Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

— Ты видел, сколько у нас подарков? — спросил Роланд.

Они вернулись в купе. На нежной загорелой щеке сына остались разводы от Нининых слез. Как теперь жить? Не видеть ее, не чувствовать, что она рядом. Забыв обычную сдержанность, он прижал к себе голову сына, поцеловал его и в который уже раз спросил себя: что же теперь будет?

Этого он еще не знал.

Он вышел в коридор, нащупал в кармане злосчастную ручку Колмена, сломал ее об оконную раму и, поглядывая, как течет по стеклу бесцветная жидкость, выкинул обломки.

Новую жизнь надо начинать с чистой страницы, бессмысленно цепляться за прошлое — ведь жизнь у него одна, и теперь ее надо чем-то оправдать.

Он послал Роланда вымыть лицо.

█

A Captive in the Land — 1962

КНИГА II

Большая игра [=Опасная игра]

Часть первая

Сначала я хотел написать историю Руперта Ройса в привычной форме романа, излагая события хронологически, и рассказать, что произошло с этим моим дальним родственником в то короткое время, когда я его близко знал.

Но из этой затеи ничего не вышло.

Решив описать события, как я их видел, я выбрал в рассказчики человека, чем-то похожего на Ника Каррауэя, от имени которого ведет повествование Скотт Фицджеральд в «Великом Гэтсби». Я, правда, не Каррауэй с американского Среднего Запада, а Руперт Ройс уж наверняка не Джей Гэтсби (смешно даже сравнивать!). Однако порой, когда Каррауэй описывает в «Гэтсби» свою собственную жизнь, я чувствую, что между нами есть сходство.

Но вот и первая трудность: как остаться в стороне? Ведь история, которую я рассказываю, не моя, а Руперта Ройса. Однако принять в ней какое-то участие мне придется, потому что почти все, что я знаю, я услышал от него самого или от Джо. Я очень близко с ними сошелся. В сущности, я был довольно близок почти со всеми участниками событий. В том, что мы так сдружились, нет ничего удивительного: англичанин иногда охотно открывает душу австралийцу, хотя никогда не приоткроет ее даже на волосок своему брату-англичанину. Я, со своей стороны, старался отвечать уважением на предложенную мне дружбу и не пользоваться ею в своих интересах.

Я, как и Руперт, тоже Ройс, но Руперт родился богатым, а я — нищим; в семнадцать лет я ушел в море и служил на парусных суденышках у ловцов жемчуга, на танкерах, на грузовых судах, перевозивших руду, на лайнерах, землечерпалках, океанских буксирах, а однажды у меня было даже свое собственное двухмачтовое судно, от которого мне пришлось отказаться, потому что плавание на маленьких судах (если вы не занимаетесь этим для удовольствия) — бесполезное дело.

Но я никогда не терял надежды, на каких бы судах ни плавал и каких бы безрассудств ни совершал. Во всем, что я делал, всегда была цель; а жизненный опыт был мне нужен только для того, чтобы описывать виденное и пережитое.

Но, как ни странно, я начинаю писать не о том, что я видел и пережил на море, а о богатом англичанине, герое, шпионе, хорошем муже и отце, который, страдая и от того положения, в которое был поставлен, и от того, что творится в мире, пытался вопреки всему найти какой-то выход из всей этой нынешней неурядицы. Писать о Руперте мне легче всего не только потому, что это так свежо в моей памяти, но и потому, что, несмотря на модный, пусть и естественный скептицизм молодости, общение с ним явилось для меня серьезным уроком.

Руперт вошел в дело Ройсов примерно в одно время со мной, и хотя я люблю воображать, будто переступил порог здания судостроительной компании Ройсов с морской котомкой за плечами и в тельняшке, как Мартин Иден, на самом деле я искал работу и поэтому был одет в дорогой синий костюм. Я хотел познакомиться с делом, а заодно скопить денег, на которые мог бы прожить года три. Это я себе внушал, хотя и не сомневался, что сбегу, как только мне подвернется под руку что-нибудь получше.

Фредди Ройсу было интересно поглядеть на бедного родственника из Австралии, и он пригласил меня к себе поужинать, познакомил со своей женой Пегги и с девятнадцатилетней племянницей Пепи, причинившей мне впоследствии немало горя. Мы проговорили до двух часов ночи — болтали обо всем на свете. Фредди решил взять меня на работу в свой отдел компании Ройсов.

