой об дерево. Как только не вытряхнет себе мозги.

Спасает дятла острый и крепкий клюв. Только щепки разлетаются от него в разные стороны. Так можно толстое дерево насквозь продолбить.

Есть чему поучиться у дятла. Чтобы добиться даже на первый взгляд немыслимой цели, надо уметь сконцентрировать в одной точке все свои силы.

Сначала ветер выдул на озере маленькую волну. Затем повыше… Еще выше…

Даже очень сильному ветру сразу трудно родить большую волну.

Сбросив листву, все деревья словно потощали. Совсем тощим стал и лес, просвечивает насквозь.

Может, тощему легче пережить суровое время?

В бесснежном лесу ярко выделяются припорошенные белой крупой погибшие деревья. На здоровых — белизны нет.

Холод приходит прежде всего к тем, в ком уже нет своего внутреннего тепла.

Сковал мороз речки, озера. Лишь на середине большого озерного плеса все еще вздымаются сердитые волны.

И маленький ручеек не замерз! Бежит себе весело по извилистому руслу. Странно. Неужели у малыша больше сил, чем у рек и озер?

Наверное, ему помогают оптимизм и трудолюбие.

Словно пушечные выстрелы раздаются над заледенелым плесом. Вот грохнул еще один. У меня под ногами образовалась трещина и пошла гудеть от берега до берега. Лишь ударишь лыжными палками в лед посильнее — повторяется то же самое. Что за силы ломают лед?

Силы внутреннего напряжения. Но как ни сильны эти силы, монолит льда остается монолитом. Ломать его совершенно бессмысленно, края трещин тут же смыкаются.

Ледяной панцирь растопит только весна, теплом.

Вхожу в лес. Путь мне преградила сухая ветка. Я толкнул ее. А она, спружинив, пребольно хлестнула меня по лицу.

Даже высохшая ветка требует к себе вежливого отношения.

ВИДИМОСТЬ И РЕАЛЬНОСТЬ

Пока писал, ко мне в окно через форточку залетел червончик.

Бьется бедолага о стекло, машет лихорадочно крыльями, а преодолеть невидимую преграду не может.

Не так ли и мы порой не можем обрести желанную свободу, хотя кажется, что ничего этому не мешает.

Стоял под сосной. Вдруг что‑то сильно стукнуло меня по голове. Оказалось — высохшая сосновая шишка.

Никогда бы не подумал, что такая маленькая может сделать так больно.

Очень устрашающие крики несутся со стороны озера: «У — ух! У — ух!». Можно подумать, что это кричит большой рассерженный зверь.

На самом деле это ухает выпь. Самая маленькая из семейства цапель.

Звенит лес яростным комариным звоном. Кроме этого звона ничего не слышно в лесу. Может лес опустел? Может не осталось в нем ни одного стоящего певца?

Ничего подобного. Просто наступил комариный час. Этой мелкоты повылазило так много, и она так густо облепила меня со всех сторон, что своим злым гудением заглушила все иные голоса.

Из‑за бугра мне навстречу вышла косуля. И тут же исчезла, рванувшись назад. Взгляд успел зафиксировать стройное тело, настороженные уши, испуганные глаза.

Казалось, что до косули шагов двадцать. Но когда я пришел в себя и измерил расстояние, то получилось около ста.

Как далека порой истина от того, что нам кажется.

Стремительно мчатся в прозрачной чистоте неба легкокрылые ласточки. Сколько простора! Свободы! Не каждому столько дано.

Но каждый имеет свое. Рыба — свободу плавать. Змея — куда захочет ползти. Река — течь, правда только в пределах русла. Даже дереву, вынужденному весь свой век стоять на одном месте, предоставлена свобода с каждым годом тянуться все выше к солнцу.

Внутри придорожной еловой посадки — сплошные высохшие ветки. Наружная же сторона деревьев буйно зеленая.

Выходит, что можно жить и наполовину.