Джеймс Олдридж - Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

— Не сможете, — заверил его Федор.

— А почему нет? Все мои теории были глупыми, мои воззрения незрелыми. Теперь мне нужны деньги. Я хочу, чтобы моя жена и дети жили в свое удовольствие и пользовались тем, что я могу им дать. Каждый человек имеет на это право, так почему бы не начать с собственных детей? Я же лично хочу одного: выяснить, что к чему; для этого мне нужны время и деньги. Прежде всего, время. Не удивительно, если человечество себя не понимает: кому хватает времени и терпения, чтобы хоть что-нибудь понять? Пусть я буду капиталистом, но я вооружусь терпением и докопаюсь до сути. Где-то должен быть ответ.

Федор улыбнулся и встал.

— Не выйдет из вас настоящего капиталиста, Руперт. Да и какой ответ вы найдете, став эксплуататором? Нет, нет. Я как-то плохо вас себе представляю разжиревшим капиталистом.

Федор стал надевать белый плащ. Нервы у Руперта были натянуты до предела. Федор чего-то ждал. Рассеянно глядя на Нину, он, казалось, принимал какое-то решение, но когда он уже открыл рот, чтобы заговорить, в дверь громко постучали.

«Поздно!» — промелькнуло в голове у Руперта. Это тысячеликая судьба стучится к нему в дверь, неведомое будущее. Руперт похолодел.

Нина отворила дверь, и на пороге действительно появилось его будущее, но не то, которое он ожидал. Пришел сын.

— Роланд! — воскликнула Нина. — Где ты так извозился?

Он был мокрый и грязный с головы до ног.

— Мы в саду играли в футбол, — сообщил он, с трудом переводя дыхание, — а полицейский сказал, что там играть в футбол нельзя, и я убежал.

— Сейчас же переоденься! — скомандовала Нина. — Быстро! Ты весь в грязи! Посмотри на свои туфли!

Роланд даже не взглянул на отца и, уж конечно, не заметил, как тот возвращается к жизни. Мальчик снисходительно относился к Нининым попыткам им командовать — пожалуй, даже благосклонно. В них он инстинктом улавливал какую-то другую любовь, не такую обыденную, как любовь родителей. Руперт посмотрел на Нину и вдруг с небывалой ясностью почувствовал, сколько нежности к Роланду у этой матери, потерявшей своих детей. Роланд для нее был не просто сыном человека, которого она любит, а немножко ее собственным сыном.

— Руперт! — окликнул его Федор.

Руперт совсем о нем забыл.

— Да?

— Как вы себя чувствуете? — внимательно на него глядя, спросил Федор.

Руперт сразу вспомнил, что он болен, что его бросает то в жар, то в холод, что воля его подточена болезнью. Но вдруг неожиданно для себя ощутил прилив бодрости.

— Ничего, спасибо, — ответил он. — В общем-то не плохо.

— Так почему бы вам не встать?

Руперт посмотрел на загадочно улыбающееся лицо Федора и в который раз задал себе вопрос, что же это за человек.

— Я думаю, что никакого у вас туберкулеза нет. Когда такой человек, как вы, заболевает, причину недуга надо искать не в телесной немощи, раньше всего следует поискать здесь, — Федор постучал себя по сердцу. — Я думаю, у вас нет ничего серьезного. Ничего такого, с чем вы не смогли бы справиться сами. И, по-моему, все, что вам требовалось, это немного поспорить о жизни. Правильно?

Неужели Федор занимался с ним только психотерапией? Неужели он затеял этот чисто русский спор о смысле жизни с единственной целью его расшевелить, поднять его дух и согреть его онемевшее от страха сердце? Неужели Федор так чуток? Неужели он так хорошо понимает человеческую душу?

— Нина! — крикнул Федор. — Я ухожу.

— Сейчас, — откликнулась она и, приказав Роланду сменить рубашку и надеть тапочки, вернулась в комнату.

— Отправьте его завтрашним поездом домой, Нина, — посоветовал Федор, беря ее под руку.

— Но врачи… — начала было она.

— Бог с ними, с врачами. Я с ними поговорю. Пусть едет домой. Это для него лучшее лекарство. А если он задержится, то, чего доброго, застрянет здесь навсегда.

Нина понимающе кивнула, хотя Руперт был совсем не уверен, что она правильно поняла слова Федора.

— Я приду проводить вас на вокзал, — пообещал Федор, приостанавливаясь в дверях.

— Спасибо, — ответил Руперт. — Вы меня здорово поддержали, Тедди. Не знаю, как вас и благодарить.

— Ах, да! — Федор взялся было за ручку двери, но тут же сунул руку в карман. — Совсем забыл вам передать. Мне это вернули, когда я был в Севастополе.

