Джон Голсуорси - Девушка ждёт
– Папа! Неужели вы не получили моей телеграммы? Все хорошо, Хьюберт свободен!
Генерал судорожно схватил ее за руки, лицо его залилось краской, губы разжались, в один миг он помолодел лет на десять.
– Это… это правда, Динни?
Динни кивнула. Она улыбалась, но на глазах у нее были слезы.
– Боже мой! Вот это новость! Входи скорее. Я должен сейчас же сказать маме!
И он выбежал из комнаты.
Динни постояла в этой комнате, строгой, как казарма, вопреки всем попыткам навести здесь хоть какую-нибудь красоту; все с той же улыбкой, которая теперь уже не сходила с ее лица, она разглядывала поле битвы, где потерпело поражение искусство. Ах, уж этот папа со своими документами, военными книгами, пожелтевшими фотографиями, сувенирами из Индии и Южной Африки, акварельным портретом любимого скакуна, со своей картой поместья, шкурой леопарда, что когда-то его помял, и двумя лисьими мордами – ну, теперь он опять будет счастлив! Дай бог ему здоровья!
Отцу и матери, наверно, будет приятнее остаться со своей радостью наедине; и Динни пробралась наверх в комнату Клер. Этот самый буйный отпрыск их рода спал, высунув из-под одеяла руку в пижаме и подперев кулаком щеку. Динни ласково посмотрела на темную стриженую головку и снова вышла. Зачем нарушать ее сладкий сон! Она постояла у открытого окна своей спальни, глядя сквозь почти оголенные ветки вязов на залитые луною поля и дальний лес. Сейчас ей трудно было не верить в бога. И в то же время ей казалось подлым и мелким верить в бога, когда все идет хорошо, и не верить в него, когда у тебя беда, – точно так же, как подло и мелко молиться богу, когда тебе от него что-нибудь нужно, и не молиться, когда тебе нечего у него просить. Впрочем, ведь бог – это Вечный Разум, недоступный нашему пониманию, а отнюдь не любящий отец, которого легко и просто понять. И чем меньше об этом думать, тем лучше. Она снова дома, как корабль после бури, и это – самое главное. Динни покачнулась и поняла, что засыпает стоя. Кровать не была постелена; вынув старенький, теплый халатик, она сбросила туфли, платье, пояс с подвязками, накинула халатик и свернулась клубочком под пуховым одеялом. Через две минуты она уже спала – все с той же улыбкой на губах.
На следующее утро, когда они сидели за завтраком, пришла телеграмма от Хьюберта: он сообщал, что они с Джин приедут к ужину.
– «Сенсационное возвращение молодого помещика под родной кров! – пробормотала Динни. – С ним молодая, любимая жена!» Слава богу, будет уже темно, и мы сможем заклать тельца для блудного сына без посторонних глаз. А у тебя есть телец, папа?
– У меня еще осталось от деда две бутылки «Шамбертена» тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. Мы разопьем их; есть у нас и старый коньяк.
– Хьюберт очень любит вальдшнепов, можно их достать, мама? И блинчики. А как насчет речных устриц? Он обожает устрицы.
– Постараюсь, Динни.
– Непременно грибы, – добавила Клер.
– Боюсь, мама, что тебе придется порыскать по всей округе.
Леди Черрел улыбнулась; она разительно помолодела.
– Сегодня славный денек для охоты, – сказал генерал. – Что скажешь, Клер? Соседи собираются у Уайвел-кросс в одиннадцать.
– С удовольствием.
Проводив отца с Клер на конюшню, Динни пошла погулять с собаками. Чувство облегчения после долгой тревоги, мысль, что больше не из-за чего волноваться, – все это было так восхитительно; ее даже не смущало, что служебные дела Хьюберта за эти два месяца ничуть не поправились, – а ведь прежде они ее порядком огорчали. Положение его было не лучше, а даже хуже прежнего, – ведь ему придется думать теперь и о жене; и все-таки на сердце у Динни было легко. Это доказывало, что Эйнштейн прав и все на свете относительно.
Напевая «Линкольнширского браконьера», она побежала в парк, но треск мотоцикла в аллее заставил ее обернуться. Кто-то помахал ей рукой и, загнав машину в куст рододендрона, направился к ней, снимая на ходу шлем.
Ну, конечно, Алан! И она поняла, что ей вот-вот снова сделают предложение руки и сердца. Сегодня уж ему ничто не помешает, – он даже не совершил опасного подвига, и предложение не будет выглядеть как требование награды.
«Одна надежда, – подумала она, – что он еще не сбрил бороду, и это его остановит». Увы! На загорелом лице Алана выделялся светлый подбородок.
