Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
Во главе стола восседали почему-то очень смущенные молодые. Слушали поздравления. Выпили все, как водится, по первой рюмке, по второй и по третьей - умеренно. Но из голодных желудков хмель быстро и беспрепятственно ударил в головы. Неузнаваемо вдруг помолодевший Павел Михайлович снял со стены гитару. Мастерски взяв несколько аккордов, чуть приглушенным баритоном запел: «Эх, полным-полна коробушка, есть в ней ситцы и парча...» Все дружно подхватили: «Пожалей, душа-зазнобушка молодецкого плеча...» К удивлению Ефима, тесть играл на своей краснощековской гитаре, как заправский профессионал. Но остальным гостям это, по-видимому, было не в диковинку. Под зазывную музыку, да еще после нескольких рюмок водки, ноги сами просятся в пляску. Отодвинули к стенке стол, стулья, и, кто как мог, стали весело перебирать ногами. И Ефим не выдержал: схватил свою подружку за руку, вытащил в круг и, к великому удивлению и удовольствию гостей, пошел ходить кочетом вокруг Нади, стучать дробью каблуками, выделывать штуку за штукой... Ефим Сегал лихо отплясывал русскую «барыню» под сводами русского дома. До него здесь еврейским духом и не пахло. Впрочем... не совсем так. Из позолоченной рамы иконы в углу смежной комнаты смотрела дева Мария с младенцем на руках, святая Мария и сын Божий - плоть от плоти племени Авраама. Браво отплясывая, Ефим бросил случайный взгляд на икону, приостановился, замер. На секунду ему показалось, будто его мать Рахиль Боруховна смотрит на него из окна родного дома, без порицания, без одобрения - бесплотно, как и полагается смотреть святой.
Отпускные дни в Озерках проходили быстро. Ни радостей особых, ни горестей. Районный городишко, по сути большое село, никакими достопримечательностями не блистал. Одна длиннющая улица, мощенная булыжником, носящая имя Ленина; чуть в стороне от мостовой - пески, бурьян да крапива по обочинам.
Зато природа вокруг Озерков, русская, подмосковная, скромной чарующей живописностью пленила Ефима. Часами, без устали, гуляли они с Надей то вдоль берега большого озера, то вдоль реки Оки, поднимались и спускались по крутым склонам прибрежных оврагов, купались, собирали грибы в сосновых и березовых рощах. Возвращались иногда поздним вечером, аппетитно уписывали неизменную картошку вприхлебку с козьим молоком или просто пили чай с черным хлебушком.
Надины родители внешне уважительнее и проще относились теперь к Ефиму, чем в день первого знакомства, хотя некоторая натянутость, особенно со стороны Павла Михайловича, все еще чувствовалась. Тесть ни разу не посмотрел на него прямо, не улыбнулся, чаще искоса, исподлобья облучал зятя серо-голубыми Надиными, но недобрыми глазами. Слушал он Ефима не перебивая, покачивая тяжелой головой на жилистой шее, дескать, пой, ласточка, пой, поешь ты красно, но напрасно... Куда отходчивее оказалась теща. Она вроде притерпелась к невзрачному, голоштанному зятю, всем видом своим говорила: «И откуда ты, бедолага, взялся на нашу голову разнесчастную? Да ладно уж... Судьба!»
Вот так однажды она и сказала Ефиму: «Получилось-то у вас с Надюшей куда как нескладно: хлебнуть вам беды по горло, и нам с Павлом Михайловичем, глядя на вас, горько... Что поделаешь? Видно, судьба».
И сами слова, и тон, какими были сказаны, оскорбили Ефима. Он понимал ход мыслей измотанной вечной нуждой уже немолодой женщины с больным мужем на буксире. Воспринять как благо ум зятя, его редкие душевные качества она, очевидно, не успела. К тому же, какой в них толк? Из добродетелей, и впрямь, шубу не сошьешь. И, верно, дурного помысла не имея, она ударила Ефима под самый дых. Он собрался сгоряча наговорить ей Бог знает что. Возможно, так и поступил бы, если бы теща к словам «Что поделаешь?» не добавила: «Видно, судьба». Не стоило искать особый подтекст или преднамеренную глубину в этом житейском заключении, тем более философский смысл. Тут было просто смирение пред всесильной судьбой, идти наперекор которой дело зряшное. Навалила она ей, пятидесятилетней женщине, еще одну поклажу на плечи... Ладно уж, кряхти, стони, а шагай!..
И Ефим все больше и больше веровал: на тернистом жизненном пути свел их с Надей всемогущий, ни одним гением не объясненный рок. Только, в отличие от тещи, он вкладывал в понятие «видно, судьба» не одну лишь ношу житейскую. Так в бессмертной «Аппассионате» Бетховена рок бросает человека в бурный водоворот бытия. Но человек борется из последних сил и побеждает: к сильным и упорным судьба милостива.
