Болеслав Прус - Форпост
С минуту подумав, он снова запел, но уже протяжно:
Ой, ду-ду-ду, ду-ду-ду,
Завлекли меня в беду,
Да в какую же беду!..
Он приумолк и вздохнул, чувствуя, что, верно, нет такой песни, которая могла бы заглушить его тревогу: что-то будет с лугом: отдаст его пан в аренду или не отдаст?
Они шли как раз мимо этого луга. Слимак поглядел и даже испугался. Таким прекрасным и недоступным он показался ему сегодня. В памяти его всплыли все штрафы, которые он платил за потраву, когда помещиковым батракам удавалось захватить его скотину на лугу, вспомнились все предупреждения и угрозы пана. Какой-то тайный голос шептал - не то внутри, не то у него за спиной, - что, если б этот клочок земли был расположен подальше и вместо сена родил бы песок или сабельник, его, пожалуй, легче было бы получить в аренду. Но луг сулил слишком много выгод, чтобы не пробудить в нем самые мрачные предчувствия и сомнения.
- И-и-и... чего там! - пробормотал он, сплевывая с большой виртуозностью. - Сколько раз они сами меня уговаривали арендовать его. Говорили даже, что и для меня и для них так будет лучше.
Так-то оно так, но когда они навязывали ему аренду?.. Когда он сам не просил. А теперь, когда луг ему понадобился, они начнут торговаться или вовсе не отдадут.
Но почему?.. А кто их знает! Потому что мужик барину, как и барин мужику, всегда сделает наперекор. Уж так оно повелось на свете.
Припомнив, сколько раз он запрашивал с пана лишнее за работу или как вместе с другими мужиками спорил с помещиком насчет отмены лесной повинности, Слимак расстроился. Боже мой! А ведь как красиво разговаривал с ними пан: "Будем жить теперь в мире и, как подобает соседям, будем оказывать друг другу услуги..."
А они отвечали: "Э, какие же мы соседи! Пан - это пан, а мужики - это мужики... Пану нужно бы в соседи такого же шляхтича, а нам такого же мужика..."
Помещик им на это: "Смотрите, мужички, еще придете с поклоном..."
Тут Гжиб от всего народа и выпалил: "Да и то приходили, ваша милость, когда хотели вы лесом распорядиться без мужицкого надзора".
Смолчал шляхтич, только усами грозно задвигал, а, наверное, не забыл этих слов.
"Сколько раз я говорил Гжибу, - вздохнул Слимак, - чтоб он не лаялся. Теперь за его гордость мне придется страдать".
В эту минуту Ендрек швырнул камнем в какую-то птицу. Слимак оглянулся, и его грустные мысли вдруг изменили свое течение.
"Но и то сказать: отчего бы ему не сдать луг в аренду? - думал он. Пану известно, что траву частенько топчет скотина и что за ней не углядеть, хотя бы у него было вдвое больше батраков. А он, шляхтич, - ух, какой умный... Да и добрый: лучше сам потеряет, а другого не обидит... Ничего себе пан!.."
Вдруг новая волна сомнений хлынула ему в сердце.
"Как-никак, - думал мужик, - а ведь он понимает, что с лугом мне будет лучше, чем без луга. А ни одному пану не нравится, когда мужик хорошо живет, ведь сам-то он от этого теряет работника".
Мысли снова переменились; Слимак сообразил, что за аренду можно платить не наличными, а работой.
- В самом деле! - пробормотал он, повеселев. - Я могу ему сказать: "Разве я у вас не работаю или отказываюсь работать?" Другие мужики не ходят в имение, один я хожу, так неужели же для меня он пожалеет один лужок? Мало у него, что ли, лугов да и всякой другой земли?.. Я ведь как был мужик и батрак, так и буду, а он так и будет барином, хоть бы он даже подарил мне эти два морга, а не то что отдал в аренду.
И он снова стал напевать:
Ой, кукушки куковали
На горе, на горке,
Ой, кумушки толковали,
Что я бражник горький!
Последнюю строчку он промурлыкал совсем невнятно, чтобы не уронить свой авторитет перед детьми.
Вдруг он обратился к Стасеку с вопросом:
- Что это ты все молчишь и тащишься, будто тебя ведут в участок?
- Я? - очнулся Стасек. - Я думаю, для чего мы идем в имение?
- Что ж, неохота тебе идти?
- Нет, только чего-то страшно.
- Чего там страшно! В имении-то хорошо, - внушительно сказал Слимак, но сам вздрогнул, точно его прохватил мороз.
Однако он поборол тревогу и стал объяснять:
- Видишь, сынок, какое дело. Вчера мы у старосты купили корову за тридцать два рубля (хотел-то он, старый хрыч, тридцать пять да рубль серебром за повод. Ну, да я его образумил, он и скинул). Так вот, сынок, для новой коровы нужно, стало быть, сено, а по этому случаю и приходится просить пана, чтоб он сдал нам луг в аренду. Теперь понятно?
Стасек кивнул головой.
- Понятно, - ответил он, - а еще я вот чего не знаю: что думает трава, когда скотина ухватит ее языком и мнет зубами?
