Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)
Вскоре после этого, прогуливаясь по Хайд-парку с моей драгоценной спутницей, я встретил моего маленького кузена верхом на лошади в сопровождении грума. Увидав нас, он припустился к нам галопом, а грум поспешил за ним, крича:
— Остановитесь, мистер Майлз, остановитесь!
— Мне запретили разговаривать с вами, кузен, — сказал Майлз, — но попросить вас, чтобы вы передали от меня привет Гарри, это же не значит вступать с вами в беседу, верно? А это моя новая кузина? Мне и с ней запретили разговаривать. Я — Майлз, сын сэра Джорджа Уорингтона, баронета, кузина, а вы, оказывается, очень красивая!
— Довольно, мистер Майлз, довольно! — сказал подъехавший грум, приподнимая шляпу, и мальчик поскакал прочь, смеясь и оглядываясь на нас через плечо.
— Ты видишь, как мои родственники решили со мной обращаться, — сказал я своей спутнице.
— Можно подумать, что я выходила за тебя ради твоих родственников! отвечала Тео, бросая на меня сияющий, исполненный любви взгляд. О, как мы были счастливы тогда! Как приятно и быстро промелькнула зима! Как уютны были наши чаепития у камина (к которым порой присоединялся присмиревший Сэмпсон и готовил пунш)! Как восхитительны вечера в театре, куда наши друзья доставали нам пропуска, а мы с нетерпением ждали, когда новая пьеса "Покахонтас" затмит успех всех предшествующих трагедий.
Моя ветреная старая тетушка, довольно неприветливо встретившая нас, когда мы с Тео впервые нанесли визит на Кларджес-стрит, скоро сменила гнев на милость, а поближе узнав мою жену (весьма незначительную молодую особу деревенского вида, как она ее сразу аттестовала), настолько затем ею пленилась, что требовала ее к себе каждый день то к чаю, то к обеду, если в доме не ожидалось гостей.
— Когда у меня собираются, я вас не приглашаю, мои дорогие, — говорила баронесса. — Вы уже больше не du monde {Из светского круга (франц.).}. Ваш брак совершенно исключил для вас эту возможность.
Словом, она приглашала нас развлекать ее, но мы должны были, так сказать, приходить и уходить черным ходом. Моя жена была достаточно умна, чтобы это ее только забавляло, и я должен отдать должное челяди баронессы: будь мы герцогом и герцогиней, нас не могли бы принимать с большим почетом. Госпожу де Бернштейн очень позабавил мой рассказ о встрече с леди Уорингтон. Я изобразил эту встречу в лицах и рассказал несколько забавных историй о благочестивой супруге баронета и ее дочках, чем доставил немалое удовольствие лукавой старой сплетнице.
Вдовствующая графиня Каслвуд, обосновавшаяся отныне в своем доме на Кенсингтон-стрит, оказала нам именно тот прием, какой благородные дамы оказывают своим бедным родственникам. Мы раза три побывали на раутах ее милости, но, потратив на наемные экипажи и карточные проигрыши больше денег, чем я мог себе позволить, поспешили отказаться от этих развлечений, и, мне кажется, отсутствие наше не слишком было замечено и вызвало не больше сожалений, чем исчезновение любых других лиц, кои по причине смерти, разорения или какого-либо иного несчастья вынуждены были покинуть великосветский круг. Моя Тео ни в какой мере не была огорчена нашим добровольным изгнанием. На один из таких раутов она надела кое-какие скромные украшения, оставленные ей матерью и весьма высоко ценившиеся этой почтенной дамой, но, на мой взгляд, ее белая шейка была куда прелестнее всех этих безделушек, и я уверен, что многие высокопоставленные дамы, чьи старые кости и морщинистая кожа были скрыты под сверкающими брильянтами и рубинами, охотно отдали бы все свои драгоценности за ее скромный parure {Убор (франц.).} свежести и красоты. Ни единая душа не удостоила ее разговором, за исключением одного волокиты, приятеля мистера Уилла, который после этого вечера подолгу околачивался возле нашего дома и даже послал моей жене записочку. Встретившись с ним несколько дней спустя в Ковент-Гарден, я пригрозил ему изуродовать его мерзкую харю, если еще раз увижу ее где-нибудь поблизости от нашего дома, после чего Тео была избавлена от его домогательств.
Из всех наших родственников только одна бедняжка Мария посещала наше жилище и нередко вместе со своим супругом разделяла нашу скромную трапезу (госпожа де Бернштейн ни разу нас не посетила и лишь изредка посылала за нами карету или справлялась о нашем здоровье через свою горничную или мажордома). Иногда наведывался к нам наш друг Спенсер из Темпла; он искренне восхищался нашей аркадской идиллией и сетовал на свои любовные неудачи. Раза два заглянул к нам и знаменитый доктор Джонсон угоститься чашечкой чая у моей супруги. Я сказал "чашечкой"? Думается мне, ведра и то было бы ему мало!