Он вынул синий путеводитель Руперта; книга была сильно потрепана, но Руперт сразу ее узнал.

— Между прочим, здесь нет ничего интересного, — заметил Федор. — Не знаю, почему вы так о ней беспокоились.

Руперт молча взял книгу; он не мог произнести ни слова. Но когда дверь за Федором закрылась, Руперт, глубоко вздохнув, сказал Нине:

— Знаете, Нина, мне будет нелегко проститься завтра с русскими друзьями.

Она кивнула. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза.

На этот раз Нине изменили организационный талант и выдержка: когда они сломя голову примчались на вокзал, времени оставалось в обрез, к тому же они не смогли найти носильщика.

— Мы опоздаем на поезд! — в отчаянии воскликнула Нина и, схватив тяжелый чемодан Руперта, поволокла его сама.

Утренние часы она провела как а бреду: оформляла паспорт, покупала билеты, отваживала незваных посетителей, узнавших, что Руперт в Москве. Она успела забрать белье из прачечной, почистить Роланду туфли, упаковать его книги, наконец, вызвать врача из туберкулезной клиники, чтобы тот дал разрешение на отъезд. В этом Нина была непреклонна. Профессор послал к Руперту свою молодую ассистентку; они ждали, ждали ее, а она все не появлялась.

— Боже мой! Я уже думала, что вы никогда не приедете, — сказала ей Нина.

Молодая докторша была раздражена тем, что ее оторвали от работы по пустякам. Она сухо поздоровалась, показывая всем своим видом, что медицина не терпит суеты и главное достоинство пациента — терпение.

— Сразу по возвращении в Лондон вам надо обратиться со всем этим в легочную клинику, — сказала она Руперту, вручая ему пачку справок и рентгеновских снимков. — Исследование мокроты дало отрицательные результаты, но анализ крови показал, что у вас острое малокровие.

— Значит, у меня нет туберкулеза?

— Судя по всему, — проговорила она нехотя, — нет. И, вероятно, никогда не было.

Еще один камень свалился с души Руперта. Он с торжеством посмотрел на Нину — ее лицо сияло.

— Слава богу! — вырвалось у нее.

Всю дорогу в машине Нина держала Руперта за руку.

Они подбежали к вагону, новенькому, синему, роскошному. Нина растолкала пассажиров, теснившихся у двери и на площадке. Купе уже было завалено подарками: цветами, коробками, свертками, игрушками для Роланда, посылками, адресованными Джо и Тэсс.

Нина проверила, все ли вещи на месте, и тут только поняла, что все кончено. С трудом сдерживая слезы, она пыталась подавить нестерпимое чувство утраты.

Они вышли на перрон. До отхода поезда оставались считанные секунды. И тут они увидели Федора — тот несся по платформе, раскачиваясь на длинных ногах.

— Все в порядке? — спросил он Руперта по-английски.

— Да! Успели. Все нормально, — ответил Руперт.

Тогда прощайте, — сказал Федор.

Руперт пожал ему руку и еще раз заглянул в лицо, стараясь найти хоть намек на разгадку. Нет, он так ничего и не узнает. Никогда.

Наступила очередь Нины. Она не могла оторвать от него глаз. Говорить с ним при всех она была не в состоянии, она не могла его даже обнять теперь, когда их отношения потеряли свою невинность.

Руперт положил ей что-то в руку.

Нина с ужасом увидела на своей ладони Золотую Звезду.

— По-моему, я ее не заслужил, — сказал Руперт. — Я не должен был ее брать. Сохраните ее для меня…

— Нет, нет! — воскликнула она, плача и сжимая его руку. — Ох, нет! — Ее взгляд упал на Роланда, она склонилась к мальчику и стала жадно его целовать; ее слезы закапали ему на лицо, и он испуганно на нее взглянул. — Иди, иди! — с трудом выдавила она, уже не владея собой и чувствуя, что внутри у нее все оборвалось.

Раздался свисток, Руперт наклонился и отстранил от нее Роланда; Нина выпрямилась, он отвел ее мокрые волосы со лба и пригладил их. Потом вслед за Роландом вскочил на площадку. Поезд тронулся.

Он видел только Нину; она сгорбилась, закрыла лицо руками, чтобы на него не смотреть. Поезд набирал скорость. Перрон и люди на нем скрылись из виду.

«Вернусь ли я сюда? — спрашивал себя Руперт. — Смогу ли? Посмею ли?» Он покачал головой. Как знать? Что он здесь погубил, какую надежду оставил? Что ждет его дома? Ответить на эти вопросы он не мог. А он на столько вопросов должен ответить… Да, держать ответ ему придется. Перед Лиллом, перед Джо, перед самим собой. Что он им скажет, он не знал.

— Ты видел, сколько у нас подарков? — спросил Роланд.