Уильям Фолкнер - Притча
- По решению председателя суда, - вымученно протянул старшина, свернул бумагу, снял очки, положил в футляр и спрятал его; раздалась команда, двадцать человек повернулись кругом, лицом к трем столбам; Кролик, схваченный веревкой, подался вперед, стараясь увидеть за капралом третьего.
- Послушай... - взволнованно сказал он капралу.
- Заряжай!
- Париж... - хрипло, плаксиво и настойчиво произнес третий.
- Скажи ему что-нибудь, - сказал Кролик. - Скорей.
- Целься!
- Париж... - снова произнес третий.
- Не бойся, - сказал ему капрал. - Мы подождем. Мы не уйдем без тебя.
Столб капрала, видимо, был треснутым или же гнилым, поэтому, когда залп начисто срезал веревки, которыми были привязаны Кролик и третий и тела их сползли к подножию столбов, тело капрала со столбом и веревками рухнуло как одно неделимое целое на край заполненной мусором канавы; когда старшина с пистолетом, еще дымящимся в руке, отошел от Кролика к капралу, то обнаружил, что столб при падении вдавился вместе с телом в спутанный моток старой колючей проволоки, нить ее обвилась вокруг верхушки столба и головы человека, словно связав их для погребения. Проволока была изъедена ржавчиной и никак не отклонила бы пулю, новый же старшина старательно отодвинул ее ногой, прежде чем приставить дуло пистолета к уху.
Как только плац опустел (даже раньше, конец колонны сенегальцев еще не успел скрыться за бараками), появилась рабочая команда с ручной тележкой, там лежали инструменты и свернутый брезент. Командующий солдатами капрал вынул оттуда кусачки и подошел к старшине, который уже отделил тело капрала от сломанного столба.
- Возьмите, - сказал он старшине, протягивая кусачки. - Неужели вы собираетесь расходовать саван на одного?
- Вытащите столбы, - сказал старшина. - Оставьте мне саван и двух человек.
- Ладно; - ответил капрал и ушел.
Старшина отхватил кусок ржавой проволоки длиной около шести футов. Когда он поднялся, двое солдат со свернутым брезентом стояли у него за спиной, дожидаясь распоряжений.
- Расстелите, - сказал он, указывая на брезент.
Они повиновались.
- Положите туда его.
Они подняли тело. - державший за голову старался не испачкаться кровью, - и положили на брезент.
- Пошевеливайтесь, - сказал старшина. - Заверните его. Потом положите на тележку. - И стал наблюдать за ними, капрал из рабочей команды неожиданно отвернулся, а остальные неожиданно принялись выдергивать столбы из земли. Старшина не произносил ни слова. Он жестом приказал своим солдатам взять тележку за ручки, потом зашел сзади, повернул ее в нужном направлении и стал толкать вперед, груженая тележка покатилась наискось через плац, к тому месту, где проволочное ограждение подходило под прямым углом к старой фабричной стене. Он (старшина) не оглядывался, оба солдата, держась за ручки, почти бежали, чтобы тележка не наехала на них, к углу, где им предстояло увидеть по ту сторону ограждения двухколесную крестьянскую повозку с грузной крестьянской лошадью в оглоблях, а возле нее двух женщин и трех мужчин; старшина остановил тележку так же, как тронул с места, остановился сам и, держась за углы, втолкнул тележку в угол ограды, потом отошел и встал у проволоки - мужчина уже за пятьдесят, выглядящий теперь почти стариком, и более высокая женщина со смуглым, сильным и по-мужски красивым лицом подошла к проволоке с другой стороны. Вторая, пониже, пополнее, помягче, не шевельнулась. Но она смотрела на обоих у проволоки и прислушивалась, ее лицо казалось совершенно пустым, но в нем было нечто брезжущее и спокойно-обещающее, как в чистой, но еще не зажженной лампе на кухонном столе.
- Где находится ферма вашего мужа? - спросил старшина.
- Я вам говорила, - ответила женщина.
- Скажите еще.
- За Шалоном, - сказала женщина.
- Далеко за Шалоном? - спросил старшина. - Ладно. Далеко от Вердена?
- Возле Вьенн-ла-Пуссель, - сказала женщина. - За Сен-Мишелем.
- Сен-Мишель, - сказал старшина. - Это армейская зона. Более того. Зона военных действий. С одной стороны немцы, с другой американцы. Американцы.
- Американские солдаты страшнее других? - спросила женщина, - Потому что они новички на войне? Да?
- Нет, сестра, - сказала другая. - Не потому. Дело в том, что они здесь недавно. Им это будет легче.
Ни тот, ни другая не обратили на нее внимания. Они глядели друг на друга через проволоку. Потом женщина сказала:
- Война окончена.
- А... -сказал старшина. Женщина не шевельнулась.
