Иван Лазутин - Черные лебеди
Парк пустел. Изредка мелькали одинокие пары. Гасли огни на дальних аллеях.
Дмитрий накрыл Ольгу плащ-накидкой и положил на ее плечо руку.
— Как пойдем? — спросил он.
— Через Майскую, здесь ближе.
Последние звуки затихающего парка все глуше доносились до слуха.
— Так и не скажешь, зачем тебя вызывали в райком?
— Не скажу.
— Тайна?
— Государственная.
— Что-нибудь плохое?
— Что ты!.. Предлагают начать такое дело, что ты ахнешь!.. Дай только время.
— Что же? Не интригуй.
— Целое движение… Вначале, в нашем районе, потом во всей Москве.
— А потом?
— Потом этот почин может перерасти в масштабы страны.
— Ты фантазер.
— Вот поэтому и не скажу ни слова.
— Боишься показаться смешным?
— Просто из суеверия. А больше всего потому, что недавно вычитал у Льва Толстого мысль: если ты собираешься написать рассказ — не говори никому о своем замысле.
— Это почему?
— Никогда не напишешь. Или получится дрянь.
Ольга хотела остановиться, чтобы высказать свою обиду, но Дмитрий еще крепче сжал ее плечо и ускорил шаг. Ольга подошвами туфель теперь еле касалась теплого асфальта, омытого дождем. Они почти бежали. О грубую парусину плащ-накидки глухо барабанили крупные капли дождя. Вот уже показалась островерхая железная ограда парка и боковые проходные ворота, рядом с которыми стояла слабо освещенная одинокая будка контролера. Кругом ни души. Жизнь Сокольнического парка в эти часы замирала.
Вдруг Ольга остановилась и преградила Дмитрию дорогу.
— Ты что?! — одернул ее Дмитрий.
— Пусть пройдут… — она показала в сторону будки.
Вдоль ограды шел человек. Оглядываясь, он ускорил шаг. Трое, идущие за ним следом, тоже поторапливались. Расстояние между ними сокращалось. Кто-то из троих окликнул впереди идущего:
— Слушай, браток, обожди… Нет ли у тебя прикурить?
Тот, что шел впереди, остановился.
— Трусиха… — Дмитрий тронул Ольгу за локоть, и они направились к выходу.
Дмитрий видел, как остановившийся полез в карман, что-то вытащил из него и протянул руку одному из троих. Видел, как вспыхнул огонек спички, и желтый отсвет пламени, зажатого в ладонях одного из троих, приблизился к лицу человека, подавшего спички. Что-то тревожное шевельнулось в душе Дмитрия. Замедлив шаг, он ждал, что будет дальше. Никто из троих не прикуривал. Шадрин четко видел освещенное лицо высокого молодого человека с темными волосами. Видел, как тот, очевидно обеспокоенный недобрым предчувствием, хотел отпрянуть в сторону, но… не успел. Чья-то рука поднялась сзади его и резко опустилась. Сверкнул лунный отблеск на лезвии ножа. Расстояние между Шадриным и четверкой было не больше пятидесяти шагов. Сбросив плащ-накидку, Дмитрий кинулся туда, где юноша, глухо простонав, расслабленно опустился на колени. Дмитрий видел, как еще раз над ним поднялась рука с ножом. Но опуститься не успела. Ее остановил окрик Шадрина. Вот он уже почти рядом… И странно: никто из троих не думал бежать. Ждали.
Раненый, натужно дыша, опираясь руками о землю, пытался встать. И не мог…
Шадрин не заметил, как один из хулиганов юркнул в тень за будку. Двое других, лихорадочно обшарив карманы жертвы, кинулись через шоссе.
Не успел Дмитрий наклониться над раненым, как почувствовал сильный удар в затылок. И тут же слух его полоснул пронзительный окрик Ольги.
Дмитрий распрямился, схватился за голову. В глазах его плыли оранжевые круги. За будкой мелькнула тень человека и исчезла.
Подбежала Ольга. Ее била нервная дрожь. Дмитрий поднес к глазам ладонь, залитую горячей липкой кровью.
У Ольги не попадал зуб на зуб. Она вся тряслась от страха.
— Беги на Майскую!.. К трамвайной остановке… Там милицейский пост, — сказал ей Дмитрий.
Ольга кинулась через шоссе.
Зажав платком рану на голове, Дмитрий склонился над парнем:
— Куда тебя?
— В спину… — простонал раненый. Изо рта его тянулась темная струйка крови.
— Держись, дружище! Сейчас подойдет «скорая», — успокаивал его Дмитрий, чувствуя в эту минуту свою беспомощность.
Подкатил милицейский мотоцикл. За рулем — лейтенант, сзади него — старшина. В люльке мотоцикла сидела Ольга.
Видя, что ранение опасное, лейтенант приказал старшине остаться на месте преступления, а сам поехал вызвать «скорую помощь».
