Эрих Кестнер - Фабиан. История одного моралиста
Твоя мама».
Фабиан спрятал письмо и выглянул в окно. почему он сидит здесь, в чужой, богом забытой комнате у вдовы хольфельд, которой прежде не было нужды пускать жильцов? почему он не дома, у матери? что ищет он в этом городе, в этом обезумевшем каменном мешке? возможности писать дурацкие витиеватые стишки, чтобы человечество курило еще больше сигарет, чем раньше? дожидаться гибели европы можно и в родных стенах. а все оттого, что он вообразил, будто земной шар крутится только покуда он, фабиан, на него смотрит. смехотворная потребность соучастия! у других людей есть профессия, они продвигаются вперед, женятся, делают детей своим женам и верят, что все это имеет смысл. а он вынужден, причем по собственной воле, стоять под дверью, смотреть и время от времени впадать в отчаяние. у европы сейчас большая перемена. учителя ушли. расписания уроков как не бывало. старому континенту не перейти в следующий класс. следующего класса не существует!
В дверь постучали. его хозяйка, фрау хольфельд, вошла в комнату и сказала:
— Пардон, я думала, вас еще нет дома. — она подошла ближе. — вы слыхали вчера ночью, какой скандал учинил господин трегер? он опять привел наверх каких-то девиц. посмотрели бы вы на его диван! если это повторится, я вышвырну его вон. что могла подумать новая жиличка!
— Если она еще верит в аистов, тут уж ничего не попишешь!
— Но, господин фабиан, моя квартира не притон.
— Видите ли, сударыня, общеизвестно, что в определенном возрасте у людей пробуждаются желания, приходящие в противоречие с моральными устоями некоторых квартирных хозяек.
Фрау хольфельд вышла из терпения.
— Но ведь он привел по меньшей мере двух девиц!
— Сударыня, господин трегер развратник. вам следовало бы довести до его сведения, что он имеет право приглашать к себе на ночь максимум одну даму. коль скоро он с этим не посчитается, мы предложим полиции нравов его кастрировать.
— Приходится идти в ногу со временем, — не без гордости произнесла фрау хольфельд и придвинулась еще ближе. — нравы в корне изменились. надо приспосабливаться. я многое понимаю. я ведь в конце концов не так еще стара.
Она стояла к нему вплотную. он не видел ее, но, вероятно, ее грудь, никем не оцененная грудь, вздымалась от волнения. час от часу не легче. неужто она и вправду никого не может найти себе? не исключено, что по ночам, стоя босиком под дверью городского коммивояжера трегера, она сквозь замочную скважину принимала парад его оргий. и медленно сходила с ума. иногда она так смотрела на фабиана, словно хотела стянуть с него брюки. прежде дамы этого сорта впадали в благочестие. он поднялся и сказал:
— Жаль, что у вас нет детей.
— Ухожу, ухожу. — обескураженная фрау хольфельд вышла из комнаты.
Он взглянул на часы. лабуде еще был в библиотеке. фабиан подошел к столу. на нем стопками лежали книги и брошюры. над столом на стене красовалась вышитая надпись: «хотя бы четверть часика». въехав сюда, он снял это речение со спинки дивана и повесил над стопками книг. случалось, он еще прочитывал несколько страниц в одной из них. и это почти никогда ему не вредило.
Он и сейчас взял одну, декарта. «размышления над основами философии» называлась брошюрка. шесть лет прошло с тех пор, как он последний раз держал ее в руках. вопросами в ней затронутыми мог поинтересоваться дриеш на устном экзамене. шесть лет порою очень долгий срок. на другой стороне улицы тогда была вывеска «хаим пинес. покупка и продажа мехов».
Неужели это все, что он помнил о том времени? дожидаясь вызова экзаменатора, фабиан в цилиндре другого кандидата прогуливался по коридору и до смерти напугал швейцара. кандидат фогт тогда провалился и уехал в америку.
Фабиан сел и раскрыл книгу. о чем поведает ему декарт? «уже давно я заметил, как много ложного принимал я в юности за истинное и как сомнительно то, что я воздвиг на этом фундаменте. и посему я считал, что должен раз в жизни порушить все до основания и все начать сначала, если я хочу создать нечто прочное и непреходящее. но эта задача представлялась мне столь огромной, что я ждал, покуда достигну зрелого возраста, подобающего научным изысканиям. посему я так долго и пребывал в нерешительности, что ныне чувствовал бы себя безмерно виноватым, если бы время, отпущенное мне на то, чтобы действовать, проводил в сомнениях. теперь все это обернулось для меня благоприятно. дух мой свободен от всех забот, я обеспечил себе спокойствие и досуг. так я возвращаюсь опять к одиночеству и хочу свободно, всерьез, крушить все свои былые убеждения».
