Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
«Здорово, Маша, мил-дружок! Есть у меня к тебе преважный разговор. Я сплавил налево пятнадцать тонн мяса, ОРСовского - месячную норму для рабочих и служащих. Ты этого, понятно, не заметила: в комсоставской столовой, где ты ешь-пьешь, мяса всегда в достатке, и жареного и пареного. Может, хочешь пообедать с рабочими, этажом ниже? Знаю, не захочешь. И мясцо на свою продкарточку отовариваешь у «Наполеона». У него для таких, как ты, беспереводно... Ты, конечно, знаешь: я - вор, подонок, но и ты не лучше: твоя утроба избалована сладким куском, и тебе отлично известно, что откуда берется. А звоню я тебе, Маша-редакторша, чтобы ты свое место знала и кому следует на язык наступила, особенно Сегалу».
Предполагаемый ответ Щукиной Рызгалову в тексте должен звучать примерно так:
«Вы абсолютно правы: народ не следует будоражить. Время трудное, требуется максимальная отдача от каждого. Мы все обязаны... Будьте спокойны... Спасибо за своевременный сигнал. Дело газеты мобилизовывать массы, а не вносить смуту в их ряды. За Сегалом я, понятно, посмотрю».
А вот что должно подразумеваться в возможном ответе:
«О чем речь, Егор Иванович? Все поняла. Мы с тобой одной веревочкой повязаны по рукам-ногам, тебе будет худо - мне того хуже... Ты преступник? Не волнуйся, я покрывать тебя обязана: ты - партноменклатура, порочить тебя - все равно, что порочить партию. Мыслимо ли?! И меня, и тебя партбилет кормит, поит, одевает, обувает и власть дает. Пропади они пропадом, пятнадцать тонн мяса!
А насчет Сегала - не тревожься: хозяйка в газете - я!»
Этакая деловая, обоюдозаинтересованная беседа могла уже состояться... Состоялась ли? Как проверить? И Ефим решил действовать напрямик. Прихватив письмо рабкора, направился к Щукиной.
- Что хорошего скажешь, Ефим? Только короче. Я очень занята.
- Понимаю. Короче короткого. Прочитайте, пожалуйста, письмо.
Не больше минуты требовалось, чтобы пробежать глазами несколько строк. А Щукина держала письмо перед собой минут пять. Молчала, шевелила губами, морщила нос, поднимала и опускала реденькие брови. Ужимки выдавали некую работу непривычных к тому мозгов Марии Георгиевны. «Черт возьми, — думала она, — узнал-таки о мясе. Наверняка будет совать нос в эту историю. Вчера в парткоме была строго конфиденциальная беседа на сей счет.
Товарищ Дубова предупредила: ни-ни об этом... Как быть? Прежде всего необходимо вывести из игры Сегала».
- Присядь, Сегал, - сказала она, не отрывая глаз от письма, - присядь...
- Мария Георгиевна, - спросил он вроде без всякой заинтересованности, - вы, возможно, знаете что-нибудь о причинах отсутствия мяса?
- Я?.. А что? О каком мясе? Ах, да, об этом! Понятия не имею. А ты проверял, рабкор не врет?
- Конечно, проверял. Был в двух наших продмагах, звонил в два других. Ответ один: мяса по карточкам в этом месяце не было и до следующего не будет.
Редакторша подняла на Ефима свинцовые глаза.
- Кроме тебя в редакции письмо кто-нибудь читал?
- Вряд ли. Анфиса Павловна его зарегистрировала, но читать, вероятно, как обычно, не стала.
Щукина помолчала, потом, будто опасаясь подслушивания, понизив голос, сказала:
- Пусть пока все будет между нами. Сам понимаешь - вопрос щекотливый, скорее всего, какое-то недоразумение.
«Преступление, и масштабное, - мысленно поправил Ефим, - и вы сие, мадам, прекрасно знаете».
- Факт, недоразумение, - с деланной уверенностью повторила Щукина, сегодня же, в крайнем случае, в ближайшие дни, досконально все выясню. И тогда можно будет обоснованно ответить рабкору. Пока на этом остановимся. Можешь идти.
Ефим направился к выходу.
- Одну минутку! - окликнула Щукина. - Как там Жора? Набирается газетного опыта? Ты натаскиваешь его?
- С таким же успехом можно натаскивать овцу на дичь.
- Ты так думаешь? - криво усмехнулась Щукина. - Посмотрим. Да, не забудь: никаких мер без моего ведома по письму рабкора не принимай, никакой самодеятельности.
То, что случилось спустя два дня после этого разговора, внесло путаницу в рызгаловское дело.
Утром Щукина вызвала к себе Ефима.
- Ну-с, - басила она злорадно, - с сегодняшнего дня мясо в наших магазинах есть, талоны отовариваются, ото-ва-ри-ва-ют-ся, - отчеканила она победоносно и добавила скороговоркой, — хоть и не по полной норме... Можешь ответить рабкору.
От неожиданности Ефим не сразу нашелся, что сказать.
- Да, но ведь около месяца мяса не было. Факт!