Только теперь Ольга заметила, что лицо и руки Дмитрия в крови.
Вдруг раненый выгнулся, откинул в сторону руку и простонал:
— Запишите телефон… отца…
Старшина милиции выхватил из планшетки блокнот с карандашом и опустился на колено:
— Я слушаю вас… Что же вы молчите? Давайте телефон!
Раненый, хрипло дыша, молчал.
Старшина осветил юношу ручным фонариком. Бледное лицо его выражало страдание. Залитые кровью губы разжались, и он, словно это ему стоило огромных усилий, процедил:
— К-5-16-27… Только матери… пока не нужно…
Старшина записал телефон и ждал, что, может быть, раненый скажет что-нибудь еще.
— Как фамилия отца? — спросил старшина.
Юноша больше не произнес ни слова. Лицо его застыло в неподвижной и страдальческой маске. Казалось, он глубоко спал.
«Скорую помощь» Шадрин увидел издалека. Раскалывая надрывной сиреной застоявшуюся тишину Сокольников, она неслась почти по осевой линии шоссе. Огни фар врезались в ночную темноту огненными сполохами. Впереди машины, чуть правее, двигался мотоцикл.
Раненого положили на носилки и осторожно внесли в машину. Шофер хотел уже трогаться, как к машине подбежала Ольга. Показывая рукой в сторону Дмитрия, она почти умоляла:
— А как же он? Он тоже ранен. Возьмите и его! Он же весь в крови…
Женщина-врач вышла из машины и, осветив фонариком голову Шадрина, распорядилась:
— В машину!
Дмитрий послушно сел в машину. Следом за ним хотела сесть Ольга, но перед самым ее носом дверь захлопнулась, и «скорая» тронулась, взяв почти с места скорость.
Лейтенант милиции, уже на ходу, успел спросить у врача, куда повезут раненого.
— В Склифосовского, — бросила врач в окно кабины и, повернувшись к шоферу, спокойно сказала: — Как можно быстрей!
Придорожные огни фонарей проносились назад размытыми рыжими хвостами, наплывающие огни светофоров, поравнявшись со «скорой», моментально исчезали. Ехали на предельной скорости, не замедляя ее даже перед красным глазком светофора.
Шадрин чувствовал, как у него саднил затылок, в голове стоял тихий звон. Его поташнивало. В душе он ругал себя, что оставил Ольгу на окраине темных Сокольников, не настоял, чтобы и ее посадили в «скорую». Но тут же старался успокоить себя мыслью, что она не одна, что рядом с ней работники милиции, которые довезут ее до метро.
Вот наконец и больница Склифосовского. Молчаливые, ко всему привыкшие санитары осторожно вынесли из машины носилки с раненым и понесли его сразу в операционную. Шадрина провели в перевязочную.
Больничные запахи… Как они знакомы Дмитрию еще со времен войны. И тишина… Спрессованная из человеческих страданий и хрупких надежд тишина. Дмитрий знал, что означала эта тишина…
Потом запах йода и острое пощипывание раны. Все это было. Было много раз…
Перевязывала уже немолодая сестра. Сквозь прищур Дмитрий видел, как уверенно и проворно двигались ее пальцы и как быстро кружились вокруг его головы белые руки с бесконечно длинной лентой бинта.
— Как там? — спросил Дмитрий.
— До свадьбы все заживет, — прозвучал над ухом Дмитрия сочный грудной голос медсестры.
Когда перевязка была окончена и медсестра приступила к очередному больному, которого ввели сразу же после прихода Дмитрия, Шадрин подошел к зеркалу, висевшему на стене. На фоне белых бинтов его загорелое лицо казалось совсем темным. «Такими мы уже бывали, — вздохнув, подумал Дмитрий и тут же как назло вспомнил, что на завтра он назначил общее собрание всех девятых и десятых классов: — Эх, гады!.. Сорвали такое собрание!..»
Поблагодарив медсестру, он вышел из перевязочной.
В вестибюле Шадрина уже поджидали старшина и человек в штатском. Покашливая в кулак, старшина привстал со скамьи.
— Меня ждете? — спросил Дмитрий.
— Да, — ответил за старшину молодой мужчина в темно-синем костюме и предъявил удостоверение. Это был оперуполномоченный районного отдела милиции.
— Чем могу… быть полезен? — спросил Шадрин, тут же почувствовав нелепость своего вопроса.
— Прошу проехать с нами в отделение милиции и дать кое-какие показания.
Во дворе больницы стояла милицейская машина. Рядом с шофером сел оперуполномоченный. Шадрин и старшина милиции сели сзади.
В воротах, при выезде с больничного двора, дорогу им неожиданно преградил большой черный автомобиль. Он так круто свернул с шоссе, взвизгнув тормозами, что чуть не столкнулся с милицейским «доджем».
