Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис
Найдя ведерко с водой, Элфрик наполнил из него деревянную чашу, лежавшую возле одного из столбов и вновь бросился к почетной части чертога. Теперь у помоста не было и человека – только Тиодольф все сидел в своем кресле, и наполнившие чертог клубы дыма мешали Элфрику видеть, что делает Князь. Поэтому он ускорил шаг и, оказавшись возле Тиодольфа, ощутил, что наступил ногой в какую-то лужу… тут сердце его упало, ибо понял Элфрик – это кровь. Нога его поскользнулась, и невольным движением Элфрик расплескал большую часть воды, смешавшейся с кровью. Однако, подойдя к Тиодольфу, он молвил:
– Пей, Князь, остался глоток воды.
Однако Тиодольф не шевельнулся, услыхав эти слова… тогда Элфрик прикоснулся к нему, но Князь не ответил на прикосновение.
Тут восскорбело сердце Элфрика… положив руку свою на длань Походного Князя, он внимательно поглядел в лицо его; холодной стала рука и пепельной кожа… Тогда Элфрик притронулся к боку Походного Князя Тиодольфа и ощутил рукоять меча, который вождь Римлян глубоко воткнул в тело предводителя Готов.
Так понял Элфрик, что погиб Тиодольф, и, бросив чашу на землю, он воздел руки к небу и простонал, словно женщина, вдруг наткнувшаяся на тело своего мертвого ребенка, а потом возопил гласом великим:
– Сюда-сюда, Дети Волка, ибо скончался Князь людей Марки! Внемлите же, люди, внемлите! Пал Тиодольф Могучий, вождь Вольфингов!
Был он еще молод и слаб – подорвали его силы пути и ожидание огненной смерти, а потому пал Элфрик на землю и зарыдал.
Но едва возгласил он эти слова, как в проеме Мужской Двери потемнело, и через порог переступила сама Холсан в древнем, расшитом золотом одеянии, с чудесной лампой в руке, звавшейся тем же именем, что и сама она. За нею блистали наконечники копий и другое оружие; однако мужи медлили у порога, доколе не повернулась она и не дала им знак входить. Тут потоком хлынули люди Марки в Мужскую Дверь… в мятых и рваных доспехах, запачканные боевой грязью, однако же гордые и счастливые. Как только вошли они, Холсан махнула рукой, указывая им гасить пламя, и они разошлись по чертогу.
Сама же она недрогнувшим шагом приблизилась к помосту… к месту, над которым еще свисала цепь Лампы, окутанная дымом и чуть подрагивавшая под рукой ветра. Быстро прикрепила Холсан лампу к цепи и привычной рукой подняла ее вверх с помощью блоков – к укрытой дымом пожарища крыше, на привычное место, где засияла она знаком избавления Вольфингов и благоденствия людей Великого Чертога.
А потом, со спокойным и торжественным выражением повернулась к Тиодольфу, хоть и было бледным лицо ее, и казалось, что улыбка никогда более не ляжет на эти черты. Элфрик уже поднялся и, смолкнув, застыл возле стола, хотя рыдания еще вырывались из его груди. Легким прикосновением отстранив его, Холсан подошла к Тиодольфу и стала над ним, и заглянула в лицо… потом, простерев руку, прикрыла глаза отца и, нагнувшись, поцеловала. После, распрямившись, оглядела она чертог и заметила, что новые и новые люди входят в него, и, хотя дым еще клубился над головой, огонь уже почти потух, а снаружи утихли звуки сражения. Ибо люди Черты завершили в тот день свой воинский труд еще до полудня; большая часть Римлян была уже убита, а остальных оставили в покое – до дня, когда Народный Сход назначит им судьбу; ибо жалость теперь пробуждали доблестные побежденные в сердцах еще более доблестных победителей, но никак уж не страх.
И получила вторая часть Утренней Битвы название Тиодольфова Штурма.
Теперь, когда узрела Холсан, что битва закончена, а огонь потушен, что входящие в чертог вновь видят чудесную Лампу, и оттого радость появляется на их лицах… что глядят они на застывшего в кресле Тиодольфа, застонало сердце ее от собственного горя, от скорби народа о его могучем вожде, и возрадовалось счастью будущих дней и славе, добытой в недавних сражениях. Однако, собравшись с духом, отбросив назад с чела темные пряди, возвысила Холсан голос, во всей чистоте прозвеневший в чертоге.
– О мужи сего крова, Князь Похода скончался! Люди, внемлите! Ибо пресеклась жизнь Тиодольфа Могучего. Подойдите ближе, о мужи, подойдите… воистину мертв Тиодольф!
Глава XXX
Тиодольфа выносят из чертога. Оттера полагают возле него
Услыхав ее голос, подошли они ближе, теснясь как стадо… великое множество людей из разных родов находилось под кровом, однако единодушно уступали они дорогу Детям Волка, пропуская их ближе к помосту. И стояли они – воины возле женщин, юноши со старцами, свободные среди трэлов. Ибо теперь все, кто не ходил в поход, были уже внутри – в особенности после того, как огонь начал ослабевать.
Все, должно быть, слышали чистый голос Холсан, а может, другие поведали им о случившемся, холодная волна горя прокатилась по тем, кто уже радовался обретению собственного дома; тем не менее никто не рыдал и не выл, давая волю своим чувствам… все хотели услышать, что скажет Холсан, остававшаяся возле умершего Походного Князя.
Тут молвила она:
– О Сорли Старый, подойди ко мне. Долго был ты мне боевым другом.
Тут старик вышел вперед и бряцая оружием направился к помосту. Однако блестел и сиял доспех Сорли, ибо мудрому старому воину не хватило сил, но гордо смотрел он, невзирая на ввалившиеся глаза и жидкие волосы.
Другой раз молвила Холсан:
– Слышишь ли ты меня, Вольфкеттль, или же и ты вступил на ведущую в Валгаллу дорогу?
Названный ею могучий воин приблизился к помосту. Не казался приятным для глаза доспех его; ибо и лезвие и острие ударяли по нему, оставляя алые пятна, а пламя вычернило его; лицо Вольфкеттля было перепачкано сажей, а руки казались руками неумытого кузнеца-трэла в спешке и торопливости кующего боевой наряд, после того как в дом внесли боевую стрелу. Однако ж он подошел к помосту, горделиво подняв голову, и окинул собравшихся в зале взглядом яростных глаз, сверкавших на грязном, запачканном сажей лице.
Еще раз заговорила Холсан:
– Жив ли и ты, о Эгиль-вестник? Быстры твои ноги, но не умеют бежать от врага. Подойди и стань рядом с нами.
Услыхав эти слова, Эгиль принялся раздвигать толпу; битва оказалась не столь тяжела для него, как для Вольфкеттля; меткий стрелок, он издали засыпал Римлян стрелами, но напряженный лук еще оставался в руке его. Подойдя к помосту, стал он рядом с Вольфкеттлем и принялся быстрым взором рассматривать толпу.
Вновь возгласила Холсан:
– Нет более чужаков на земле