Глава пятая
Как и следовало ожидать, Савва Козырь слова своего не сдержал. Едва Ефим появился на пороге его кабинета, он с фальшивой досадой запричитал:
- Дорогой товарищ Сегал! Хотите браните, хотите казните — комнаты вам пока не подобрали. Потерпите еще месячишко-другой, тогда уж наверняка...
- Наверняка снова обманете, — бесцеремонно вставил Ефим, - что ж, попробую поверить вам в последний раз. - Он резко повернулся и вышел.
Беседа с Козырем состоялась в первый день возвращения молодоженов из отпуска. На второй день их постигла новая неприятность: соседка Нади по барачной комнате привела какого-то малого, объявила мужем и оставила на постоянное проживание.
- Как мне быть, Фима? - спросила Надя удрученно.
- Ни тебе, а нам, - поправил Ефим, - выход теперь один: переберемся пока ко мне в общежитие.
- Да, но...
- Понимаю, я уже говорил тебе: в нашей большой комнате сейчас живет один пожилой мужчина, и он раза два в неделю работает в ночную смену, по графику. Остальные ребята не успели вернуться из отпуска, куда-то «повыходили замуж», - пошутил невесело.
Вечером Надя собрала свои скромненькие пожитки и отправилась с Ефимом в новое прибежище.
А в редакции царило безвластие. Гапченко отбыл в МВД, Адамович пребывала, по обыкновению, на больничном листе. К возвращению Ефима и Нади из отпуска личный состав редакции представляли Крошкина, Пышкина и новенький сотрудник - Жора Белоголовкин, демобилизованный молоденький лейтенант, на гимнастерке которого сиял орден Красной звезды. Воевал Жора, очевидно, неплохо, но в журналистике, как вскоре выяснилось, взять хотя бы один «редут» не умел...
На плечи Ефима сразу же навалился непомерный груз. Доставалось и Наде, его единственной толковой помощнице.
- А кто теперь подписывает газеты в свет? Кто читает полосы? - спросил он Анфису Павловну.
- Твоя пгиятельница Дубова, - ответила та не без ехидства.
- Мда-с! — кисло улыбнулся Ефим.
- Вот тебе и «мда-с!», - передразнила Пышкина, - съел?.. Да, не забыть бы, она наказала: как только пгидешь из отпуска, явись к ней.
Дубова вскользь осведомилась, в добром ли он здравии. Не дожидаясь ответа, вперив в него пронзительный взгляд светло-зеленых глаз, спросила: - Позвольте поинтересоваться, почему вы не вступаете в партию?
- В партию? - переспросил Ефим, не ожидавший такого вопроса.
- Именно, в нашу партию большевиков, - отчеканила Дубова.
Ефим припомнил: такой же вопрос задавала ему и Горина. Ответить прямо, как тогда, он теперь не мог - собеседница не та. Лгать не хотел, ответил дипломатично:
- Я полагал, Марфа Степановна, что вы пригласили меня поговорить о делах редакционных. А членство в партии, наверно, мое личное дело, по крайней мере к моей работе в редакции отношения не имеет.
- Не-ет, ошибаетесь, Ефим Моисеевич, - Дубова по-рысьи сверкнула глазами, - ваша беспартийность прямо касается занимаемой вами должности ответственного секретаря, особенно в настоящее время: редактор - коммунист Гапченко уволился, заместитель - коммунист Адамович подолгу болеет. Нового редактора мы пока не подобрали. Ситуация в редакции сложилась чрезвычайная: беспартийный товарищ Сегал фактически руководит партийной газетой! Допустимо ли это?
Ефим пожал плечами.
- Недопустимо! - Дубова хлопнула ладонью о стол. - Поэтому предлагаю вам быстренько заручиться рекомендациями и подать заявление о приеме вас кандидатом в члены ВКП(б). Просьбу вашу удовлетворим. Не мешкайте, оформляйте документы. Договорились? - Рысьи глазки сузились, колко поглядели на Ефима.
- Я подумаю, - ответил он
- Что ж, подумайте, подумайте, да не мешкайте... Так-с, с этим вопросом покончено. Поговорим о планах ближайших номеров газеты.
С тоской и досадой слушал Ефим некомпетентные, но самоуверенные наставления заместителя секретаря парткома. Чуть ли не через каждое слово она подчеркивала железным голосом:
- Помните, все материалы, предназначаемые для печати, должны отличаться высокой большевистской принципиальностью. Последовательно, день за днем, месяц за месяцем, надо показывать авангардную роль коммунистов на производстве, всегда и везде. Вам ясно?
- Вполне.
- Что же касается беспартийных стахановцев, - продолжала поучения Дубова, - то их надо освещать в печати как идущих вслед за коммунистами.
