Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке
На первых порах иностранцев возмущает дерзость этих людей, которые на улицах осмеивают и оскорбляют их, не оказывают им обычных в других странах мелких знаков внимания, которые среди людей незнакомых свидетельствуют о взаимном расположении. Они путешествуют по стране, но из упрямства или по невежеству не пытаются узнать ее поближе, все время замечают что-то, что вызывает у них отвращение, а затем отбывают восвояси и рассказывают, что это страна хандры, грубости и злобы. Одним словом, Англия - последнее место в мире, где следует путешествовать ради удовольствия, но зато путешествие там может многому научить. В знакомые я выбрал бы кого-нибудь другого, но друзьями - только англичан.
Письмо ХСII
[О том как некоторые философы измышляют для себя несчастья.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Наш разум любит придумывать несуществующие беды. Бродяга нищий, у которого нет ни защитника, ни стола, ни крова, думает, что истинное счастье - это трудиться и есть досыта. Снимите с него рубище, избавьте от нужды, накормите, оденьте и найдите ему занятие - его желания тотчас же возрастут и для счастья ему будут нужны дорогие наряды, яства и досуг. Предположим, что и эти его желания осуществятся, но чем выше он поднимется, тем большего захочет. Да, у него есть покой и достаток, но праздность, как известно, подруга неудовлетворенности, и скоро он пожелает не только избавиться от страданий, но и вкушать одни удовольствия. Вот и они отпущены ему. Увы! Это лишь разбудит в его душе тщеславие, которое неизбежно отравит будущее счастье завистью, разочарованием или пресыщением.
Однако это умение мучить себя измышляемыми бедами покажется особенно смехотворным, когда мы взглянем на философские горести, страсть к которым нигде не достигает таких сумасбродных крайностей, как в Англии. Здешнему философу, видно, мало печалиться о том, что собственный его мир терзают войны, моровые язвы и варварство, нет, он будет горевать об обитателях Луны, если в расположении ее воображаемых гор обнаружатся изменения, и страшиться угасания солнца, если пятна на его поверхности увеличатся. Казалось бы, философия родилась, дабы делать людей счастливыми, здесь же она делает несчастными тысячи.
На днях хозяйка принесла мне дневник одного из таких унылых философов, проживавшего здесь до меня. Дневник этот содержит историю жизни, которая кажется непрерывной чередой печалей, дурных предчувствий и огорчений. Описания одной недели будет достаточно, чтобы получить полное представление об остальном.
Понедельник. В сколь скоротечном, гибнущем мире суждено нам жить и сколько поводов чувствовать себя несчастным дает человеку философия. Одно горчичное зерно будет порождать себе подобных неисчислимые годы, однако в том, что даровано этому крохотному семени, отказано нашей солнечной системе: горчичное зерно по-прежнему остается неизменным, тогда как солнечная система стареет и обречена в недалеком будущем на распад. Как будет ужасно, когда движение планет станет таким хаотическим, что возникнет нужда в исправлении, когда Луна впадет в страшный пароксизм изменений, а Земля, отклонившись от дневного пути и, подобно другим планетам, перестав обращаться по кругу, настолько сместится от центра вращения, что, не подчиняясь более законам системы, умчится в бесконечное пространство и столкнется с каким-нибудь небесным телом, а не то, упав на Солнце, угасит его или же мгновенно сгорит в его пламени. Возможно, сейчас, когда я пишу эти строки, эта ужасающая перемена уже началась. Как мне уберечься от этой всемирной катастрофы! И все же, несмотря ни на что, глупый человек смеется, поет и радуется прямо под этим самым солнцем и, по-видимому, совсем не озабочен своим положением.
Вторник. Вчера лег в великой тревоге, но, пробудясь, утешился мыслью, что грозная перемена произойдет неизвестно когда, а посему мысль о ней, как и о смерти, можно легко вынести. Но сейчас наблюдаются другие перемены, перемены строго обусловленные и неотвратимые, хотя, к счастью, я почувствую их лишь в своих потомках. Дело в том, что угол, образуемый экватором и эклиптикой {1}, в настоящее время на двадцать минут меньше того, какой наблюдал две тысячи лет тому назад Пифей {2}. Если дело обстоит действительно так, то за шесть тысяч лет угол уменьшится еще на целый градус. Отсюда же следует, что наклон нашей земли, как ясно указал Лувиль {3}, постепенно изменяется, а это значит, что и климаты должны постепенно смещаться, и, следовательно, примерно через миллион лет Англия фактически окажется на месте нынешнего Южного полюса. Я содрогаюсь при одной мысли об этом! Как перенесут наши несчастные внуки этот чудовищный климат! Миллион лет пролетит быстро - ведь в сравнении с вечностью этот срок - лишь краткое мгновенье, и, значит, я могу сказать так: еще мгновенье, и наша прекрасная страна обернется ужасной пустыней, вроде Новой Земли.
