Ирина Грекова - Дамский мастер
— Нет, Виталий, она мне про «бабетту» ничего не говорила. Сделайте ей что-нибудь красивое, по своему вкусу.
— Интересная девушка? — деловито спросил Виталий.
— По-моему, очень.
— Я потому спросил, что я иногда интересных девушек позволяю себе обслуживать без всякой материальной точки зрения. Меня интересует проблема выбора прически в зависимости от размера лба, длины шеи и прочих признаков. Это легче проверять на девушках, чем на солидной клиентуре. У солидной клиентуры уже и волос не тот, и форма лица не так выражена, и к тому же она требует себе определенную прическу, а не ту, которую я как мастер ей предлагаю. С другой стороны, много занимаясь девушками, я рискую не заработать себе на жизнь. Но время от времени я должен проверять на девушках свои теории.
— Ну, так проверьте их на моей Гале.
— Хорошо, я согласен.
— Так я ей скажу, она вам позвонит.
— Лучше я сам ей позвоню. Телефон?
— Мой служебный.
— Отлично. Я ей позвоню.
8
Суббота — короткий день. Как для кого. Для меня этот день оказался длинным. Я даже опоздала на молодежный вечер. Когда я пришла в клуб, уже начались танцы. Я люблю смотреть на ноги танцующих. Они часто говорят больше, чем лица. А обувь? Туфельки, туфельки, туфельки — импортные, остроносые, невесомые, с тонкими, почти фиктивными каблуками. Хвала тем, кто, не пошатнувшись, ходит на этих прелестных фиктивностях (я не могу). А рядом с туфельками — покровительственно — мужские полуботинки, а то и ременные сандалии, а то и совсем сапоги... И много — ох как много! — девичьих пар: туфельки с туфельками. Танцуют изящно, старательно, независимо, как будто ничего другого им и не нужно. Эх, девушки, бедные вы мои! Давно прошла война, выросло другое поколение, а все вас слишком много...
Среди большинства модных туфелек особенно заметны те, что в меньшинстве, те, что попроще: босоножки, сандалеты, даже тапочки. Пожалуй, даже мило в тапочках, если ноги легкие, прямые... И как-то отдельно заприметилась мне пара зеленых парусиновых босоножек. Как эта пара хлопотала, как перебирала, как притаптывала! На каждый такт музыки она делала не одно, не два, а штук десять неуловимых движений. Интересно, какая у них хозяйка, у этих босоножек? Я скользнула взглядом вверх по толстеньким икрам и увидела девушку — совсем молоденькую, лет семнадцати, с паклевыми стоячими кудряшками (Виталий сказал бы: баран). Вся она была коротенькая, крепенькая, как репка. Узкое, выше колен, ярко-золотое парчовое платье кругло обтягивало маленький выпуклый зад. Она деловито танцевала за кавалера с тонкой и томной девицей чуть не на голову выше себя. Люблю девушек, которые танцуют за кавалера, — с ними можно дело иметь...
И еще среди множества танцующей обуви привлекли мое внимание огромные желтые полуботинки на чудовищно толстой рифленой подошве. Что-то они мне напоминали, но что? А, понятно. В этих полуботинках танцевал стиляга. Не теперешний стиляга, а старомодный, образца 1956 года. Он словно сошел живой со страниц «Крокодила» — в своем мешковатом клетчатом пиджаке, коротких, дудочками брюках, с огромными ногами на рубчатой подошве, с длинными, неопрятными волосами... Старомодный стиляга!
А где же моя Галя? Попробую отыскать ее по ногам. Это оказалось нетрудно — я сразу нашла глазами две грациозные ножки в серых туфлях с мечевидными носами. Интересно, как причесал ее Виталий? Я подняла взгляд на ее лицо и сразу поняла, что Галя — красавица. Не просто хорошенькая девушка, а именно красавица. Или это из-за прически? Тяжелые, густые, как льющийся мед, темно-золотые волосы текли вокруг головы — иначе не скажешь. Она танцевала с каким-то парнем, зачарованно глядя ему в лицо, и эмалевые глаза плавились. Кто же этот парень? Володя, что ли? Ох, да это Виталий!
Как же я его не узнала? В черном костюме он был какой-то необычный, я бы сказала — не такой узкий, даже представительный. Глядя суровыми глазами поверх великолепной медовой прически, равнодушный к своим ногам, он еле заметно, ритмично переступал ими, чуть подрагивая коленями. Это, видно, модная манера танцевать: не двигаясь с места.
Чудеса! Галя — и Виталий...
Радиола, захлебнувшись, умолкла. Пары пошли вразброд, волоча обрывки серпантинных лент. Но тут музыка снова заиграла: вальс.
Вот бессмертный танец! Сколько на моем веку состарилось и умерло танцев, а он все тот же — самый любимый. Замелькали вертящиеся пары. Рядом со мной откуда-то взялся Лебедев.
— Марья Владимировна, один тур!
