Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис
– Куда же грядем мы и далеко ли?
Тогда ответствовал ему старец:
– Куда же идти нам, кроме как к Горней Двери, входа в ту землю, откуда явился народ в те дни, когда велики были воители его, и коротка была песнь о них.
После не молвил ничего Король, но казалось ему, будто ноги его поспешают быстрее, чем шагает он, будто общество четы этой приподняло его так, что ступни его, казалось, едва касаются поверхности земли. Так миновали они равнину и гребни холмов у подножия гор, и вот оказались около зияющей расщелины, открывавшей путь в самое Сердце Гор, и не было дальше иного пути, кроме этого; ибо повсюду стеной, ограждавшей равнину, вздымались утесы. Суров был этот проход, и высоко под мощными снегами вздымались стены его, гладкими своими белыми скатами ограждая с обеих сторон узкую дорогу; а ветер, свистя, сдувал поземку с дороги, во многих местах освобождая ее от снега, который даже теперь кружил и несся под полной луной. Ибо ветер еще дул, хотя ночь подходила к концу, и рокот его в расщелинах скал и на поворотах дороги казался подобным раскатам весеннего грома. Так шли они вверх по ущелью, пока наконец оно не стало расширяться и не оказались они перед просторным пространством, которое поднималось подобием лестницы, ведущей в более высокое место; и скалы вокруг были высокими и отвесными, так что не было иного пути через них, кроме того, что уготован птице; и если бы не зима, то журчал бы ручеек вдоль восточной стены утеса, теряясь в полостях скал у нижнего конца этого круглого скального зала без крыши и колонн. Большая часть места сего была высоко заметена снегом; ибо летом посреди этого лишенного деревьев зала поднимался холм, и высился он посреди лужка, поросшего травой, из которой там и сям торчали глыбы, сброшенные с верха горы текучей водой; и с незапамятных времен люди называли место сие Святым Местом Схода Народа Двери. И вот все трое поднялись покрытый снегом курган, и вот двое повернулись лицом к Королю, и он ясно увидел их лица в ярком свете луны, и вышло, что не были они теперь ни морщинистыми, не ввалились щеки и глаза их, и хотя редкий человек мог бы назвать их молодыми, но чрезвычайно красивыми они стали; и вот посмотрели они на него с любовью, и так молвил кметь:
– Владыка Народа Двери, Отец новорожденного Сына, которого нынешней ночью народ признал своим будущим Отцом и образом тех, которые были прежде, мы привели тебя в это Святое Место для того, чтобы сказать тебе Слово, и предупредить о днях грядущих, дабы ты уклонился от зла и возлюбил благо. Ибо ты еси Сын наш возлюбленный, a Сын твой нам еще дороже, и да будут дни его дольше твоих, если так пожелает Вирд. Внемли же знаку: под этой травой, под этим снегом почиет первый из людей Двери, что пришел на землю, дабы ходить по ней; и это был Сын мой, рожденный женщиной, что сейчас стоит перед тобой. Ибо надлежит тебе знать, что аз есмь Вождь Ратей Древних Дней, и от меня пошла кровь, что течет в ваших жилах; и драгоценна кровь Сынов и дочерей моих и имя мое; кровь, которую я проливал на поле и в пади, на траве и в мызе, внутри стен и дозорных башен, возле одиноких источников в пустынных местах. Внемли мне, Ратный Вождь, Отец Вождевоя, ибо мы заглянули в жизнь твоего Сына и увидели в ней странное; бездетным останется он, если не женится по своему собственному хотению, потому что из всего рода нашего он более всех наполнен волей. На ком же женится он, и где искать этот Дом, верный ему, но о котором ты даже не слышал? Что же касается брака его с Домом, о котором ты знаешь, и потомков Морских Жителей, не ищи их. Где же тогда Дом брака Сына твоего, при котором Народ Двери не потеряет своего Вождя и не станет служить людям, худшим себя? Этого я тебе сказать не могу, да и если бы сказал, слова мои ничем не помогли бы тебе. Но тебе так скажу, с той поры, когда исполнится твоему прекрасному Сыну пятнадцать зим, и до того, как достигнет он двадцати двух зим, зло со всех сторон обложит его: зло меча, зло веревки, зло древка, зло упряжи, зло пещеры, зло волны. O Сын мой и родитель моего Сына, внемли моему слову, и пусть за сим чадом твоим следят столь внимательно, как ни за кем из всех Предков твоих, уже ушедших отсюда, дабы когда придет время, и он оставит эти края, то пройдет по мосту, ведущему в чертоги Богов, и не будет ему позора от Прародителей Рода и Отцов Сыновей, которых я люблю и которым суждено воссесть на Идавелль-поле и играть золотыми тавлеями.
Так молвил он, и Король рек:
– O Вождь Ратей Древних Дней, чувствовало сердце мое, кто Ты еси и что имеешь Ты ко мне слово. Но не скажешь ли мне теперь слово другое? Как мне оградить отрока своего от всякого зла, пока не укрепится душа его, и мудрые Духи и Предки станут его друзьями, ибо дни воина в руках его, яко и дни Вождя нашего народа?
Тут кметь улыбнулся ему и пропел:
Широк окоем
Объемлет наш дом,
Горе и смерть —
Такова наша твердь.
Где точится меч,
Там и ранам лечь;
Где жены светловолосы,
Там силками вяжут их косы.
Там веселием в Сердце Гор
Веселится пастуший народ,
Там хранит сам Тор
Чистый Источник Вод.
К Долине Башни,
Где бьет Родник,
Путь не страшен
И невелик;
Но люд окрестный
Давно судачит
Зачем Родник сей,
Что Башня значит?
Честь иль паденье
Они означают,
Беду иль радость
они предвещают?
Вода истекает
Из дивной Криницы;
Песня летит, не