Фабиан выглянул на улицу, увидел автобусы, что, будто слоны на роликах, катились по кайзер-аллее, и на секунду закрыл глаза. потом перелистал несколько страниц и пробежал глазами предисловие. сорок пять лет было декарту, когда он возвестил свою революцию. он участвовал в тридцатилетней войне. маленький человек с великой головой. «свободен от всех забот». революция в одиночестве. голландия. грядка тюльпанов перед домом. фабиан засмеялся, отложил философа в сторону и надел пальто. в коридоре он встретил господина трегера, коммивояжера с незаурядной потребностью в дамах. они раскланялись.
Вторая квартира лабуде находилась в центре. лишь немногие знали об этом. сюда он перебирался, когда фешенебельные кварталы города, благородная родня, дамы из хорошего общества и телефон начинали действовать ему на нервы. тут можно было предаться своим научным и социальным увлечениям.
— Где ты пропадал на прошлой неделе? — спросил фабиан.
— Об этом позже.
— А как твоя невеста?
— Спасибо, хорошо, — отвечал лабуде и выпил стоявшую перед ним рюмку коньяку. — я был в гамбурге. леда шлет тебе привет.
— Что слышно о тайном советнике? он прочитал твою работу?
— Нет. у него нет времени, вечные защиты диссертаций, экзамены, лекции, семинары, да еще заседания в сенате. пока он ее прочтет, у меня вырастет борода до колен. — лабуде налил себе еще коньяку и выпил.
— Не волнуйся. эти типы удивятся, как ты на основе сочинений лессинга сумел воссоздать острый ум и ход мыслей этого человека, которого они до тебя, никогда его не понимая, изображали как разум, работающий на холостом ходу.
— Боюсь, их удивление будет чрезмерно. психологически оценивать каноническую логику покойного писателя, обнаруживать его логические ошибки и самостоятельно трактовать их как исполненные смысла события, демонстрировать личность гениального человека, колеблющегося между двумя эпохами, на примере давно выставленного на продажу классика — это все их только разозлит. мы подождем. оставим старого сакса в покое. пять лет я анатомировал, разбирал на части и вновь собирал этого господина. тоже мне, занятие для взрослого человека! рыться в восемнадцатом столетии, как в мусорном ящике! возьми себе стакан.
Фабиан достал из шкафа рюмку и налил в нее коньяку.
Лабуде смотрел прямо перед собой.
— Сегодня утром в государственной библиотеке я присутствовал при аресте одного профессора, синолога. за прошлый год он украл в библиотеке и продал несколько редких изданий и рисунков. профессор стал белым как мел, когда его схватили, и опустился на ступеньку. ему дали холодной воды. а потом увезли.
— Человек ошибся в выборе профессии. зачем, спрашивается, ему понадобился китайский язык, если он в конце концов стал воровать? плохо дело. уже и филологи принялись разбойничать.
— Пей скорее, и пойдем! — воскликнул лабуде. они прошли мимо крытого рынка, прошли сквозь тысячи омерзительных запахов к остановке автобуса.
— Поедем к хаупту! — сказал лабуде.
Глава пятая
Серьезный разговор в танцевальном зале
Фрейлейн паула тайком бреется
Фрау молль швыряет бокалы
В залах хаупта сегодня, как и каждый вечер, был «праздник на берегу моря». ровно в десять с галереи гуськом спустилось две дюжины проституток. все в пестрых купальных костюмах, гольфах и туфлях на высоких каблуках.
Те, что соглашались принять не менее «пляжный» вид, получали свободный доступ в ресторан и рюмку водки бесплатно. ввиду сократившихся доходов заведения приходилось прибегать к таким льготам. девицы сначала танцевали друг с другом, чтобы мужчинам было на что посмотреть.
Сопровождавшаяся музыкой круговая панорама роскошных женских форм возбуждала теснящихся у барьера коммивояжеров, бухгалтеров и мелких торговцев. распорядитель предложил поскорее расхватывать дам, что и не замедлило произойти. предпочтение отдавалось самым пышным и самым нахальным девицам. ниши были заняты в мгновенье ока. девицы, обслуживающие заведение, подмазали губы в знак того, что оргия началась.
Лабуде и фабиан сидели у самой эстрады. они любили этот ресторан, наверное, потому, что не были его завсегдатаями. диск телефона на их столике непрерывно светился. аппарат жужжал. кто-то хотел с ними говорить. лабуде снял трубку с рычага и сунул ее под стол. они вновь обрели покой. остальные шумы — музыка, смех, пение — их не трогали.
