Современная комедия - Джон Голсуорси
Шум автомобиля вывел его из раздумья. Вошел Старый Монт – конечно, такой же чирикающий и легкомысленный, как всегда. И вместо того чтобы протянуть руку, Сомс протянул ему письмо Элдерсона.
– Ваш драгоценный школьный товарищ сбежал, – проговорил он.
Сэр Лоренс прочел письмо и свистнул.
– А куда он сбежал, по-вашему, Форсайт, – в Константинополь?
– Скорее в Монте-Карло, – угрюмо сказал Сомс. – Незаконно получал комиссию, но за это власти не обязаны его выдавать.
Лицо баронета странно передернулось, что доставило Сомсу некоторое удовольствие: почувствовал все-таки!
– Я полагаю, он просто удрал от своих дам, Форсайт.
Нет, этот человек неисправим! Сомс сердито пожал плечами.
– Не мешало бы вам понять, что дело совсем скверно.
– Но, право, дорогой мой Форсайт, дело скверно уже с тех пор, как французы заняли Рур. Элдерсон благополучно скрылся, мы назначим кого-нибудь другого – только и всего.
Сомсу вдруг показалось, что он сам преувеличенно честен. Если такой почтенный человек, девятый баронет, не видит, какие обязательства налагает на них признание Элдерсона, то существуют ли эти обязательства? Нужно ли поднимать скандал и шум? Видит бог, ему лично этого не хочется! И он с трудом проговорил:
– У нас теперь на руках неопровержимое доказательство мошенничества. Мы знаем, что Элдерсон брал взятки за проведение сделок, на которых пайщики понесли большой убыток. Как же мы можем скрывать от них эти сведения?
– Но ведь дело уже сделано, Форсайт. Разве пайщикам поможет, если они узнают правду?
Сомс нахмурился:
– Мы – доверенные лица. Я не намерен идти на риск и скрывать этот обман. Если мы скроем его, то станем соучастниками. В любое время все может обнаружиться.
Если в нем говорила осторожность, а не честность – что поделать!
– Я бы хотел пощадить имя Элдерсона. Мы с ним вместе…
– Знаю, – сухо отрезал Сомс.
– Но как же может открыться, Форсайт? Элдерсон не расскажет, Баттерфилд – тоже, если вы ему прикажете. Те, кто давал взятки, и подавно будут молчать. А кроме нас троих, никто не знает. И ведь нам никакой выгоды это не дало.
Сомс молчал. Аргумент довольно веский. Конечно, крайне несправедливо, чтобы он, Сомс, нес наказание за грехи Элдерсона!
– Нет, – сказал он вдруг, – так не годится. Отступи от закона хоть раз – и неизвестно, куда это заведет. Пайщики понесли убытки, и они вправе знать все факты, которые известны директорам. Может быть, они найдут какой-нибудь способ поправить дело. Об этом не нам судить. Может быть, они найдут средство против нас самих.
– Ну если так, Форсайт, то я с вами.
Сомсу стало неприятно. Нечего Монту изображать рыцарские чувства там, где они ему ничего не стоят; если дойдет до расплаты, так пострадает не Монт, чьи земли заложены и перезаложены, а он сам, потому что его имущество можно легко реализовать.
– Прекрасно, – холодно проговорил он. – Не забудьте завтра ваши слова. Я иду спать.
Стоя в своей комнате у открытого окна, он не чувствовал себя очень добродетельным, а просто был спокойнее. Он наметил свою линию – и не отступит от нее!
IX
Сомсу решительно все равно
За этот месяц, после получения письма Элдерсона, Сомс постарел больше чем на тридцать дней. Он заставил сомневающееся правление принять его план – сообщить обо всем пайщикам; было назначено специальное собрание, и точно так же, как двадцать три года назад, когда разводился с Ирэн, он должен был предстать перед публикой, так что сейчас он день и ночь уже страдал от страха перед пронзительными глазами толпы. У французов есть пословица: «Отсутствующие всегда виноваты», – но Сомс сильно сомневался в ее правильности. Элдерсона на общем собрании не будет, но Сомс готов был пари держать, что вину возложат не на отсутствующего Элдерсона, а на него самого. Вообще французам нельзя доверять. Волнуясь за Флер, боясь публичного выступления, Сомс плохо спал, плохо ел и чувствовал себя прескверно. Аннет посоветовала ему пойти к врачу. Вероятно, поэтому он и не пошел. Он верил докторам, но только для других, ему же, как он обычно говорил, они никогда не помогали – скорее всего потому, что до сих пор их помощь не требовалась.
Видя, что он не слушает ее советы и с каждым днем становится все угрюмее, Аннет дала ему книжку Куэ. Он пробежал брошюрку и собирался бросить ее в поезде, но теория, какой бы экстравагантной она ему ни казалась, чем-то его привлекла. В конце концов, делает же Флер эти упражнения, к тому же они ничего не стоят; и все-таки – вдруг поможет! И помогло. Внушив себе двадцать пять раз подряд перед сном, что чувствует себя все лучше и лучше, он в эту ночь спал так крепко, что Аннет в соседней комнате совсем не спала.
– Знаешь ли, мой друг, – сказала она за завтраком, – ты так храпел сегодня ночью, что я даже не слышала, как запел петух.
– А зачем тебе его слышать? – сказал Сомс.
– Ну, это не важно, если только ты хорошо выспался. Уж не мой ли Куэ помог тебе так чудесно заснуть?
Отчасти из нежелания поощрять Куэ, отчасти из нежелания поощрять Аннет, Сомс уклонился от ответа, но у него было странное ощущение своей силы, словно ему стало все равно, что скажут люди.
«Обязательно сегодня вечером еще раз проделаю», – подумал он.
– Ты знаешь, – продолжала Аннет, – у тебя идеальный темперамент для Куэ. Если ты излечишься от своих тревог, то, наверно, располнеешь.
– Располнею! – И Сомс посмотрел на ее округлую фигуру. – Ты еще скажи, что я отпущу бороду!
Полнота и бороды у него ассоциировались с французами. Нет, надо за собой последить, если хочешь продолжать эту… гм… как же это назвать? Ерундой не назовешь, даже если и приходится завязывать двадцать пять узелков на веревочке. Как это по-французски! Словно перебирать четки. Сам он, правда, только просчитал по пальцам. Ощущение своей силы продолжалось и в поезде, до самого Лондона: он был убежден, что может посидеть на сквозняке, если захочет; что Флер благополучно разрешится мальчиком; что же касается ОГС, то десять против одного, что его имя не будет упомянуто в
