Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)
Епископ, уже переступивший порог, поспешил назад, почтительно кланяясь на ходу, чтобы подать руку даме, которая выходила из портшеза.
— Да кто же это? — спросила миссис Ламберт.
— Sprechen Sie deutsch. Ja, mein Herr. Nichts verstand {Говорите по-немецки. Да, сударь. Не понял (нем.).}, — ответил шутник-полковник.
— Вздор, Мартин!
— Ну, если ты не понимаешь немецкого, душа моя, то я-то чем виноват? Тебя плохо учили в пансионе. Но в геральдике ты разбираешься, так ведь?
— Я вижу, — воскликнул Чарли, всматриваясь в герб, — три шлема на золотом поле с графской короной.
— Точнее будет сказать, сын мой: с короной графини. Графиня Ярмут, сын мой.
— А кто она такая?
— У наших августейших монархов издавна был обычай награждать титулами особ, заслуживающих высокой чести, — с невозмутимой серьезностью объяснил полковник. — И наш всемилостивейший государь возвысил эту досточтимую даму, даровав ей титул графини своего королевства.
— Но почему, папенька? — в один голос спросили дочери.
— Не задавайте таких вопросов, девочки! — сказала маменька.
Однако неисправимый полковник все-таки продолжал:
— "Почему", дети мои, — чрезвычайно зловредное слово. Когда я вам что-нибудь рассказываю, вы всегда говорите — "почему?". Почему милорд епископ лебезит перед этой дамой? Поглядите-ка, как он потирает пухлые ручки и улыбается, заглядывая ей в лицо. Это лицо уже более не пленяет красотой. Оно размалевано белилами и румянами, как у Скарамуша в пантомиме. Смотрите, вон поспешает еще одна синяя лента, клянусь честью! Лорд Бамборо. Потомок Хотсперов. Самый надменный человек Англии. Он остановился, он кланяется, он улыбается, он тоже держит шляпу в руке. Смотрите, она похлопывает его веером по плечу. Прочь, прочь, скверные мальчишки, не смейте наступать на шлейф дамы, которую чтит сам король!
— Но почему король ее чтит? — снова спросили девицы.
— Опять это злокозненное слово! Вы когда-нибудь слышали о ее светлости герцогине Кендалской? Нет. О герцогине Портсмутской? Тоже нет. О герцогине де Лавальер? О Прекрасной Розамунде, наконец?
— Тсс! Зачем заставлять краснеть моих милых девочек, Мартин Ламберт? сказала маменька, прижимая палец к губам мужа.
— Но я тут ни при чем, это их августейшие величества повинны в подобном позоре! — воскликнул сын старого республиканца. — Только подумать: прелаты и знатнейшие вельможи мира подличают и заискивают перед этой крашеной немецкой Иезавелью! Это позор, позор!
— А! — воскликнул полковник Вулф и, схватив шляпу, выбежал из комнаты: он увидел, что избранница его сердца идет с тетушкой пешком по галерее, направляясь к дверям баронессы Бернштейн, — они достигли их, когда графиня Ярмут-Вальмоден еще беседовала с лордами духовным и светским, и не преминули сделать графине самый глубокий реверанс, а потом почтительно подождали, пока она не вошла в дверь, опираясь на руку епископа.
Тео отвернулась от окна с печальным, почти испуганным лицом. Этти продолжала смотреть на улицу негодующим взором, а на ее щеках пылали два красных пятна.
— О чем это задумалась наша маленькая Этти? — сказала маменька, подходя к окну, чтобы увести от него дочку.
— Я думаю о том, что бы я сделала, если бы увидела, что папенька кланяется этой женщине, — ответила Этти.
Тут появилась Тео с посвистывающим чайником, и семья приступила к вечерней трапезе, позволив, впрочем, мисс Этти сесть напротив окна, которое она упросила брата не закрывать. Этот юный джентльмен выходил на улицу, чтобы потолкаться среди зевак, — несомненно, ради изучения гербов на портшезе графини и на других портшезах, — а также чтобы по поручению маменьки и по велению собственного сердца потратить шесть пенсов на покупку сырного пирога, с каковым лакомством, завернутым в бумагу, он вскоре и вернулся.
— Поглядите, маменька, — начал он еще на пороге. — Видите вон того высокого человека в коричневом, который стучит тростью по всем колоннам? Это ученый мистер Джонсон. Он иногда приезжает к нам в школу повидать директора. Он только что сидел с друзьями за столиком перед пирожной лавкой миссис Браун. Они там пьют чай по два пенса за чашку, и я слышал, как мистер Джонсон сказал, что выпил семнадцать чашек — потратил два шиллинга десять пенсов. Многовато денег за один чай!
— Чего тебе положить, Чарли? — спросила Тео.
— Пожалуй, сырного пирога, — ответил Чарли и вздохнул, когда его зубы впились в большой кусок. — А джентльмен, который был с мистером Джонсоном, продолжал Чарли с набитым ртом, — это мистер Ричардсон, который написал...
