Роберт Стивенсон - Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник)
Сам же Дик, памятуя о том, что он видел на борту «Доброй Надежды», решил идти с Лоулэссом. Снег продолжал валить безостановочно с прежней силой, как будто на землю опустилось какое-то сплошное снежное облако. Ветер постепенно стих. И казалось, что накрывшее весь мир белоснежное одеяло поглотило все звуки. В этих холмах можно было запросто заблудиться и замерзнуть насмерть, и Лоулэсс, вытянув шею, как идущая по следу охотничья собака, осматривал каждое попавшееся им на пути дерево и прокладывал путь так внимательно, будто вел корабль меж бушующих волн.
Углубившись в лес примерно на милю, они вышли к месту, где под сенью огромных вековых дубов пересекалось несколько дорог. Даже сквозь пелену снегопада это место невозможно было не узнать, и Лоулэсс был явно рад, что нашел его.
– Мастер Ричард, – весело воскликнул он, – если гордость не помешает вам воспользоваться гостеприимством человека, который не джентльмен и даже не добрый христианин, я могу угостить вас чаркой вина и предложить согреть косточки у славного огонька.
– Веди, Уилл, – ответил Дик. – Чарка вина, огонь! Эх, я бы за это сейчас все отдал!
Лоулэсс повернул на одну из дорог под голыми дубовыми ветками и уверенно зашагал вперед. Вскоре они вышли к небольшому провалу в склоне холма, который был на четверть засыпан снегом. Здесь старый бродяга, раздвинув кусты, скрылся под землей.
Прямо над входом в него, выпирая из земли корнями, нависал большой бук. Когда-то могучая буря вывернула из земли дерево так, что корни его поднялись, потянув за собой огромный кусок земли. Под ним и вырыл Лоулэсс свое лесное убежище. Корни заменили ему стропила, из дерна он соорудил крышу, а стенами и полом служила здесь матушка-земля. Хоть это было и неказистое обиталище, наличие почерневшего от огня очага в одном углу и большого дубового, окованного железом сундука в другом указывало на то, что это не берлога какого-то лесного зверя, а землянка, приготовленная для человека.
Несмотря на то что ветер заметал снег в эту земляную пещерку и рассеивал его по песчаному полу, здесь было гораздо теплее, чем снаружи, и, когда Лоулэсс высек из огнива искру и сухие сучья дрока запылали и стали потрескивать, землянка приобрела уютный и даже какой-то домашний вид.
Со вздохом полного удовлетворения Лоулэсс протянул к огню руки и втянул носом дым.
– Вот она, – сказал он, – кроличья нора старика Лоулэсса. Молю Небеса, чтобы ни одна охотничья собака сюда не попала. Поносило меня по свету с тех пор, как первый раз я удрал из аббатства, прихватив золотую цепь ризничего и Писание, которое потом продал за четыре марки. Я повидал Англию и Францию, побывал в Бургундии и Испании, ходил с пилигримами спасать свою несчастную душу, бывал в море, где человеку быть не положено. Но здесь мне лучше всего, мастер Шелтон. Вот моя родная земля, вот эта берлога. Хоть в дождь, хоть в ветер… Будь то апрель, когда птички поют и вокруг цветы распускаются, или зимой, когда я сижу один на один с огнем, своим приятелем закадычным, а в лесу чирикает красногрудая малиновка, – здесь моя церковь и мой рынок, моя жена и мое дитя. Это то место, куда я возвращаюсь, и здесь, будь на то воля Божья, я хочу умереть.
– Уютный здесь уголок, спорить не стану, – согласился Дик. – Тут тепло, и со стороны его сразу не заметишь.
– Он и должен быть незаметным, – сказал Лоулэсс, – потому что, если они найдут его, мастер Шелтон, это разобьет мое сердце. Но погодите, это еще не все, – он запустил пальцы в песок на полу. – Здесь у меня винный погребок. Сейчас я угощу вас превосходным крепким элем.
И действительно, немного порывшись в земле, он выкопал большую кожаную бутыль вместимостью в галлон, почти на три четверти заполненную душистым крепким элем. После того как они выпили за здоровье друг друга, в костер были подброшены сучья и пламя заиграло с новой силой, путешественники растянулись на полу и, исходя паром, стали блаженно греться.
– Мастер Шелтон, – обратился к нему бродяга. – Вы в последнее время дважды пытались вызволить девушку и оба раза неудачно, я правильно понимаю?
– Да! – кивнул Дик.
– Так вот, – продолжил Лоулэсс. – Послушайте старого дурака, который побывал всюду и повидал всякого. Вы слишком много помогаете другим, мастер Дик. Вот вы служите Эллису, но он все больше думает о том, как бы побыстрее отправить на тот свет сэра Дэниэла. Вы встречаете лорда Фоксхэма, да спасут его святые угодники… Ну у этого хотя бы добрые намерения. Но займитесь когда-нибудь и своими делами, добрый Дик. Идите прямиком к ней. Добивайтесь ее, чтобы она вас не забыла. Будьте готовы, а потом, когда подвернется случай, в седло ее – и только вас и видели.