- «Факт», «факт», - передразнила Щукина, - заталдычил... Товарищ Рызгалов мне объяснил: задержка произошла по независящей от ОРСа причине. Теперь все в порядке.
- Не совсем. Мяса дают, как вы сказали, по неполной норме. Почему?
- Ну и дотошный ты товарищ, Ефим, вредоносный, я бы сказала. Тебе хоть бы к чему придраться, лишь бы скомпрометировать руководящего работника... Так вот, на сей раз, Ефим Моисеевич, сорвалось!
- «Придраться»?! «Скомпрометировать?!» - возмутился Ефим. - Я честно выполняю профессиональный долг журналиста: стоять на страже общественных интересов, обличать нарушителей закона и морали. Моя задача не придираться и компрометировать, как вы изволили выразиться, а обличать. Понятия, как видите, полярные. Это вам как редактору, члену партии надлежит знать!
Толстые щеки Щукиной задрожали. Ефим ждал услышать брань, но к его удивлению, она, немного помолчав, глянув в его сторону с нескрываемой неприязнью, процедила сквозь зубы:
- Ладно, Сегал, можешь пока идти.
Он не вышел, а словно вырвался из ее кабинета. В общей комнате Нади не было. А она так нужна ему теперь!
- Куда ушла Надя? - обратился он к Пышкиной.
- Забыла доложиться, — ответила та в своей манере.
На столе Ефима зазвонил телефон.
- Фима, — услышал он с облегчением желанный голос, — зачем тебя вызывала Щукина?.. Я жду тебя у проходной.
Она встретила его на полпути от редакции.
- Чем ты так взволнован?
- Гады, мерзавцы, все они — одна шайка-лейка, — ругался в сердцах Ефим.
- Успокойся, что случилось?
- Ошеломляющая новость! Рызгалов и компания, почуяв недоброе, раздобыли где-то немного мяса. Месяц на исходе, большая часть талонов отоварена эрзацами, делают видимость благополучия. Рызгалов - уголовник, да еще какой! Копнуть хорошенько - вскроются и не такие махинации. Нельзя оставлять дело на полпути.
Надя молчала.
- Помнишь, Фима, - неторопливо заговорила она после некоторого раздумья, - ты как-то рассказал мне о старом докторе? Он тогда, сам того не подозревая, дал тебе ключ к пониманию всего, что происходит в нашем славном Отечестве?
- Ты имеешь в виду его слова о государственной и общественной Системе? Полагаешь, что с рызгаловским делом я упрусь в нее, как в непробиваемую броню?
- Вот именно. Может быть, ты в азарте забыл о ней - о всемогущей и всеохватывающей, как сам назвал однажды?
- Ничего я не забыл. Забыл - она о себе напомнила бы. Это ведь не преграда, которую можно обойти или перепрыгнуть. Но все же, пусть очень редко, а берут за шиворот высокопоставленных воротил, судят, сажают и даже расстреливают. Почему это не может произойти с Рызгаловым? Надо что-то придумать.
- Придумай, на первый случай, где нам добыть деньги до получки.
Вскоре произошло первое приятное событие в затянувшемся «свадебном путешествии» молодоженов. Вернее, не одно, а даже целых два.
Тетка их сожительницы по комнате, девочки Маруси, посчитала, в конце концов, что содержать в Москве племянницу дело накладное: ведь Маруся еще училась, никаких средств к существованию не имела. Тетка увезла ее к себе в Рязань, где Маруся намеревалась поступить в какой-то техникум. В связи с отъездом она предложила Сегалам купить ее платяной шкаф, кровать с пружинным матрацем, кое-что из посуды. За всю эту неслыханную роскошь Маруся запросила, в общем-то, сходную цену. Однако и такой финансовой малости у Сегалов в наличии не оказалось. Ждать уплаты некоторое время Маруся отказалась наотрез: «Деньги на бочку (так она и заявила), или завтра все увезу отсюда».
Пришлось опять лезть в кабалу к завкомовскому бухгалтеру. С обычными упреками и причитаниями, он неохотно вытащил из сейфа несколько купюр в обмен на расписку, грозно предупредил: «В получку все выдеру!» Добавили немного из имеющихся на текущие расходы денег, вручили несговорчивой Марусе, оставив себе мелочь — на два дня до зарплаты.
Зато - о, радость! О, счастье! О, не сравнимое ни с чем наслаждение! Наконец-то, после пятнадцати месяцев супружества, Ефим и Надя стали единоличными владельцами комнатушки в засыпном бараке, пусть без самых элементарных бытовых удобств, пусть с тремя соседями по коридору, но одни, без посторонних в комнате, в комнате с мебелью - их собственной: шкафом и кроватью и даже обеденным столом, который Маруся великодушно оставила Сегалам «за так». Да еще со своей посудой и утварью! Нет, не пережившему такое счастье не понять, просто не представить себе состояние людей, у которых воистину только что не было ни гроша, да вдруг... Словно поглотив солидную дозу возбуждающего, Сегалы неестественно повеселели. На радостях они и не заметили поначалу, что Маруся унесла свои стулья и им не на что сесть - одна табуретка на двоих. Однако и этот пробел чудодейственно восполнился. А вышло так.
