Леонид Иванов - Глубокая борозда
— И что же решили?
— А чего решили, понимаешь… Большинством голосов сняли все выговора. Василий Федорович орготделом заведует, старается, чтобы взысканий меньше было в карточках, вот и гнет свою линию. Худо это, Андрей Михайлович…
— Ну, а ты в том деле с пьяницей каких позиций держался?
— А что моя позиция, понимаешь… Говорю, нельзя такого оставлять в партии, честные люди над нами смеяться будут: вот, мол, авангард! Но большинство, понимаешь… Худо, когда большинство не понимает такого зла… Надо, Андрей Михайлович, строго поговорить насчет облика коммуниста. А то в кино про Ленина люди смотрят, а потом, понимаешь, смеются над некоторыми коммунистами: вот, мол, ленинцы… У нас в районе одного так в насмешку и зовут… Нельзя этого допускать, Михайлыч, — с чувством заключил Соколов и опять попытался освободиться от галстука.
— Что же, Иван Иванович, начать со строжайших мер? Беспощадно исключать всех провинившихся?
— Вина бывает разная… По несознательности, или там, понимаешь, по недоразумению — одно дело. А человек, когда еще заявление в партию пишет, то прямо объявляет, понимаешь: Устав знаю, то-се изучил. Кандидатский стаж проходит, — это дополнительная подготовка. И если коммунист после такой подготовки залезает в карман к государству или врет перед партией, такого надо гнать без оглядки. Таких и жалеть не надо, Михайлыч… Партию пожалеть надо… Столько у нас людей выросло честных, образованных, а мы терпим вралей и ворюг… Вот и сегодня… Думаешь, у этого Ивана Григорьевича только эта вина? Тут комсомолка одна, экономист в его конторе, накрыла их, спасибо ей. А так уж сколь годов в районе говорили, что Иван Григорьевич живет не по зарплате.
Слушая Соколова, Павлов ходил по комнате, заложив руки назад, и думал: вот ведь бывает так — ничего особенного нового не услышал он сегодня, но на обычное дело взглянул другими глазами и увидел все в ином освещении.
А Иван Иванович помолчал немного, шевельнулся, усаживаясь поудобней в кресле, чуть повел глазами на Павлова, заговорил опять, но совсем по-другому:
— Тут, понимаешь, Михайлыч, и о другом надо подумать… Всякое преступление — малое ли, большое ли — нельзя коммунисту простить, понимаешь… Никак нельзя! Но бывает, что коммунист-руководитель идет на нарушения не для себя, не ради своего кармана, а ради общего дела. Тут поглубже, понимаешь, надо глядеть… — Передохнул, достал платок из кармана, махнул им по лбу, по лицу. — Когда ты, скажем, разбираешь дело председателя, который санкционировал купить краску у частного лица, то наказывай по всей строгости! Однако, понимаешь, сразу и себе запиши, в свою учетную карточку, потому что ты не обеспечил нормальную жизнь этому председателю, плохо сработал, не спросил вовремя с промышленности или забыл запланировать. Грехи такие — общие, дели их пополам! Не прощай председателя, наказывай, но и других сразу же! И себя тоже!
Долго еще Соколов развивал свои мысли в этом направлении. И Павлову нечего, решительно нечего было возразить. Мысленно же он благодарил этого человека за его заботу об общем деле, за его трезвое мышление по вопросам, которые по долгу службы должны обдумывать и решать партийные работники.
Соколов затронул и другую, не менее важную тему. Это уже когда они вместе направились в Дом культуры, на вручение правительственных наград.
Павлов заметил, что Соколов почему-то погрустнел. Сначала он подумал: устал старик… Соколов начал так:
— Вот ведь, понимаешь, слеза прошибла, когда услышал про такую огромную награду… Все, Михайлыч, припомнил за ночь-то, с чего начинал жизнь, как шел по жизни… А к утру другое пошло: как же могло получиться, что во всем колхозе только председатель Герой? И до сих пор, понимаешь, гложет меня эта думка, Михайлыч… Спокою не дает, понимаешь… В общем артельном деле только руководитель — Герой… Нехорошо, понимаешь… Вот и мне перед своими колхозниками неудобно…
Павлов попытался разубедить Соколова: в колхозе наверняка все рады за своего председателя, и награда им вполне заслужена. Да и еще одиннадцать колхозников «Сибиряка» удостоены наград.
Вручение наград и последовавший затем вечер для передовиков прошли хорошо. Но сел Павлов в машину, и сразу же мысли, навеянные беседой с Соколовым, овладели им, требуя и раздумий, и каких-то решений…
9
К Павлову торопливо зашел Гребенкин. Весь он какой-то взъерошенный, возбужденный, не дойдя до стола и своего обычного места в кресле, заговорил резко, даже грубовато:
— Это вам, Андрей Михайлович, пилюля! Ваш друг Обухов намудрил.