— Ему бы только в бадейке чай подавать, хозяин! — негодовал мистер Гамбо. Да и внешность доктора нельзя было назвать привлекательной, а его белье — достаточно свежим. За едой он сопел, багровел и брызгал слюной, роняя куски мяса на стол, и всем без разбора противоречил. Он страшно докучал Тео (которой, по его словам, безмерно восхищался), всякий раз повторяя при встрече с ней одно и то же:
— Сударыня, вы меня не любите. Я вижу по вашему обхождению со мной, что вы меня не любите. А я восхищаюсь вами и прихожу сюда только ради вас. Вот мой друг мистер Рейнольдс хочет написать ваш портрет, но, к сожалению, на его палитре нет таких белил, чтобы достойно передать ваш цвет лица.
Да, мистер Рейнольдс, истый джентльмен, весьма приятный в обхождении, был не прочь написать портрет моей жены, но, зная, какую цену назначает он за свои творения, я не мог позволить себе такого расхода. Теперь я сожалею об этом — из-за детей: они тогда могли бы увидеть, каким было тридцать пять лет назад лицо той, что сидит сейчас напротив меня. Для меня же, сударыня, оно осталось прежним, для меня вы, ваша милость, всегда молоды и будете молоды!
Однако более всего, как я понимаю, раздражали миссис Уорингтон не грязные ногти доктора Джонсона, не его дух противоречия, не сопенье и брызгание слюной, а то, что он был не слишком высокого мнения о моей новой трагедии. Как-то раз после чая Хэган предложил прочесть оттуда несколько сцен.
— Увольте, сэр, давайте лучше побеседуем, — сказал доктор. — Я сам умею читать, а вас могу послушать в театре. Безыскусный лепет миссис Уорингтон я, знаете ли, предпочитаю вашей напыщенной декламации виршей мистера Уорингтона. Поговорим лучше о ваших домашних делах, сударыня. Расскажите нам, как здоровье его превосходительства, вашего папеньки, и сами ли вы готовили этот пудинг и этот восхитительный сливочный соус? — (Соус, кстати сказать, так понравился доктору, что он оставил порядочное количество его на пластроне своей довольно грязной рубашки). — Вы так вкусно его приготовили, что я могу заподозрить вас в любви ко мне. Да и потчевали вы меня так, словно меня любите, а ведь я знаю, что вы меня терпеть не можете.
— Сэр, он, видимо, так пришелся вам по вкусу, что вы хотите унести остатки его на своем жилете, — сказал порядком взбешенный мистер Хэган.
— Сэр, вы грубиян! — зарычал доктор. — Вы не знаете элементарных правил вежливости и уважения к дамам. Вы, кажется, получили университетское образование, и я поражен, что вам не преподали там хотя бы в общих чертах, как следует вести себя в порядочном обществе. Уважая миссис Уорингтон, я никогда не позволил бы себе задевать личность ее гостей в присутствии хозяйки!
— В таком случае, сэр, — свирепо спросил Хэган, — почему вы позволяете себе говорить о моей игре?
— Сэр, вы слишком много на себя берете! — бушевал доктор.
— De te fabula {Это молва о тебе (лат.).}, — сказал актер. — А мне кажется, что ваша жилетка свидетельствует о том, что это вы слишком много на себя берете. Разрешите мне, сударыня, приготовить вам пунш по нашему ирландскому рецепту?
Разгоряченный доктор, пыхтя и отдуваясь, принялся вытирать грязную рубашку сомнительно чистым носовым платком, после чего им же вытер лоб. Покончив с этим занятием, он с шумом выдохнул воздух, словно спуская пары, и сказал:
— Да, это de me {Обо мне (лат.).}, сэр, хотя, будучи много меня моложе, вы, пожалуй, не должны были бы говорить мне этого.
— Я больше не настаиваю на своих словах, сэр! Если вы были неправы, то я, конечно, должен просить у вас прощения за то, что указал вам на это! говорит мистер Хэган и отвешивает изысканный поклон.
— Правда, он красив, как бог? — говорит Мария, стискивая руку моей жены (и надо признаться, что мистер Хэган действительно был очень красивый, молодой человек). Румянец вспыхивает на его щеках; царственным жестом прикладывает он руку к груди, и, право же, ни Шамон, ни Касталио не могли бы сделать этого более величественно.
— Позвольте мне приготовить вам лимонад, сэр. Папенька прислал нам ящик лимонов. Можно послать их вам в Темпл?
— Сударыня, лимоны, находясь в вашем доме, утратят свое главное качество — они перестанут быть кислыми, — говорит доктор. — Мистер Хэган, вы — нахальный мальчишка, вот вы кто! Ха, ха! Я был неправ, признаюсь!