- Чего ей думать?.. Ничего она не думает!
- Ну как же!.. - продолжал Стасек. - Быть того не может, чтобы она ничего не думала. Вот в праздник, когда народ соберется на погосте, издали посмотришь на людей - будто это трава или кусты: тут и зеленые, и красные, и желтые, и всякие, как цветы в поле. Так кабы страшное какое чудище пришло на погост да слизнуло бы всех язычищем, разве они ничего бы не думали?..
- Люди - те кричали бы, а трава-то ничего не говорит, когда ее косишь, - возразил Слимак.
- Как - не говорит? Палку сухую станешь ломать, и то она трещит, а возьмешь свежую ветку, она гнется, да в руки не дается, а траву когда рвешь, она пищит и ногами держится за землю.
- Э, да тебе всё чудеса мерещатся, - сказал отец. - Если всякого спрашивать, охота или неохота ему идти под косу, так и сам не поешь, и скотину не покормишь, и все пойдет прахом.
- А ты, Ендрек, тоже не рад, что идешь в имение? - спросил он другого сына.
- Разве это я иду? Вы идете, - ответил Ендрек, пожимая плечами. - Я бы туда не пошел.
- А что бы ты сделал? Письмо бы написал? Так пан тебе не ровня, да и писать ты не умеешь.
- Скосил бы траву, да и свез бы к себе на двор. Пускай бы он шел ко мне, а не я к нему.
- И ты посмел бы косить господскую траву?
- Какая она господская! Сам он, что ли, ее сеял? Да и луг не возле его хаты!..
- Вот и видно, что дурак, потому что луг-то господский и вон те поля все господские. - Он показал рукой на горизонт.
- Оно как будто и так, - ответил Ендрек, - покуда никто их не отнял. А я знаю, что и ваша земля и хата прежде тоже были господские, а нынче стали ваши. Так же и луг. Чем он нас лучше, ваш пан: работать он не работает, а земли на сто дворов заграбастал!
- Да вот заграбастал же.
- А у вас почему столько нету, да и у Гжиба и у других?
- На то он пан.
- Велика важность! Вы, тятя, наденьте сюртук, выпустите штаны поверх сапог - и тоже станете паном. Только земли у вас столько не будет, как у него.
- Сказал я тебе: дурак! - рассердился Слимак.
- Я и правда еще глуп, потому что не ученый. А Ясек Гжиб - умный, он даже в канцелярии писал. А он что говорит? Должно, говорит, быть равенство, и тогда, говорит, оно наступит, когда мужики отнимут землю у господ и у каждого будет свое.
- Дурень твой Ясек: если у каждого будет свое, никто на другого не станет работать. Так уж устроено на свете, и Ясек тут ничего не поделает. Лучше бы он у отца деньги из сундука не таскал да не бегал по городу из шинка в шинок. Больно горазд он чужим распоряжаться! Мое бы он отдал Овчажу, господское взял бы себе, а свое-то небось не выпустил бы из рук. Пусть уж лучше будет так, как господь бог по милости своей сотворил и как учит святая церковь, а не так, как хотят Гжибы - старый и молодой.
- А разве помещику землю послал господь бог? - брякнул Ендрек.
- Господь бог установил на свете такой порядок, чтобы не было никакого равенства. Оттого-то небо вверху, а земля внизу, сосна растет высоко, орешник низко, а трава еще того ниже. Оттого и среди людей: один старый, а другой молодой, один отец, а другой сын, один хозяин, а другой батрак, один барин, а другой мужик.
Слимак даже устал говорить, но, отдышавшись, продолжал:
- Ты погляди, к примеру, на умных собак, когда их много бегает во дворе. Вынесут из кухни ушат помоев, сейчас к нему первая идет одна, всех сильнее и всех злее, ну, и жрет, а другие стоят облизываются, хоть и видят, что она хватает все лакомые куски. Когда эта так натрескается, что, того и гляди, лопнет, подходят другие. Каждая сует морду со своего края и без всякой грызни жрет, сколько на ее долю придется. А где собаки глупые, там все они враз летят к ушату, сейчас передерутся и больше вырвут клочьев друг у дружки, чем урвут кусков. А то еще ушат опрокинут и весь корм разольют, но и тут всегда найдется одна какая-нибудь посильней других и всех разгонит. Ей и самой при таком хозяйствовании немного достанется, а другим и вовсе ничего.
Так и с людьми будет, если всякий станет заглядывать в рот другому да кричать: "Отдай, ты больше съел!" Самый сильный разгонит других, а кто послабей, те перемрут с голоду. Оттого бог так и устроил, чтобы каждый берег свою землю, а чужую не отнимал.
- А ведь раз мужикам уже землю раздавали.
- Раздавали, и не один раз, а два раза; может, и еще будут раздавать, но понемножку и с соображением, чтобы каждому досталось, сколько ему положено, а не так, чтобы всякий хватал без толку, что кому понравится. Так установил господь бог по своей милости, чтобы всему на свете было свое время и во всем был порядок.
