Современная комедия - Джон Голсуорси
– Пайщики, – повторил сэр Лоренс, – понятие широкое. Кто они, что они такое, когда их можно видеть?
– Когда? Сегодня в три часа, – сказал Майкл, – и я собираюсь их хорошенько рассмотреть.
– Но тебя не пропустят, мой милый.
– Неужели?
– Конечно, нет.
Майкл сдвинул брови.
– Какая газета там наверняка не будет представлена? – спросил он.
Сэр Лоренс засмеялся тоненьким, пискливым смехом.
– «Нива», – сказал он, – «Охотничий журнал», «Садовник».
– Вот я и проскочу за их счет.
– Надеюсь, что если мы и умрем, то смертью храбрых, – сказал сэр Лоренс, внезапно став серьезным.
Они вместе взяли такси, но, не доехав до отеля, расстались.
Майкл передумал насчет прессы и просто решил занять наблюдательный пост в коридоре и ждать случая. Мимо него проходили толстые люди в темных костюмах, по которым сразу было видно, что они ели на завтрак палтус, филе и сыр. Он заметил, что каждый подавал швейцару бумажку. «Я тоже суну ему бумажку и проскочу», – подумал Майкл. Высмотрев группу особенно толстых людей, он спрятался между ними и прошел в дверь, держа в руке объявление о выходе в свет «Подделок». Показав ее через плечо осанистого толстяка, он быстро проскользнул в зал и сел. Он видел потом, как швейцар заглядывал в дверь. «Нет, мой милый, – подумал он, – если бы ты умел отличать всякий сброд от пайщиков, тебя бы тут не держали».
Он нашел на своем месте повестку и, прикрывшись ею, стал рассматривать присутствующих. Ему казалось, что это помещение – помесь концертного зала с железнодорожной станцией. В глубине была эстрада с длинным столом, за которым стояло семь пустых стульев; на столе – семь чернильниц с семью гусиными перьями, торчавшими стоймя. «Гусиные перья! – подумал Майкл. – Наверно, это просто символ: теперь у каждого есть вечная ручка».
Сзади эстрады была дверь, а перед эстрадой, пониже, – столик, за которым четыре человека поигрывали блокнотами. «Оркестр», – подумал Майкл и стал разглядывать пайщиков, рассевшихся в восемь рядов. Весь их облик выдавал в них пайщиков – Майкл сам не знал почему. Лица у них были самые разнообразные, но у всех было выражение, как будто они ждут чего-то, чего им, наверно, не получить. Какую жизнь они ведут? Или жизнь ведет их? Почти у всех у них усы. Справа и слева от него сидели те самые толстяки, с которыми он проскользнул в зал; у них были пухлые ушные мочки, а шеи были еще шире, чем плоские широкие затылки. Майкл был подавлен. Среди пайщиков маячили несколько женщин и два-три пастора. Никто не разговаривал, из чего он заключил, что никто друг друга не знает. Он подумал, что, появись в зале собака, обстановка стала бы более человечной. Он рассматривал зеленоватые стены с коричневым бордюром и золотыми орнаментами, когда дверь за эстрадой распахнулась, вошли семь человек в черных сюртуках и с легким поклоном уселись за стол, против гусиных перьев. Майклу они напомнили военных, садящихся на коней, или пианистов перед игрой – так они пристраивались. Этот – справа от председателя – наверно, старый лорд Фонтеной. Какие у него подвижные черты лица! Майклу пришла в голову нелепая фантазия: внутри черепа сидит маленький человечек в белом цилиндре и правит этими чертами, как четверкой. Следующее лицо словно сошло с портрета «Министры ее величества королевы Виктории в 1850 году» – круглое и розовое, с прямым носом, маленьким ртом и беленькими бачками. Справа, в конце, сидел человек с выступающим подбородком и глазами, буравившими стену сзади Майкла. «Юрист!» – подумал Майкл и перевел взгляд на председателя. Еврей он или нет? Бородатый человек рядом с председателем начал что-то читать по книге, быстро и монотонно. Должно быть, секретарь – строчит как пулемет свои протоколы. Дальше сидел, очевидно, новый директор-распорядитель, возле которого Майкл увидел своего отца. Темная закорючка над правым глазом сэра Лоренса была чуть-чуть приподнята, и губы поджаты под ровной линией коротких усов. В его внешности, живой и в то же время спокойной, чудилось что-то восточное. В левой руке, между большим и указательным пальцами, он держал свой черепаховый монокль. «Не совсем подходит к обстановке, – подумал Майкл, – бедный старый Барт!» Наконец он перешел к последнему, крайнему слева. Старый Форсайт сидел точно был один на свете: правый угол рта чуть опущен, левая ноздря чуть приподнята. Майклу понравился его вид – удивительно независим и все-таки не выпадает из общего тона. В этой спокойной аккуратной фигуре, в которой живым казался только чуть подрагивающий кончик лакированного ботинка, была полная сосредоточенность, полное уважение ко всему происходившему и в то же время странное презрение ко всему на свете. Он походил на статую действительности, вылепленную скульптором, не верящим в действительность. «Около него замерзнуть можно, – подумал Майкл. – И все же, черт побери! Не могу не восхищаться им».
Председатель встал. «Еврей? Нет, не еврей. Не знаю», – думал Майкл. Он едва слушал, что говорил председатель, решая, еврей он или нет, хотя сам прекрасно понимал, что это безразлично. Председатель продолжал говорить. Майкл рассеянно ловил его слова: «Положение в Европе… ошибочная политика… французы… совершенно неожиданно… создавшаяся конъюнктура… директор… непредвиденные обстоятельства, которые сейчас нам разъяснят… будущее этого крупного предприятия… нет оснований сомневаться…»
«Подмасливает, – подумал Майкл, – кажется, он все-таки… а впрочем…»
– Теперь я попрошу одного из наших директоров, мистера Форсайта, изложить сущность этого тягостного дела.
Сомс, бледный и решительный, достал из внутреннего кармана листок бумаги и встал – ну, как-то он выпутается?
– Я буду краток в изложении фактов, – проговорил он голосом, напомнившим Майклу старое терпкое вино. – Одиннадцатого января сего года ко мне явился клерк, служивший в нашем обществе…
Знакомый с этими подробностями, Майкл слушал невнимательно, стараясь уловить на лицах пайщиков какую-нибудь реакцию, но ничего не увидел и вдруг понял, зачем они носят усы: не доверяют своим ртам. Характер сказывается в складе рта. Усы вошли в моду, когда люди перестали говорить, как герцог Веллингтон: «А, думайте обо мне что хотите, черт побери!» Перед войной бритые губы начали было опять входить в моду, но ни у майоров, ни у пайщиков, ни у рабочих успеха не имели. Майкл услышал слова Сомса:
– Ввиду таких обстоятельств мы пришли к заключению, что остается только ждать у моря погоды.
Майкл увидел, как по всем усам, словно ветер по лугу, пробежала внезапная дрожь. «Неудачно сказано, – подумал он, – мы все так поступаем, но не любим, когда нам об этом напоминают».
– Однако шесть недель назад, – продолжал Сомс, повысив голос, – из случайного инцидента ваш бывший директор-распорядитель, очевидно, понял, что сэр Лоренс Монт и я еще не отказались от наших подозрений, ибо я получил от него письмо, в котором он фактически признает,
