Оливер Голдсмит - Векфильдский Священник
ГЛАВА VI
Радости сельской жизни
Так как спорили мы до появления оленьего бока довольно горячо, то ради наискорейшего восстановления семейного мира все единодушно сошлись на том, чтобы часть оленины зажарить к ужину. Дочки живо принялись за дело.
- Какая жалость, - воскликнул я, - что ни сосед, ни путник не заглянет к нам сегодня и не разделит с нами нашу роскошную трапезу, ибо всякое блюдо становится вкуснее, когда приправой ему служит гостеприимство!
- Смотрите-ка, кто идет! - вскричала тут жена. - Наш добрый мистер Берчелл, - тот самый, что спас Софью и переспорил вас.
- Переспорил меня?! - возразил я. - Душа моя, вы ошибаетесь. Человека, который способен меня переспорить, не так то легко найти. Я никогда не высказывал сомнений в вашей способности приготовить паштет из гусиной печенки, там, где дело идет о споре, предоставьте, мой друг, мне самому судить.
Едва успел я произнести эти слова, как вошел бедный мистер Берчелл; вся семья радушно приветствовала его, все с чувством жали ему руку, а малютка Дик услужливо пододвинул ему стул.
Я был рад дружить с беднягой по двум причинам: во-первых, он искал моей дружбы, а во-вторых, всячески пытался выказать мне свою. Говорили, будто он был происхождения благородного, хоть и беден, и что молодость его прошла как-то безалаберно, - впрочем, ему и сейчас еще не было тридцати. Иной раз от него можно было услышать весьма дельное слово; однако большую часть времени он проводил с детьми, с этим "незлобивым народцем", как он их называл. Он был мастер петь баллады и рассказывать сказки, и невозможно было представить себе, чтобы он вышел из дому с пустыми карманами, - непременно припасет для детишек либо пряник, либо грошовую свистульку. Он имел обыкновение раз в год на несколько дней забредать в наши края и тогда пользовался гостеприимством кого-нибудь из поселян.
Мы усадили его ужинать с нами, и жена щедрой рукой разливала крыжовенную настойку. Пошли рассказы; он спел нам несколько старинных песенок, а детям поведал историю Беверлендскэго Оленя, повесть о терпеливой Гризельде, приключения Кота Мурлыки и, наконец, рассказал о замке прекрасной Розамонды. Между тем петух наш, который всегда кричал в одиннадцать, возвестил, что пора отправляться на покой; тут возникло непредвиденное затруднение с устройством нашего гостя на ночь; в доме не оказалось свободной постели, стучаться же на постоялый двор было поздно. Выход нашел малютка Дик, сказав, что уступит гостю свою часть постели, а сам ляжет с братцем Мозесом, если тот не будет возражать.
- А я, - подхватил Билл, - уступлю мистеру Берчеллу свою половину, если меня приютят сестрички!
- Браво, детки! - вскричал я. - Молодцы! Гостеприимство есть первейший долг христианина. Зверь лесной идет в свое логово, птица небесная летит в гнездышко, а беспомощный человек находит пристанище только среди себе подобных.
Величайшим скитальцем в этом мире был тот, кто пришел спасти его: он не имел своего дома, словно нарочно, чтобы испытать наше гостеприимство. Дебора, душа моя, - обратился я к жене, - дай мальчикам по кусочку сахара, да смотри, чтобы Дику достался кусок побольше, - ведь главный затейщик тут он!
Рано поутру я позвал всю семью ворошить сено от второго укоса; гость вызвался помогать, и мы охотно приняли его в компанию; работа спорилась; мы переворачивали ряд за рядом; я шел впереди, остальные - на мной следом. И все же от меня не ускользнуло рвение, с каким мистер Берчелл помогал Софье справляться с ее уроком. Закончив свою работу, он всякий раз принимался за ее участок, и между ними завязывалась оживленная беседа; впрочем, я был самого высокого мнения о Софьином благоразумии, знал, что честолюбие ей не чуждо, и мне даже в голову не приходило, чтобы нищий неудачник мог представлять для нее какую-либо опасность. Вечером мы снова пригласили мистера Берчелла ночевать у нас; на этот раз он, однако, отказался - его ждали у соседа, он даже запасся свистулькой для его сынишки.
За ужином, когда мы остались одни, разговор коснулся только что покинувшего нас злополучного молодого человека.