Среда. Сегодня ночью по моим расчетам должна явиться давно предсказанная комета {4}. Благие небеса, какие беды нависли над нашей крохотной Землей. Какая грозная гостья! Суждено ли нам сгореть в ее пламени или всего лишь задохнуться в парах ее хвоста? Вот в чем вопрос! Безрассудные смертные, продолжайте строить жилища, сажать плодовые деревья и приобретать поместья, ибо завтра вы погибнете. Но что, если комета все-таки не появится? Это будет не менее гибельно. Ведь кометы - это слуги, которые возвращаются, дабы снабжать солнце топливом. Поэтому, если Солнце не получит его своевременно, а все запасы иссякнут, оно неминуемо угаснет, как догоревшая свеча. В какое ужасное положение попадет наша Земля, лишенная живительных лучей! Разве мы не видели, как бесследно пропали несколько соседних светил? И разве у хвоста Овна недавно не угасла звезда?
Четверг. Комета все еще не появилась. Я очень этим огорчен. Огорчен, во-первых, потому, что мои расчеты оказались неверными, во-вторых, потому, что боюсь, как бы Солнце не осталось без топлива, в-третьих, потому, что всякие остроумцы станут теперь потешаться над нашими предсказаниями, и в-четвертых, я огорчен потому, что если комета появится сегодня ночью, то неизбежно должна будет попасть в сферу земного притяжения, и тогда да поможет небо той стране, куда комете случится упасть.
Пятница. Все наше ученое общество занято усердными поисками кометы. Мы наблюдали за это время в разных частях неба не менее шестнадцати комет. Однако мы единодушно решили назвать ожидаемой кометой только одну из них. Той, что находится возле Девы, недостает лишь хвоста, дабы она стала предметом восхищения обитателей Земли.
Суббота. Луна, как я вижу, вновь взялась за свои старые проделки. Ее кульминации, либрации {5} и прочие отклонения меня поистине поражают. Вот и моя дочь сбежала сегодня утром с гренадером. Ничего удивительного: мне так и не удалось привить ей вкус к истинной мудрости. Она всегда обещала стать пустоцветом. Но Луна, Луна, вот кто внушает мне истинную тревогу! Я безрассудно надеялся, что понял ее, считая постоянной я верной лишь мне одному, но каждая ночь изобличает ее вероломство и твердит мне, что я несчастный и покинутый влюбленный.
Прощай!
Письмо XCIII
[О склонности некоторых людей восхищаться писаниями знатных особ.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Удивительно, сколь великое воздействие оказывают на наш рассудок титулы, даже если мы сами их придумали. Словно малые дети, мы облекаем марионеток в роскошные наряды, а потом дивимся этому фальшивому чуду. Мне рассказывали о крысолове, который долгое время бродил по окрестным деревням, но никто не прибегал к его услугам, пока он не догадался присвоить себе титул Придворного крысолова Его Величества. Успех превзошел все его ожидания: прослышав, что он ловил крыс при дворе, все с готовностью принимали его и давали работу.
Но, по-видимому, больше всех сознают преимущества титула сочинители книг. Здесь все, как видно, убеждены, что книга, написанная плебейской рукой, не может ни наставить, ни возвысить дух. Никто, кроме королей, ханов и мандаринов, не может сочинять с надеждой на успех. Если названия книг не вводят меня в заблуждение, то тут не только принцы крови и придворные, но даже императоры печатают свои сочинения.
Если человек, занимающийся литературным трудом, откровенно признается, что он пишет ради хлеба насущного, то ему проще будет прямо отослать свою рукопись булочнику на растопку печей: никто не станет его читать. Понравиться публике могут лишь поэты, выросшие при дворе или, по крайней мере, делающие вид, будто они там выросли. Попробуй мошенник открыто признаться, что намерен очистить наши карманы и набить собственные, как каждый читатель тотчас отвернется от него, и даже те, кто сами пишут ради пропитания, примутся сообща травить его, прекрасно понимая, что эдак и они могут лишиться куска хлеба.
