Современная комедия - Джон Голсуорси

– Это папина. Она внутри серая, а у Барта – беж.

Действительно, в китайской гостиной сидел Сомс с распечатанным письмом в руке, а у его ног Тинг-а-Линг. Сомс протянул письмо Майклу, не говоря ни слова. На письме не было ни даты, ни адреса. Майкл стал читать:

«Дорогой мистер Форсайт.

Может быть, вы будете столь любезны доложить правлению на заседании, во вторник, что я уезжаю, чтобы оказаться в безопасности от последствий каких бы то ни было грехов, если таковые за мной водились. Когда вы получите это письмо, я буду за пределами досягаемости. Как в частной жизни, так и в делах я всегда держался того мнения, что надо уметь вовремя остановиться. Бесполезно будет предпринимать против меня судебное преследование, так как, выражаясь юридическим языком, моя особа будет неприкосновенна и никакого имущества я не оставляю. Если ваша цель была – поймать меня в ловушку, я не могу поздравить вас с вашей тактикой. Если, напротив, посещение того молодого человека было инспирировано вами как предупреждение о том, что вы собираетесь довести дело до конца, я почитаю своим приятным долгом еще раз поблагодарить вас, как благодарил при вашем последнем посещении.

Остаюсь, любезный мистер Форсайт,

ваш покорный слуга Роберт Элдерсон».

Майкл весело проговорил:

– Счастливое избавление! Теперь вы будете чувствовать себя спокойнее, сэр.

Сомс провел рукой по лицу, словно желая стереть застывшее на нем выражение:

– Мы обсудим это после. Ваша собачонка все время сидела тут со мной.

Майкл восхищался тестем в этот момент: он явно скрывал свое огорчение ради Флер.

– Флер немного устала, – сказал он. – Мы катались по реке и пили чай в «Шелтере». Мадам не было дома. Давай сейчас же обедать, Флер.

Флер взяла на руки Тинг-а-Линга и попыталась уклониться от его жадного язычка.

– Прости, что заставили тебя ждать, папа, – проговорила она, прячась за коричневой шерстью. – Я только пойду умоюсь, а переодеваться не стану.

Когда она ушла, Сомс потянулся за письмом.

– Хорошая заварилась каша, а? Не знаю, чем это кончится.

– Но разве это еще не конец, сэр?

Сомс изумленно посмотрел на него. Ох уж эта молодежь! Тут ему угрожает публичный скандал, который может привести бог весть к чему – к потере имени в Сити, возможно, и к потере состояния, – а им хоть бы что! Никакого чувства ответственности, абсолютно никакого. Все дурные предчувствия, обычно одолевавшие Джемса, весь его пессимизм проснулись в Сомсе с той минуты, как ему вручили в клубе это письмо. Только удивительная выдержка следующего за Джемсом поколения мешала ему даже сейчас, когда Флер вышла из комнаты, дать волю своим страхам.

– Ваш отец в городе?

– Вероятно, сэр.

– Отлично!

Сомс, впрочем, не чувствовал особого облегчения. Этот баронетишка тоже довольно безответственный человек – заставить Сомса войти в такое правление! А все оттого, что связываешься с людьми, воспитанными в непростительном легкомыслии, без всякого понимания ценности денег.

– Теперь, когда Элдерсон сбежал, – заговорил Сомс, – все должно открыться. Его признание у меня в руках.

– А почему бы не разорвать его, сэр, и не объявить, что Элдерсон заболел туберкулезом?

Невозможность добиться серьезности от этого молодого человека действовала на Сомса так, как если бы он объелся тяжелым пудингом.

– И по-вашему, это было бы честно? – сурово сказал он.

– Простите, сэр. – Майкл сразу отрезвел. – Чем мне вам помочь?

– Тем, что оставите ваше легкомыслие и постараетесь скрыть все это от Флер.

– Непременно, – проговорил Майкл серьезным тоном, – обещаю вам. Буду молчать как рыба. А что вы собираетесь предпринять?

– Нам придется созвать пайщиков и объяснить всю эту махинацию. Они, вероятно, истолкуют ее в дурную сторону.

– Но почему? Вы ведь никак не могли предотвратить то, что произошло?

Сомс сердито фыркнул.

– В жизни нет никакой связи между воздаянием и заслугами. Если война вас этому не научила, то ничто не научит.

– Так, – сказал Майкл. – Ну, сейчас придет Флер. Вы меня извините на минуту – мы продолжим наш разговор при первой возможности.

Возможность представилась, только когда Флер легла спать.

– Вот что, сэр, – сказал Майкл, – мой отец сейчас, наверно, в «Аэроплане». Он ходит туда размышлять о конце света. Хотите, я его вызову, если завтра у вас действительно заседание правления?

Сомс кивнул. Сам он всю ночь не сомкнет глаз – чего же ему щадить Старого Монта?

Майкл подошел к китайскому шкафчику.

– Барт? Говорит Майкл. Старый Фор… мой тесть сидит у нас; он проглотил горькую пилюлю… Нет, Элдерсон. Не можете ли вы заехать и послушать?.. Он приедет, сэр. Останемся здесь или поднимемся ко мне в кабинет?

– Здесь, – сказал Сомс, пристально разглядывая «Белую обезьяну», и внезапно добавил: – Не знаю, куда мы идем.

– Если б мы знали, то умерли бы от скуки, сэр.

– Это ваше личное мнение. Просто не на кого положиться! Не знаю, куда это нас заведет.

– Может быть, куда-нибудь, не в ад и не в рай.

– Подумать только – человек его лет!

– Он одних лет с моим отцом, сэр; возможно, это было неважное поколение. Если бы вы побывали на войне, сэр, то смотрели бы на жизнь веселее.

– Вы уверены? – проворчал Сомс.

– Конечно! Война здорово выбивает из колеи – это верно, но зато, когда попадешь в такую переделку, тут уж понимаешь, что такое выдержка.

Сомс поглядел на него. Неужели этот юнец читает ему лекцию о вреде пессимизма?

– Возьмите Баттерфилда, – продолжал Майкл, – ведь пошел же он к Элдерсону. Возьмите девочку, которая позировала для этой картины – ну, что вы нам подарили. Она жена того упаковщика, которого от нас выперли за кражу книг. Она заработала уйму денег тем, что позировала голой, и не сбилась с пути. Теперь они едут в Австралию на эти деньги. Да возьмите и самого этого воришку: он таскал книги, чтобы подкормить жену после воспаления легких, а потом стал торговать воздушными шарами.

– Не понимаю, к чему вы это все рассказываете, – сказал Сомс.

– Я говорю о выдержке, сэр. Вы ведь сказали, что не знаете, к чему мы идем. Посмотрите хотя бы на безработных. Разве есть еще страна в мире, где они так держатся, как здесь? Право, я иногда начинаю гордиться, что я англичанин. А вы?

Слова Майкла задели что-то глубоко в душе Сомса, но, не выдавая своих переживаний, он продолжал смотреть на «Белую обезьяну». Какая тревожная, нечеловеческая и вместе с тем страшно человеческая угрюмая тоска в глазах этого существа! «Белков глаз не видно, – подумал Сомс, – должно быть, оттого это и кажется». И Джорджу нравилось, чтобы такая картина висела против его кровати! Да, у Джорджа была выдержка – шутил до последнего вздоха; настоящий англичанин этот Джордж. И все Форсайты – настоящие англичане. Старый дядя Джолион и его обращение с пайщиками; Суизин – прямой, надутый, огромный в слишком тесном для него кресле у Тимоти. «Вся эта мелкота!» Сомс