В то время Фредди искал предприимчивых людей, которым можно доверять, способных и в то же время обладающих опытом — пусть не деловым, а жизненным, — готовых принимать смелые решения и покончить с рутиной и устарелыми методами ведения дел. Фредди собирался в корне преобразовать судостроительную компанию, а решать судьбы модернизированного предприятия Ройсов предстояло Руперту и мне, представителям зрелого и молодого поколения семьи. Теперь мне это смешно, но в то время, признаюсь, я отнесся к словам Фредди вполне серьезно, так же, впрочем, как и Руперт, вошедший в дело со своей собственной целью.

Хронологически все, что я расскажу, не совпадает с появлением Руперта на предприятиях Ройсов, но мне удобнее начать с этого. О большинстве событий, описанных мной, я узнал позднее, когда ближе познакомился с Рупертом; наша работа связывала нас все тесней, особенно же мы сблизились в ту пору, когда Руперт затеял продавать России суда фирмы «Ройс и К°» в обмен на русскую нефть.

Фредди привел его как-то утром и сказал мне:

— Видите, Джек, я же вам говорил: что-нибудь интересное подвернется! Это — Руперт, еще один ваш двоюродный брат или дядя, словом, какая-то родня. Он самый знаменитый человек в нашей семье, у него есть идеи. Вам небесполезно поработать под его началом. Познакомьтесь, он вам расскажет, что он придумал.

Мы дружелюбно переглянулись, хотя, на мой австралийский глаз, Руперт сначала показался мне холодным, как рыба. Но это впечатление быстро рассеялось.

Сидя за письменным столом и засунув руки в карманы пальто, он спросил меня, из каких я Ройсов (никто в семье никогда обо мне не слыхал), и я рассказал ему, как прежде уже рассказывал Фредди, что мой дед Ройс приехал в Австралию старым человеком, жестоко не поладив с родней («Он не получил ни гроша в наследство») и в возрасте семидесяти пяти лет женился на австралийке двадцати одного года, которая родила ему сына, моего отца. Старый Ройс умер, когда ребенку было восемь лет, оставив молодую жену и сына на произвол судьбы.

Бабушка — ей в то время было двадцать девять лет — вложила небольшой капитал, который он ей оставил, в издание газеты в городке Молли, штат Виктория, выпускала ее, пока не разорилась во время кризиса, а мой отец, тогда еще совсем молодой человек, уехав из родного городка в австралийских джунглях, занялся поставкой провианта для рефрижераторных судов Мельбурнского порта. Он женился на дочери фермера, которая приехала в Мельбурн искать работу. Я родился, когда экономический кризис шел уже на убыль. Мой отец умер от лейкемии, оставив, как и мой дед, восьмилетнего сына.

— Моя мать знает нашу родословную наизусть, — сказал Руперт, когда я кончил рассказ, — но, ручаюсь, что этого она не слыхала. А почему ваш отец не пытался найти своих родственников в Англии?

— Надо было знать моего отца. Он никого из вас никогда не видел, однако уже за глаза терпеть не мог.

Руперт рассмеялся.

— Внешне вы — типичный австралиец, но где же ваш акцент?

— Неужели не слышите? — спросил я чуть-чуть обиженно.

Когда Фредди нас познакомил, Руперт всего несколько недель как вернулся из России, и вид у него был такой самоуверенный, такой беззаботный, что я, зная теперь, какие у него были тогда неприятности, задним числом восхищаюсь особенностями английского характера.

— Русские прекрасно были осведомлены, чем я занимался, — сказал он мне, когда мы полгода спустя летели через Россию в Китай, — и все же дали мне уехать.

— Почему? — недоверчиво спросил я. — Потому, что были вам благодарны?

— Нет, — ответил Руперт. — Потому, что у них поразительное чувство меры.

И в самом деле, то, что его отпустили с миром, было редким великодушием.

Однако близость Руперта с Ниной Водопьяновой, его отказ сотрудничать с адмиралом Лиллом и считать, что такое сотрудничество — патриотический «долг», напугали Лилла и его начальство. Они решили, что Руперт завербован и совершил измену: выдал — может быть, и ненамеренно — двух английских студентов, из которых один был его связным. Оба студента были арестованы в Москве.

С адмиралом Лиллом Руперт виделся за день до того, как мы познакомились в конторе фирмы «Ройс и К°», и в сущности, мой рассказ начинается как раз с этого дня, с разговора, произошедшего между Рупертом и Лиллом.

Некоторое время спустя Лилл и меня пригласил к себе: он пытался войти ко мне в доверие и «конфиденциально» расспросить о Руперте — «для его же, понимаете ли, блага».