- Что еще может означать эта казнь? Что еще объясняет ее? Оправдывает? Нет, даже не оправдывает - взывает о сочувствии, жалости, отчаянии? - Она глядела на старшину холодно, спокойно, сдержанно. - Взывает об оправдании?
- Ну вот еще, - сказал старшина. - Я спрашивал вас? Спрашивал хоть кто-нибудь?
Он сделал за спиной знак кусачками. Один из солдат выпустил ручку тележки, подошел и взял их.
- Разрежь нижнюю нитку, - приказал старшина.
- Разрезать? - переспросил солдат.
- Да, болван из болванов!
Солдат стал нагибаться, но старшина выхватил у него кусачки и нагнулся сам; упругая нижняя нитка срезалась с тонким, почти мелодичным звуком и свернулась.
- Снимайте его с тележки, - приказал старшина. - Живо. Теперь солдаты поняли. Они сняли длинный брезентовый сверток и опустили на землю, трое мужчин встали наготове, чтобы протянуть, - протащить его через дыру в ограждении, потом поднять и погрузить на повозку.
- Подождите, - сказал старшина. Женщина замерла. Старшина сунул руку под мундир, вытащил сложенную бумагу и протянул ей за проволоку. Она развернула ее и поглядела безо всякого выражения.
- Да, - сказала она. - Война должна быть окончена, потому что вы получили грамоту за казнь. Что я буду делать с ней? Вставлю в рамку и повешу в гостиной?
Старшина протянул руку за проволоку и выхватил у нее бумагу, другой рукой нащупал потертый футляр с очками, потом, держа бумагу развернутой, он обеими руками надел очки, взглянул на нее, сунул резким движением в боковой карман, достал из-под мундира другую и протянул за проволоку, резко встряхнув, чтобы она развернулась, прежде чем женщина успеет коснуться ее, и произнес гневным, сдавленным голосом:
- Скажите еще, что вам не нужна и эта. Взгляните на подпись.
Женщина взглянула. Она никогда не видела его, этого тонкого, изящного, легкого, неразборчивого росчерка, видеть его доводилось немногим, но любой человек в этой половине Европы, имеющий право требовать чьей-либо подписи, узнал бы его сразу же.
- Значит, и ему известно, где находится ферма, принадлежащая мужу сводной сестры его сына.
- Само собой, - сказал старшина. - За Сен-Мишелем. Если где-то по пути вам попадутся золотые ворота в жемчуге, с этой бумагой вы пройдете через них. И еще вот.
Он снова вынул руку из кармана и протянул ее за проволоку, на раскрытой ладони показались тусклый кружок бронзы и яркие полоски ленточки, женщина снова замерла, пока не притрагиваясь к медали и глядя на раскрытую ладонь старшины, потом он ощутил, что на него смотрит другая женщина, и встретил ее спокойный, брезжущий взгляд, когда та сказала:
- Он красивый, сестра. И не такой уж старый.
- Ну вот еще! - снова возмутился старшина. - Возьмите! - сказал он, всовывая, тыча медаль в руку высокой, пока та наконец не взяла ее, потом торопливо отдернул руку за проволоку.
- Уезжайте! Проваливайте! Убирайтесь! - сказал он чуть ли не с гневом, дыша часто и раздраженно, он был слишком стар для этого, снова ощутив на себе взгляд второй, он запрокинул голову, чтобы не встречаться с ней глазами, и крикнул в спину высокой:
- Вас было трое. Где третья - его poule {Любовница (фр.).} или кто там она есть... была?
Потом ему пришлось встретить взгляд второй, уже не брезжущий, но исполненный обещания; она мило, нежно улыбнулась ему и сказала:
- Ничего. Не бойтесь. До свидания.
После этого они торопливо удалились, все пятеро, лошадь и повозка; старшина повернулся, взял с тележки кусок ржавой проволоки и бросил рядом с обрезанной нитью.
- Прикрутите на место.
- Разве война не окончена? - спросил один из солдат.
Старшина чуть ли не с яростью напустился на него:
- Но не армия. Неужели ты думаешь, что мир способен положить конец армии, если это не под силу даже войне?
На сей раз они миновали старые городские ворота, сидя в повозке, Марфа с вожжами в руках на одном конце высокого сиденья, ее сестра на другом, младшая между ними, сиденье было таким высоким, что казалось, они движутся не в густом, неторопливом потоке идущих, а плывут по нему, будто в лодке, словно бы они покидали город на платформе в карнавальной процессии, выплывали из города по утихающему потоку страданий на декоративной лошади без ног и повозке без колес, как бы несомых на сдвинутых плечах в каком-то триумфе, несомых так высоко, что они почти достигли старых ворот, прежде чем обладатели плеч случайно или намеренно обратили свои взгляды или внимание так высоко, чтобы увидеть то, что несут, и понять, догадаться, что находится в повозке, или просто шарахнуться от нее.