— Бог с вами, Вячеслав Николаевич. Я давно уже не танцую.
— Не танцуете, а сразу видно, что хочется.
— Откуда это видно?
— А вы всем существом своим отбиваете такт: раз-два-три, раз-два-три... Разрешите?
Я отстранилась:
— Право, не стоит. В другой раз, в другой обстановке.
— Эх вы, трусиха!
Он подхватил какую-то девочку и закружил ее. Ловко танцует старик. И завидно, и грустно.
...Вот так и стой и смотри, как кружится-кружится мимо тебя вальс...
9
Музыка замолчала — вальс кончился. Принесли микрофон. На середину зала вышла культурница Зина — спортивного вида девушка с тонкими, до плеч голыми загорелыми руками и сказала в микрофон:
— Добрый вечер, товарищи!
— Добрый вечер, добрый вечер, — загудело в ответ.
— Начинаем второе отделение нашего затейно-массового молодежного вечера. В программе — вечер смеха, массовые игры.
— Ну вот, опять массовые игры, — досадливо протянул девичий голос.
— Не мешайте, товарищи. Товарищи, освободите пространство для массовых игр. Будьте дисциплинированны, товарищи.
Люди сдвинулись к самым стенкам. Меня сначала притиснули, потом узнали:
— Марья Владимировна, да вы вперед проходите.
— В первый ряд, Марья Владимировна!
— Не нужно, — отбивалась я, — мне и здесь хорошо.
— Да вы отсюда ничего не увидите.
— Увижу, право, увижу.
Вытолкали меня таки в первый ряд, черти.
Зина хлопотала в центре свободной площади. Принесли мешок. Из мешка она стала вынимать одного за другим резиновых надувных зайцев — уже надутых. Каждый заяц с кошку величиной. Она чинно, серьезно усаживала их бок о бок на полу. Я автоматически считала зайцев — пятнадцать штук. Народ молчал.
Вот кончились зайцы, и из мешка появились ружья — одно, два, три, четыре игрушечных ружья и еще какие-то загадочные предметы из картона — маски, должно быть, что-то розовое.
— Внимание, товарищи. Объясняю игру. В массовой игре принимают участие две пары: две девушки и два молодого человека.
Кругом засмеялись.
— Дисциплинированнее, товарищи. Смеяться будете потом. Игра называется «Охота на зайцев». Кто желает принять участие в игре?
Толпа жалась. Никто не выходил.
— Ну, выходите, товарищи, быстренько, проявляйте активность.
— Эх, была не была! — крикнула одна девушка и выскочила на середину.
Это оказалась та самая — в золотом платье. Молодец, репка!
Лиха беда начало. За репкой вышла еще девушка — эту я знала, лаборантка Тоня, — и еще два мальчика, оба из нашего института, один покороче, румянец пятнышками, а другой — длинный-длинный, с распадающимися волосами, в джинсах. Как будто бы Саша Лукьянов, но я не была уверена. Если Саша Лукьянов, то я ему уже два выговора подписала. У этого парня ноги были слишком длинны, и он все переминался, сгибал то одну, то другую.
— Еще раз внимание, товарищи. Объясняю игру «Охота на зайцев». В игре участвуют четыре человека. Каждый из них должен надеть свое ружье на плечо.
Посмеиваясь и стесняясь, ребята пролезли в ременные петли детских ружей.
— Так. Объясняю дальше. Каждый из вас четырех получит свой угол. Расстанавливанию участников по углам. В центре зала сидят зайцы. Видите зайцев?
— Чего же не видеть, не слепые, — сказал короткий.
Кругом стояло погребальное молчание. Зайцы сидели шеренгой, очень унылые, свесив мягкие холодные уши. Один все норовил свалиться на бок. Зина его поправляла.
— Каждый из вас должен настрелять как только можно больше зайцев и снести их в свой угол, понятно? Вы снимаете с плеча ружье, прицеливаетесь в зайца и производите выстрел. Настоящего выстрела, конечно, не происходит, так как ружья детские и ничем не заряжены в целях безопасности игры. Убив зайца, вы несете его в свой угол, понятно?
— Понятно, — грустно сказал длинный, согнув на этот раз правую ногу.
— Теперь я вам одену маски. Чтобы вы не могли ничего видеть, глазные отверстия масок заклеены. Понятно?
— Чего тут не понять, школу кончили, — сказала репка.
— Внимание. Надеваю маски.
Длинному досталась унылая маска пьяницы с торчащими ушами и висячим лиловым носом. Короткому — что-то желтое, плоское, принюхивающееся. Уродливую старческую харю в платке нацепили Тоне. Но страшнее всего оказалась женская маска, которая досталась веселой золотой репке. Раздутая, синевато-розовая бабья голова, почти без глаз, с одним ухом, с паралитически раскрытым, скошенным набок ртом. Клиническая маска идиотки. Все четверо замаскированных с ружьями на плечах стояли среди зала, словно выходцы из кошмарного сна алкоголика.