– Но сэр Дэниэл наверняка теперь забрал ее в свой дом, – с сомнением в голосе произнес Дик.
– Значит, туда направимся и мы.
Дик удивленно уставился на товарища.
– Нет, я не шучу, – промолвил тот. – Не верите? Тогда взгляните сюда.
И бродяга, сняв с шеи ключ, отпер дубовый сундук. Порывшись в его содержимом, он достал сначала монашескую рясу, моток веревки, потом большие деревянные четки, настолько тяжелые, что их можно было использовать как оружие.
– Это вам, – сказал он. – Переодевайтесь!
После того как Дик обрядился в церковное одеяния, Лоулэсс достал какие-то краски и карандаш и принялся умело гримировать его лицо. Брови он сделал гуще и длиннее, с усами, которые только начинали пробиваться, поступил так же, а пририсовав к глазам несколько линий, изменил лицо, слегка увеличив возраст молодого монаха.
– Ну вот, – произнес он, удовлетворенно рассматривая свою работу. – Сейчас я сотворю с собой то же самое, и из нас выйдет превосходная парочка монахов. После этого мы можем смело отправляться к сэру Дэниэлу и во имя любви к матери-церкви пользоваться его гостеприимством.
– Как же мне отблагодарить тебя, славный Лоулэсс? – воскликнул юноша.
– Ну-ну, будет, брат мой, – ответил бродяга. – Мне просто по душе заниматься этим. Вы не обо мне думайте, я, клянусь Небом, и сам о себе могу подумать. Ну а если это не получается, у меня длинный язык и голос, точно колокол монастырский. Когда мне что-нибудь нужно, я прошу, а когда просьба не помогает – беру сам.
Старый бродяга скорчил смешную рожицу, и, хоть Дику была неприятна подобная фамильярность со стороны столь неоднозначной личности, он не смог сдержать улыбку.
Потом Лоулэсс снова углубился в сундук и вскоре привел и себя в соответствующий вид. Однако Дик изрядно удивился, когда увидел, что он прячет под рясу несколько черных стрел.
– Зачем это тебе? – поинтересовался юноша. – Для чего стрелы, если нет лука?
– Будет разбито много голов и поломано немало спин, – беспечным тоном ответил Лоулэсс, – прежде чем нам удастся выбраться оттуда, куда мы идем. Если кто-то из нас падет, я хочу, чтобы наше братство поддержало свою честь. Черная стрела, мастер Дик, – это печать нашего аббатства. Она показывает, кто предъявляет счет.
– Раз уж ты так тщательно к этому готовишься, – сказал Дик, – у меня с собой кое-какие бумаги, пусть лучше они останутся здесь. Если их найдут при мне, это погубит и меня, и тех, кто мне доверился. Где мне их спрятать, Уилл?
– Я сейчас выйду в лес спою песню, – ответил Уилл, – а вы пока закопайте их где хотите и место это разгладьте, чтоб заметно не было.
– Нет! – пылко воскликнул юноша. – Я доверяю тебе, приятель. Если бы я не доверял тебе, это было бы подлостью.
Старый бродяга остановился у выхода из землянки и обернулся к Дику.
– Какой же вы еще ребенок, брат мой, – промолвил он. – Я – добрый старый христианин и не предатель. Когда другу грозит опасность, я, не жалея себя, приду на помощь. Но как же вам не понять, глупое дитя, что я – вор по профессии, по рождению и по жизни самой. Если бы у меня в горле пересохло и бутыль моя была бы пуста, я бы и вас ограбил, милое создание, хотя я люблю вас и уважаю. Неужели и сейчас непонятно?
И он вышел, раздвинув кусты руками.
Оставшись один, Дик подивился переменчивости натуры своего спутника, потом быстро достал, просмотрел и спрятал бумаги. Лишь одну оставил при себе, поскольку друзей его скомпрометировать она не могла, зато при необходимости могла помочь ему разделаться с сэром Дэниэлом. Это было письмо лорду Уэнслидэйлу, написанное рукой самого рыцаря, с которым был послан Трогмортон наутро после поражения при Райзингэме. То самое, которое Дик нашел у мертвого гонца на следующий день.
Потом, затоптав огонь, Дик вышел из землянки и подошел к товарищу, который дожидался его под голыми дубами. Его плечи и голову уже порядком припорошил снег. Посмотрев друг на друга, они рассмеялись – таким искусным и необычным был грим.
– Все-таки было бы лучше, – пробурчал, отсмеявшись, бродяга, – если бы сейчас было лето и светлый день, чтобы я мог свое отражение в пруду увидеть. У сэра Дэниэла меня многие знают, и, если нас вдруг раскусят, для вас, братец, у них найдутся слова, а мне – болтаться на веревке, не успею я и «Отче наш» прочитать.