Оказывается, уже на посту управляющего отделением «Сельхозтехники» Обухов оформлял ремонт колхозных тракторов через свои мастерские, хотя они ремонтировались на месте. Приобрел за триста рублей легковую машину, якобы списанную, хотя она прошла всего десять тысяч километров, получал незаконные премии.
Павлов решил послушать объяснение самого Обухова.
Тот вошел, постаревший и еще больше пополневший.
— Здравствуйте, Андрей Михайлович… — чуть склонил он голову.
Впервые Обухов обратился к Павлову на «вы».
Павлов давно пытался примирить себя с Обуховым. Пытался, но не мог! Не мог, потому что вот такие обуховы долгое время наносили трудно поправимый ущерб сельскому хозяйству, отбивали у тружеников села веру в справедливость. В конечном счете именно обуховы виноваты в том, что слишком много людей ушло из сибирской деревни, слишком много честных руководителей и специалистов сельского хозяйства было опорочено или у них отбили любовь к земле. Нет, Павлов не мог простить Обухову прошлое. Не мог…
Взглянул на справку, в которой перечислялись «художества» Обухова. Вот легковая машина… Купил за триста рублей, затем ремонтировал ее в своих мастерских и внес в кассу «символические» 24 рубля…
— Грязное дело у тебя, Михаил Николаевич, обнаружено… Как приобрел «Волгу», и…
— По разрешению! — быстро ответил Обухов, но Павлов хорошо видел, как багровело его пухлое лицо, как затокала жилочка на правом виске. — Списанная машина…
— Хорошо, — остановил его Павлов. — А где ремонтировал эту списанную машину?.. И сколько стоит ремонт списанной уже машины по государственным расценкам?
Жилка на виске Обухова затокала чаще, он лизнул пересохшие губы.
— О стоимости ремонта я точно не скажу…
— Но, видимо, дороже двадцати четырех рублей?
Как сверкнули глаза Обухова! Он понял, что Павлову известно о махинации с ремонтом. И ничего не ответил…
— Зачем же тебе легковая машина, если всю жизнь ездишь на государственной?
— Так он продал «Волгу», — подал голос Гребенкин.
— За сколько? Только честно, Михаил Николаевич, — чуть не с мольбой в голосе произнес Павлов. Ему почему-то хотелось, чтобы хоть теперь Обухов сказал правду.
— За две тысячи, — шевельнул губами Обухов.
— Хоть бы в обкоме партии не лгал, — вспылил Гребенкин. — Машину после ремонта он продал за три тысячи восемьсот, потому что приложил к ней еще и комплект новой резины, а резину купил в своей конторе как списанную!
Павлов смотрел на Обухова, а тот совсем низко опустил голову, на видимой части его лица появились капельки пота. И, пожалуй, впервые Павлов пожалел Обухова. Но это было лишь мгновение. Слишком долго жалела партия этого человека, слишком долго…
— Липовые акты на якобы сделанный ремонт колхозных тракторов оформляли? — строго спросил Павлов.
Обухов поднял голову, глянул на Павлова и вдруг выкрикнул истерически:
— Все равно вы меня сживете со света! Вы — лично!..
Павлов вскочил. Первым его желанием было и впрямь вытолкать Обухова. Поднялся и Гребенкин, Павлов решительно произнес:
— Уходите, Обухов, немедленно!
Раздумывая о мерах «профилактики» против очковтирательства, приписок, незаконного получения премий, Павлов пришел к выводу, что многие из этих бед — результат плохого учета. Потому-то он и пригласил на беседу главного бухгалтера областного управления сельского хозяйства Машутина. И тот теперь с нескрываемым интересом присматривался к нему.
Вид у Машутина усталый, лицо бледное, морщинистое, но и теперь заметны следы былой мужской красоты: правильной формы нос, высокий лоб, вьющиеся, но уже совсем белые волосы.
Павлов вообще-то мало сталкивался с бухгалтерами и хорошо запомнил лишь старого, сварливого бухгалтера МТС Демина. Тот буквально замучил его, требуя оформлять разные акты: по случаю гибели посевов, брака произведенных работ. Никогда не забыть Павлову скрипящего голоса Демина:
— Вы, батенька мой, не оформили все должным образом, поэтому наша МТС не смогла получить кредиты, и денежек на зарплату управленческого персонала нам не дали — ни для вас, ни для меня, ни для других служащих. Так что, батенька мой, подумайте об этом получше, вы и товарищей по работе подвели…
