Terra Insapiens. Книга первая. Замок - Юрий Александрович Григорьев
— Вас не тяготит лишение свободы?
Сократ остановился и несколько секунд смотрел на Артура, как будто пытаясь понять — о чём он спрашивает?
— Свобода?.. Я свободен… Я не могу покинуть остров? Но я этого не хочу. Мне нечего делать там, — он снова кивнул в сторону. — Там я чувствовал себя несвободным.
Он снова продолжил движение.
— Человек лишён свободы, когда он не свободен от своих желаний. Человек желает обладать вещами, не понимая, что это взаимный процесс. Ты обладаешь вещью — она обладает тобой… Ты покупаешь машину — она крадёт у тебя большой кусок твоей жизни. Ты теперь должен постоянно думать о ней, заботиться о ней, тратить на неё и свои деньги, и своё время жизни. Это не ты владеешь ей, это она владеет тобой… Покупая новомодный смартфон, ты становишься его рабом, ты прикован к нему невидимыми цепями. Он знает о тебе всё, даже то, что ты хотел бы забыть. Он диктует тебе — что ты должен делать, он затягивает тебя в водоворот событий и новостей, без которых ты вполне бы мог обойтись. Он продаёт тебя оптом и в розницу. У тебя нет больше личной жизни, личного пространства. Всё, что ты сказал и сделал, может быть использовано против тебя. Прижимаясь к твоему уху, он целует тебя, как Иуда Христа. Это не он продан тебе, это ты продан ему.
— Про лишние вещи я понимаю, — согласился Артур. — Но палку перегибать не стоит. Смартфон, например, вещь нужная. Возможность поговорить с близкими людьми, которые от тебя далеко, — об этом раньше люди мечтать только могли. Разве смартфон, интернет, компьютеры не дают нам дополнительную степень свободы?
— О какой свободе ты говоришь? — вздохнул Сократ. — Об иллюзии, которой ты себя тешишь? Избавься сначала от лишних желаний, от лишних вещей, чтобы обрести хоть какую-то свободу.
— Вещи дают человеку комфорт, — продолжил он. — Человек слаб, он легко отдаёт свою свободу за комфорт… Люди любят деньги. Они считают их мерилом успеха. Они говорят: если ты умный — покажи свои деньги. О, как они ошибаются! Деньги обременяют тебя новыми желаниями, новыми вещами. Они делают тебя зависимым, несвободным. Они делают тебя своим рабом… Я деньги не люблю, — махнул рукой Сократ. — И они меня не любят. У нас это взаимно.
Сократ улыбнулся, что-то вспомнив. Он остановился и повернулся к Артуру.
— Я, когда жил в Мегарах, — это недалеко от Афин, — было мне лет десять, нашёл возле лавки Теодоракиса кошелёк, оброненный кем-то. Было там восемьсот драхм, большая сумма для мальчишки — можно было купить футбольный мяч. Так я отнёс кошелёк в лавку, отдал продавцу и сказал: кто-то из ваших покупателей обронил. Продавец посмотрел на меня хитро, положил кошелёк в свой карман, протянул мне конфетку и поблагодарил: «Молодец, хороший мальчик! Не волнуйся, я передам тому, кто его потерял.»
— Я, радостный, прибежал к матери, — продолжил Сократ, — рассказал ей про свой поступок. Она только вздохнула и погладила меня по голове. Ничего не сказала. А жили мы тогда бедно. И эти восемьсот драхм наверно нам бы очень пригодились.
— Теперь жалеете? — спросил Артур.
— Да помилуй меня Зевс — ни тогда, ни потом не жалел. Клянусь собакой!
Они продолжили прогулку и несколько минут шли молча.
— Как вы понимаете сократовский даймоний, — спросил Артур, прервав затянувшееся молчание, — и есть ли у вас нечто подобное?
— Даймоний — внутренний голос нашего разума. В житейских делах он молчит, или мы не слышим его, но в переломные моменты нашей жизни, он подаёт голос и, если его послушаешь, поступишь верно. Иногда его называют интуицией, но это именно он — внутренний голос нашего разума.
— Почему же его голос не слышен всегда?
— Человеческая жизнь на девяносто процентов состоит из существования. Просыпаясь утром, ты умываешься, чистишь зубы, завтракаешь, одеваешься, идёшь на работу — это всё механическое существование, с этим справился бы любой робот. Живёт человек тогда, когда любит, когда творит, когда познаёт, когда идёт в атаку под пули. Всё остальное время он существует. И его даймоний молчит.
Навстречу им прошёл Судья, сдержанно поклонившись. Артур ответил ему тем же.
— А это правда, что вы считаете вопрос важнее ответа?
— Правильный вопрос не требует ответа. Ответ заложен в самом вопросе… Для чего человек наделён разумом? Человек, пожалуй, был бы счастливей без него. «В многой мудрости много печали.» Но человеку дан разум, чтобы он познал этот мир. Так или иначе все мы заняты этим. Тысячи лет человек задаёт Вселенной вопросы. Ответы меняются, а вопросы остаются. Есть вопросы глупые, пустые, мелкие. Есть вопросы глубокие, трудные, мудрые. Человек думает про себя, что он ответ, а он только вопрос. Каждый человек — это вопрос, обращённый к миру.
Слушая Сократа, Артур заметил приоткрытую дверь, из-за которой выглядывал Мерлин. Тот подзывал его движением руки. Артур подошёл к нему, с облегчением вспомнив, что часы он оставил в комнате.
— Молодой человек, помогите мне поднять ящик, — попросил Мерлин.
Артур кивнул и зашёл в комнату.
Мерлин жил в круглой, башенной комнате, такой же, как у Артура, Адама и Поэта. Комната была пуста. Кроме одного буфета не было никакой мебели — ни стола, ни стульев. Вместо кровати посреди комнаты лежала циновка с маленькой подушкой.
Мерлин прошёл к буфету и указал на небольшой деревянный ящик с крышкой.
— Стар я уже, силы оставляют меня. Положите этот ящик наверх.
Артур залез на столешницу буфета и легко закинул ящик куда указывал Мерлин.
— Подождите, не слезайте. Там должна быть маленькая сумка. Дайте её мне.
Артур взял коричневую барсетку и показал.
— Эта?
— Да, да. Слезайте!
Артур спрыгнул на пол и отдал барсетку Мерлину.
— Спасибо, молодой человек.
Мерлин сел на циновку и стал копаться в сумочке. Артур оглядывал пустынную комнату. Потом подошёл и сел на циновку рядом с Мерлином.
— Это моя дочка, когда ей было пять лет.
Мерлин держал в руках выцветшую фотографию забавной девчушки с бантом в причёске. Фотография мелко дрожала в его руках. Когда Артур захотел взять её, чтобы рассмотреть, Мерлин отдёрнул руку и погрозил пальцем. Он бережно положил фотографию обратно в сумочку.
— И где она теперь? — спросил Артур.
— Не знаю… Никто не знает… То, что лежит на кладбище, рядом с могилой её матери, — это не она. Это её одежда. А где она — никто не знает…
Он отложил
