Остров обреченных - Стиг Дагерман
Раздается тяжелое дыхание, кто-то бежит по траве, и тут рядом с мадам возникает англичанка, да так близко, что та могла бы схватить ее за щиколотку, притянуть к себе в траву и уговорить не делать этого, поумолять проявить милосердие к обреченному, возможно, даже удержать силой, и тогда ничего бы не произошло.
Но то, что должно произойти, всегда происходит. Бывают такие повороты сюжета, в которые нельзя вмешиваться, потому что ими управляет дьявольская логика, и ты сразу понимаешь, что все твои усилия тщетны и бессмысленны, как и само твое существование, и все эти разговоры о свободе воли и человеческом разуме, и все эти договоренности, о которых так много говорят.
Они встречаются совсем рядом с ее стопами. Мужчина подается всем телом к англичанке и безжалостно быстро прижимает ее к себе. С минуту они стоят неподвижно, и кажется, будто они обнимают друг друга, но сзади видно, что все тело девушки напряжено, что она сопротивляется, что она испытывает ненависть и отвращение к этому прикосновению, одно плечо подрагивает от страха, но мужчина кладет голову ей на другое плечо и ничего не замечает. Он смотрит в траву, на губах играет холодная победная улыбка, а потом внезапно отпускает ее, разворачивает к себе спиной, словно дрессировщик, грубо хватает за дрожащее плечо и привлекает к себе. Она изо всех сил вырывается и падает на колени совсем рядом с мадам, и та думает, что ее заметили, но на самом деле всё куда хуже.
– Кто-то убил ящерицу, – произносит девушка и показывает на землю сломанной травинкой.
– Пойдем отсюда, здесь жутко воняет, невозможный запах, – нетерпеливо говорит мужчина и поднимает ее с земли, а она говорит, как же это ужасно и жестоко, и неужели кто-то из них сделал это, а ведь наверняка, потому что убийца – явно человек, а потом они исчезают в траве, исчезают в закате, исчезают в тишине, и мадам остается наедине со всем, от чего так отчаянно пыталась убежать. Как же это ужасно: липкая вонючая ящерица всего лишь на расстоянии вытянутой руки, лежит и ждет, пока до нее дотронутся, – мадам в отчаянии рвет траву, пытается оттереть руку, но ничего не получается, и жуткий запах проникает в каждую пору ее кожи; как-то раз во сне она пыталась оттереть залитый жиром противень, но там оказалась ящерица, она надолго забыла об этом сне и вспоминает только сейчас.
И тогда ей остается только одно: бежать. Она пытается не дышать, но воздуха не хватает, и ей все-таки приходится вдохнуть гнилостный запах мертвой ящерицы. Она бежит в гору, к самым высоким скалам острова, в надежде, что там, наверху, ветер сдует всю эту гадость, но чем выше она поднимается, тем сильнее ее мучения. Во время тяжелого подъема ей приходится часто останавливаться, чтобы перевести дух, и тогда легкие разрывает от ненавистного отвратительного запаха.
На самом верху узкой высокой скалы, похожей на сморщенный вулкан и круто уходящей вниз к незнакомому ей берегу, покрытому песком и белой блестящей галькой, слегка розовеющей в закатных лучах, воздух наконец-то очищается – разреженный, с горьковатым привкусом, но чистый. Она падает на колени у самого обрыва и видит, как пустая, раскаленная гладь моря, натянутая над темными глубинами, подрагивает от напряжения, и все вдруг кажется таким далеким и давно забытым. Она одна на этой скале, так высоко, что уже никто до нее не доберется. Ей вдруг приходит в голову, что здесь она может стать властелином мира: ведь это так легко – надо просто стоять в одиночестве на самом высоком пике.
И тут ей кажется, что там внизу, на берегу, между камнями ползет ящерица – маленькая ящерка; шкурка поблескивает, она движется очень медленно, как будто ранена или боится, что кто-то прячется за камнем и может напасть на нее в любую секунду. Собравшись с духом, мадам подходит к самому краю обрыва, наклоняется и плюет на ящерку, но промахивается.
Мне уже нечего бояться, думает она, чего бояться этих ящериц! Ведь они кусают только тех, кто лежит на земле, и с ними можно драться, можно столкнуть их со скалы, если они осмелятся подобраться слишком близко.
Она уже собирается плюнуть во второй раз, как вдруг замечает, что за пылающим камнем на краю берега прячется ящерица побольше, и она хочет крикнуть маленькой ящерке, чтобы та была осторожней, что ей нужно поскорее уходить, но язык не слушается, а в поле зрения нет ни одного камня, которым можно было бы запустить в надвигающуюся угрозу. Маленькая ящерка так комично пытается избежать смерти: резко меняет направление и, прибавив ходу, ползет ровно в сторону камня, за которым поджидает враг. О, мадам готова броситься вниз, чтобы спасти малышку, но, разумеется, уже поздно. Ящерка и не думает оглядеться по сторонам и убедиться в отсутствии опасности, в том, что за ближайшим камнем ее не ждет верная смерть, и ползет ей навстречу, и тут большая ящерица набрасывается на нее, поднимает, бьет о камень, панцирь трескается; содрогаясь в мучительных предсмертных конвульсиях, ящерка сползает по камню, а враг безжалостно вгрызается в ее мягкое брюхо, не переставая бить по расщелине в камне огромным хвостом, словно кнутом. Неприятный пронзительный звук будто бы заглушает все остальное, заглушает биение сердца, заглушает сбивчивое дыхание, заглушает шум моря и свист ветра, но на самом деле здесь стоит мертвая тишина. Отяжелев, большая ящерица лениво и высокомерно ползет по ослепительно-белому камню, оставляя на нем пятна смерти малышки, потом ложится и замирает, неумолимые лучи солнца играют на жуткой морде, а в тени большого тела лежит маленькая ящерка и все еще удивленно смотрит на свое брюшко, словно прислушиваясь к хлыстовым ударам хвоста, громкое и пугающее эхо которых раздается над берегом.
Нет, это какой-то другой звук, другой звук – резкий и внезапный, как будто кто-то хлопнул в ладоши прямо у нее за спиной, и ей совсем не хочется оборачиваться.
Лев, лихорадочно думает она, все еще стоя на коленях у обрыва, какого же льва мне выбрать, того, который…
…Но вот она уже идет по длинной лестнице, освещенной яркими фонарями: резные перила скользят навстречу ее пальцам своими начищенными до блеска медными боками, в руках она