— "Клариссу"! — воскликнули хором маменька и дочки, бросаясь к окну, чтоб увидеть своего любимого писателя. К этому времени солнце уже зашло, в небе замерцали звезды, и лакеи зажигали свечи в апартаментах баронессы напротив окна, к которому приникли наши соглядатаи.
Тео стояла, обняв мать, и обе смотрели на освещенную пирожную лавку миссис Браун, — света было вполне достаточно, чтобы наши друзья могли увидеть, как одна дама подавала мистеру Ричардсону его шляпу и палку, а другая повязывала шарфом его шею, после чего он отправился дамой.
— Ах, он совсем-совсем не похож на Грандисона! — воскликнула Тео,
— Пожалуй, было бы лучше, милочка, если бы мы его вовсе не видели! вздохнула маменька, которая, как мы уже знаем, была весьма сентиментальна и обожала романы, но тут их опять перебила мисс Этти, вскричав:
— Оставьте этого толстячка и поглядите вон туда, маменька?!
И они поглядели вон туда. И увидели, как мистеру Уоринттону была оказана высокая честь — его представили графине Ярмут, которую по-прежнему сопровождали угодливый пэр и угодливый прелат в синих лентах. Затем графиня милостиво села за карточный стол — партнерами ее были епископ, граф и еще один сиятельный вельможа, А затем мистер Уорингтон удалился в оконную нишу с дамой, той самой, которую они мельком видели у себя в Окхерсте.
— Он, одет куда наряднее, — сказала маменька.
— Он очень похорошел. Как это ему удалось? — спросила Тео.
— Поглядите на его кружевное жабо и манжеты! Милочка, он больше не носит наших рубашек! — воскликнула матрона.
— О чей вы говорите, деточки? — осведомился папенька с дивана, на котором он, возможно, тихонько дремал, по обычаю всех честных отцов семейств.
Девочки ответили, что Гарри Уоринттон стоит в оконной нише и разговаривает со своей кузиной леди Марией Эемолд.
— Отойдите оттуда! — воскликнул папенька. — Вы не имеете права подглядывать за ним. Сейчас же опустите шторы!
Шторы были опущены, и в этот вечер девочки больше не видели гостей госпожи Бериштейн и не наблюдали за тем, что они делают.
Прошу вас, не сердитесь, если я позволю себе сказать (хотя бы для сравнения этих двух противостоящих друг другу домов), что пока госпожа Бернштейн и ее гости — епископ, вельможи, государственные мужи и все прочие — играли в карты, или сплетничали, или ублажали себя шампанским и цыплятами (что я считаю извинительным грехом) или лебезили перед сиятельной фавориткой короля графиней Ярмут-Вальмоден, наши провинциальные друзья в своей скромной квартире опустились на колени в столовой, куда пришел и мистер Брайан, кучер, ступая настолько бесшумно, насколько позволяли его скрипучие башмаки, а мистер Ламберт стоя прочел тихим голосом молитву, прося небо осветить их тьму и охранить их от опасностей этой ночи, и заключил ее мольбой о даровании милости тем, кто собрался тут вместе.
Наши юные девицы встали в воскресенье спозаранку, облеклись в те новенькие модные наряды, которым предстояло обворожить танбриджцев, и под охраной братца Чарли прошлись по улицам городка, по старинной галерее и по прелестному лугу задолго до того, как общество село завтракать или зазвонили церковные колокола. Во время этой прогулки Эстер обнаружила жилище Гарри Эсмонда, увидев, как мистер Гамбо в неглиже и с папильотками в великолепных волосах отдернул красные занавески, открыл окно и, высунувшись наружу, глубоко вдохнул душистый утренний ветерок. Мистер Гамбо не заметил окхерстскую молодежь, хотя они его хорошо разглядели. Он изящно перегнулся через подоконник, помахивая метелочкой из перьев, с помощью которой изволил смахивать пыль с мебели внутри. Он вступил в любезный разговор с краснощекой молочницей, остановившейся под его окном, и, глядя на нее, запечатлел поцелуй на своей лилейной руке. Рука Гамбо блистала кольцами, и вся его персона была щедро изукрашена драгоценностями, — без сомнения, подарками красавиц, питавших симпатию к юному африканцу. До завтрака девицы успели еще два раза пройти мимо этого окна. Оно по-прежнему было открыто, но комната казалась пустой. Там не мелькнуло лицо Гарри Уорингтона. Сестры ничего не сказали друг другу о том, что занимало мысли обеих. Этти рассердилась на Чарли, который хотел идти домой завтракать, и заявила, что он всегда думает только о еде. В ответ на ее саркастический вопрос Чарли простодушно признался, что был бы не прочь отведать еще один сырный пирог, и добрая Тео, смеясь, сказала, что у нее есть с собой шесть пенсов и, если пирожная лавка по воскресеньям открыта, Чарли получит свой пирог. Лавка была открыта, и Тео достала кошелечек, связанный ее самой любимой школьной подругой и хранивший монетку-талисман, гинею, подаренную бабушкой, а также скудный запас шиллингов — нет, просто медяков — в единственном своем отделении, и угостила Чарли его любимым лакомством.
