Заколдованный круг - Пентти Хаанпяя
В одно из воскресений в бараках появилось спиртное. Какой-то спиртонос отважился приехать к ним на лошади, так что выпивки хватило на всех желающих.
Материя совершила круговорот. Из древесины, срубленной этими людьми, хитрый немец изготовил спирт. Потом спирт плескался в жестяных канистрах, покачиваемых морскими волнами, в кузовах машин или на плечах спиртоноса. А теперь он здесь, на крайнем севере, ручейками льется в горло этих же лесорубов. О, хвойное дерево, основной продукт северной природы. Какой воистину сложный и извилистый путь приходится проделывать тебе!
День выдался на славу, чудесный мартовский день! Снег сверкал, и солнце стояло довольно высоко. Воздух был напоен удивительным запахом смолы и весны.
Ходили слухи, что в бараке начальства появились женщины. Лесорубы беспокойно бродили вокруг своего жилья. Ведь они тоже смогли бы оказать гостеприимство — чем богаты, тем и рады. Кое-кого даже обуяла страсть к чистоте. Не жалея, плескали воду, брили обросшие щетиной подбородки. Бритвы не хотели слушаться рук, которыми управляли головы, уже возбужденные алкоголем. Но никто, кроме Пастора, не порезался.
— Великих преобразований еще никогда не удавалось добиться без кровопролития, — заметил он при этом.
Патэ Тэйкка знал, что маленькие горькие ручейки могут скоро привести к тому, что жесты станут размашистыми, движения неуверенными, разговоры и смех слишком громкими. Людьми овладеет чувство силы и желание повеселиться, они начнут припоминать обиды, задираться. А там недалеко до драки и поножовщины.
Патэ Тэйкку сейчас это не привлекало. Правда, у него за пазухой была спрятана продолговатая плоская фляжка, которую он купил просто так, по старой привычке. Но потом он решил, что ничего хорошего здесь не будет, взял лыжи и ушел в лес.
Дул свежий ветер. Снег искрился и отчетливо синели тени от деревьев.
Патэ Тэйкка быстро взбирался по склону сопки. Поднявшись на самую вершину, он остановился. Отсюда была видна часть лесосеки. Где прошелся человек с топором, там темно-зеленый покров земли заметно поредел. Словно огромные пролысины, белели узкие и ровные болотины. Вдоль реки высились штабеля бревен. А вон там барак, из которого он только что вышел, Териваарский второй. Люди около барака и на дороге, ведущей к жилью начальства, казались черными точками. Но барак начальства отсюда не был виден, он за сопкой Тайвалваара. Впереди, по другую сторону Териваары, Патэ Тэйкка видел другой барак, Териваарский первый. Там сейчас не жили, потому что лес по ту сторону сопки был уже вырублен и вывезен. Хотя нет — там ночуют Стонки и Старик-Трофейный, два старых лесоруба, которые не переносили шумной жизни в общем бараке.
Стонки — старый северный яткя, с заковыристой, как самая суковатая ель, речью. Он никогда не смеялся. Старик-Трофейный был добыт на войне. Это был карел, бежавший от большевиков. Так, во всяком случае, полагали многие. Старик был настолько молчалив, что казался немым. Он обычно сидел в бараке с трубкой в зубах и словно тяготился присутствием людей. Если кто-нибудь прикасался к его постели, он рычал, как пес. Только со Стонки он как-то сошелся. Оба они трудились на дорожных работах компании и получали поденно. Когда дела здесь кончились и Териваарский первый опустел, старики остались в нем, чтобы наслаждаться покоем, хотя на работу ходить им было дальше.
Вначале Старика-Трофейного пытались разыгрывать:
— Нет, старик, ты ей-богу не зря старался. Ты же попал в образцовое буржуазное государство. У нас так заведено: геройство геройством, а топор в руки бери…
Но все насмешки наталкивались, словно на щит, на непроницаемое молчание старика. К тому же, старик в его положении в самом деле был неподходящим объектом для насмешек. Книжник Тякю как-то оторвался от книги и сказал:
— Пожалуй, не стоит смеяться над ним. Простоту тоже нужно понимать. Если бы на его месте был кто-нибудь помоложе, ему кое-что пошло бы впрок, его можно было бы попробовать воспитать. Даже обделенного умом человека жизнь кое-чему учит, если он только не из той породы людей, которые ничему новому не учатся и ничего старого не забывают.
— Да, это так, — согласился Пастор, — но интересно, насколько милосерден был бы он, если бы оказался победителем? В бога-то он верует, в русского бога, иконам молится… Поглядите, он боится, что его осквернят. Ему и житье не в житье, коли в углу нет боженьки. Я-то знаю их…
Во время войны Пастор работал на строительстве Мурманской железной дороги. Как-то ему удалось обзавестись новой рубашкой, а старую он, озорства ради, напялил на крест, стоявший на краю деревни. Так «боженька» и стоял на морозе, облаченный в грязное, вшивое рубище Пастора с изображением грузового судна на подоле. Но поблизости оказался кто-то из православных и оповестил селян о свершившемся кощунстве. Набежала уйма мужиков, и Пастору пришлось крепко поработать кулаками, чтобы отбиться от них.
Так он рассказывает сам, однако другие утверждают, что Пастор выиграл тогда у русских первое место по бегу. Другого выхода у него не было… Но как бы там ни было, Пастор не ударил лицом в грязь.
После этого разговора Старика-Трофейного оставили в покое.
Небо было синее, земля белая, лес темно-зеленый. Патэ Тэйкка стоял на вершине Териваары и вглядывался вдаль. Потом его взгляд снова остановился на Териваарском первом.
— А что если отправиться туда угостить стариков?
Патэ Тэйкка с почтением относился к людям преклонного возраста. Ему интересно было наблюдать, какой след оставила судьба на человеке. Научила ли она его быть довольным собой и смотреть на жизнь с мудрым хладнокровием?
И он отправился навестить стариков. Выбрав наиболее открытый и пологий склон, он начал спуск. Лыжи скользили хорошо, скорость нарастала. Приходилось напрягать зрение и все мышцы, чтобы объезжать деревья, пни и лежавшие на земле вершины. Снег шуршал под лыжами. Патэ Тэйкка мчался, пригнувшись, наслаждаясь скоростью и уверенностью своих движений. Вью-вью! — и он проскочил в узкий проход между двумя деревьями. По лицу хлестнула ветка, от ствола отлетел кусок коры… Скоро склон кончится. Вот и последний бугорок. Глаза слезились от ветра, снег ослеплял ярким блеском. Патэ Тэйкку несло прямо на отрубленную вершину, и он с ходу врезался в сугроб. Под одежду набился снег. Мелькнула тревожная мысль о фляжке. Но он тут же успокоился: пробка была на месте. Отряхнувшись и собрав лыжи и палки, Патэ Тэйкка поехал дальше.
Когда он открыл дверь барака, оба старика лежали на