- Бедняга! - воскликнул я. - На его примере можно видеть, сколь пагубно предаваться легкомысленным проказам и расточительству в юные годы. Вот ведь - и умом как будто не обижен, но тем непростительнее былые его безрассудства! Несчастный горемыка! Где они все - льстецы и гуляки, некогда столь послушные его воле? Как знать, может быть, угождают своднику, который разбогател благодаря его мотовству! Те же самые люди, что когда-то превозносили своего покровителя до небес, поют теперь хвалу этому своднику; те, что прежде приходили в восторг от его остроумия, теперь глумятся над его простотой. Он беден, и сам виноват в своей бедности, ибо у него нет ни стремления стать независимым, ни навыка к какому-нибудь полезному ремеслу.
Тайная причина побудила меня высказаться, быть может, с большей суровостью, чем следовало, и Софья тотчас мягко меня упрекнула.
- Как бы ни заблуждался он прежде, - сказала она, - нынешние его обстоятельства, мне кажется, должны были бы оградить его от нареканий. За былые свои безрассудства он и без того наказан тем, что так беден. И не вы ли сами, батюшка, учили нас, что не следует лишний раз бичевать того, на кого провидение и так обрушило карающую руку?
- Твоя правда, Софья! - воскликнул мой сын Мозес. - И у одного из древних писателей находим мы великолепный пример подобной жестокости в лице деревенского невежды, который пытается освежевать Марсия, после того как, согласно преданию, с него уже содрали кожу. К тому же я вовсе не уверен, что нашему бедняку так уж худо, как вы, батюшка, думаете. О чувствах других людей не следует судить по себе. Каким бы мрачным не представлялось нам жилище крота, сам зверек, в нем обитающий, находит свои хоромы достаточно светлыми. И сказать по чести, я не приметил, чтобы гость наш особенно тяготился своим положением, - право же, Софья, всякий раз, как я видел его беседующим с тобой, мне казалось, что я вижу самого счастливого человека на свете.
Слова эти, произнесенные без какой-либо задней мысли, тем не менее вызвали на щеках Софьи румянец, и для того, чтобы скрыть его, она стала смеяться, уверяя брата, что даже не расслышала толком, о чем говорил ей гость, но что он, должно быть, и в самом деле некогда был блестящим молодым человеком. Горячность, с какой она оправдывалась, и самый ее румянец не совсем пришлись мне по сердцу, однако я решил не давать воли своей мнительности.
Так как помещик обещал прийти на следующий день, жена отправилась готовить олений паштет; Мозес погрузился в книгу, а я занялся с малышами; дочери тоже не сидели сложа руки; я долго наблюдал, как они что-то такое варят на огне. Я полагал, что они решили помочь своей матушке. Но малютка Дик шепотом сообщил мне, что они готовят туалетную воду. Питая предубеждение против всех этих притираний и снадобий, ибо мне точно известно, что, нимало не улучшая цвет лица, они, напротив, для него губительны, я неприметно пододвинул свое кресло к камину, схватил кочергу и начал ворошить ею дрова якобы для того, чтобы поправить огонь, и вдруг, как бы невзначай, перевернул весь состав - приготовить его заново они бы уже не успели.
ГЛАВА VII
Столичный остряк. Самый последний тупица может показаться
занимательным в течение одного-двух вечеров
На другой день мы ждали к себе мистера Торнхилла, и можно вообразить, какие были произведены опустошения в кладовой: не хотелось ударить в грязь лицом! Жена и дочки, разумеется, пожелали предстать перед гостем в самом радужном своем оперении. Мистер Торнхилл прибыл в сопровождении двух приятелей, псаря и собственного капеллана. Своим многочисленным слугам, чтобы не обременять нас, он приказал отправиться в ближайший трактир. Но жена, обуреваемая гордыней, пожелала распространить свое гостеприимство также и на слуг - вследствие чего, замечу кстати, в течение последующих трех недель стол наш был весьма и весьма скромен. Правда, намек, брошенный накануне мистером Берчеллом, будто бы мистер Торнхилл сватается к мисс Уилмот, бывшей невесте сына моего, Джорджа, несколько умерил наше радушие; впрочем, случай помог ослабить натянутость, которую все невольно испытывали: ибо, когда, не помню кто, невзначай упомянул ее имя, мистер Торнхилл тотчас воскликнул, что просто понять не может, как такую дурнушку называют красавицей, - и даже при этом побожился.
- Да я бы скорее остановил свой выбор на одном из страшилищ, что украшают церковь святого Дунстана, - прибавил он. - Разрази меня молния, если это не так!
Он рассмеялся, а вслед за ним засмеялись и мы: шутки богача всегда остроумны. Оливия же притом еще не удержалась и шепотом, достаточно, однако, громким, заметила, что мистер Торнхилл обладает неиссякаемым запасом остроумия.
После обеда я предложил свой обычный тост - за церковь. Капеллан поблагодарил меня, сказав, что церковь является его единственной возлюбленной.