Он подошел к ней с протянутыми руками, и она протянула ему свои.
Так, держась за руки, они постояли, глядя друг на друга.
– Ну, – сказала наконец Динни, – рассказывайте. Вы напугали нас до смерти, молодой человек.
– Давайте куда-нибудь сядем, Динни.
– Хорошо. Не наступите на Скарамуша, он у вас под ногой, а ножка у вас не маленькая.
– Не такая уж большая. Динни, вы выглядите…
– Ничего подобного, – сказала Динни, – я выгляжу как драная кошка. И все знаю – и насчет профессора, и насчет ящика для боливийских скелетов, и насчет подмены Хьюберта на пароходе.
– Откуда?
– Не такие уж мы дураки, Алан. А какова была ваша роль – зачем понадобилась борода? Мы не можем сесть прямо на камень.
– А я не сойду за подушку?
– Никак. Лучше подложите куртку. Теперь рассказывайте!
– Что ж, – сказал он, с неодобрением разглядывая свой башмак, – если уж вам так хочется знать… Конечно, мы еще не придумали ничего определенного, – все зависело от того, как его отправят. Было несколько возможностей. Если бы пароход зашел по дороге в порт – в Испании или в Португалии, – мы бы действительно воспользовались этим ящиком. Халлорсен поехал бы на пароходе, а Джин и я дожидались в порту с самолетом и настоящими скелетами. Джин должна была пилотировать самолет, она просто рождена для этого, и они полетели бы в Турцию.
– Да, – сказала Динни, – мы так и догадались.
– Каким образом?
– Не важно. А другой вариант?
– Если бы пароход никуда не заходил, все было бы куда сложнее; мы собирались послать подложную телеграмму охране Хьюберта в Саутгэмптон или в другой порт отправления с требованием доставить его в местную полицию для получения дальнейших инструкций. По дороге Халлорсен на мотоцикле врезался бы в них с одной стороны, я – с другой; Хьюберт должен был перескочить в мою машину, и я отвез бы его к самолету.
– Гм! – произнесла Динни. – В кино все это получается хорошо; но неужели и в жизни охранники – такие простофили?
– Видите ли, этот вариант мы еще как следует не разработали. Мы делали ставку на первый.
– А вы все деньги истратили?
– Нет, только около двухсот фунтов; самолет мы можем перепродать.
Динни с облегчением вздохнула и посмотрела на него долгим взглядом.
– Если хотите знать мое мнение, – сказала она, – вы дешево отделались.
Он осклабился.
– Тем более что в случае удачи мне неудобно было бы к вам приставать. Динни, я возвращаюсь сегодня на корабль. Вы не согласились бы?..
– Разлука сближает сердца, – ласково сказала Динни. – Когда вы вернетесь в следующий раз, обещаю вам подумать.
– Можно мне вас поцеловать?
– Можно.
Она подставила ему щеку.
«Вот, – подумала она, – теперь он пылко прильнет к моим губам. Но нет, он этого не сделал! Ей-богу, он меня как будто даже уважает!» – И она поднялась.
– Пойдемте, дорогой мой, и большое спасибо за все, что вам, к счастью, не довелось сделать. Я, честное слово, постараюсь забыть, что я убежденная старая дева.
Он грустно взглянул на нее, словно пожалев о своем самообладании, но все же не мог не улыбнуться в ответ на ее улыбку. Вскоре треск его мотоцикла замер в тиши осеннего дня.
Все с той же улыбкой Динни вернулась домой. Какой он милый! Но нельзя же так сразу! Даже в наши дни люди иногда горько каются в своей поспешности.
Они наспех пообедали, леди Черрел села в форд, которым правил конюх, и отправилась на поиски тельца. Динни собралась было обойти сад и посмотреть, не осталось ли цветов – уже стоял ноябрь, – но тут ей подали визитную карточку:
Мистер Нейл Уитни.
Мастерские Фердинанд,
Орчард-стрит,
Челси.
«Караул! – пронеслось у нее в голове – Это молодой человек дяди Лоренса!»
– Где он, Эми?
– В холле, мисс.
– Пригласите его в гостиную, я сейчас приду.
Динни бросила корзину и садовые перчатки, достала пудреницу и осмотрела свой нос в маленьком зеркальце; в гостиную она вошла с террасы и с удивлением увидела «молодого человека», который удобно расположился в кресле, поставив рядом свои принадлежности. У него была густая седая шевелюра, на черной ленточке висел монокль; когда он поднялся, она поняла, что ему не меньше шестидесяти.
– Мисс Черрел? – спросил он. – Ваш дядя, сэр Лоренс Монт, поручил мне написать с вас миниатюру.
– Знаю, – сказала Динни, – но я думала…
