Леонид Иванов - Глубокая борозда
— Давайте соревноваться!
Мальцев предложил Каралькину поехать в соседний с колхозом совхоз и ввести там ранние сроки сева.
— Если у вас получится лучше нашего, — говорил Мальцев, — то мы внедрим ваши советы. Но я сильно сомневаюсь, что у вас получится лучше… Поэтому пусть наш спор решит соревнование! — под аплодисменты всего зала заключил Мальцев.
Все ждали, что ответит представитель академии. Но Каралькин промолчал, у него не хватило мужества принять прямой и честный вызов на поединок. И всем стало ясно, что этот ученый «не умрет за свою идею».
Такое не очень часто случается: доклад представителя академии с установками на ранние сроки сева в Сибири был отвергнут сибирским совещанием и отвергнут почти единогласно.
Казалось бы, наступила, наконец, ясность со сроками сева в Сибири.
Однако на деле выходит не совсем так. Стоит прийти ранней весне, и все повторяется сначала: идет борьба за то, кто раньше отсеется.
Все эти события больше двух десятков лет проходили на моих глазах. И у меня было собрано много данных о фактических урожаях, полученных при различных сроках сева. Я назвал некоторые из них Соколову. Иван Иванович слушал внимательно, не перебивал, хотя временами, казалось, ему хотелось вставить свое замечание.
Вскоре впереди мелькнули огоньки.
— Наш колхоз, — оживился Соколов.
— Электричество во всех домах?
— С прошлого года. Радио есть. Мельница от электричества работает, крупорушка…
Соколов рассказывал, что дало колхозу электричество, но видно было, что думает он о другом. Я не прерывал его, зная, что это лучший способ дать собеседнику разговориться. Вскоре Соколов вернулся к прерванному разговору о сроках сева.
— А насчет сроков, понимаешь, все-таки вину должны взять местные власти, ну, и… конечно, областное начальство. Я тоже думал: почему так получается, откуда все началось? А началось это, думается, с первых годов колхозной жизни. Я сам здесь, в Сибири, с пяти лет — из Курской губернии мой батька переселился. Эту самую деревню переселенцы и заложили тогда. Так вот раньше мужик когда сеять начинал? После первого мая! Только опять же не надо забывать — первое мая тогда ведь по-старому считалось, а по-новому — это, значит, около пятнадцатого… И хлеба в большинстве хорошие росли. А ведь чем работали? Когда объединились, начали посевные площади сильно увеличивать, распахивать залежи, а тягла маловато. Вот сеять и начинали как можно раньше, а заканчивали, когда запрещение приходило, где-нибудь в середине июня. В таком случае и апрельские посевы давали урожай выше, чем июньские. Да июньские-то часто под заморозки попадали. Вот тогда-то и стали бояться упустить срок сева. И правы были! А потом техника стала прибывать, сроки сева сокращались, только вот беда: сокращались они не с двух сторон, а с одной. Надо бы начинать с краев да сжимать их к середине, а мы сжимали от июня к апрелю, середину-то отбросили. Шум с началом сева начинается, как и в те тридцатые годы. А если по-серьезному взглянуть, то тут и шуметь нечего. Посевная теперь — самая легкая работа. Земля вспахана с прошлого года, культивируй да сей. Вот я и говорю: можно за восемь дней отсеяться. А начни мы три дня назад посев, половину уж посеяли бы, а что толку? Ущерб государству и колхозу. А наш Михаил Николаевич все равно шумит, как и в тридцатые годы. Да, надо думать, и на него жмут. Вот и вы не в Корниловский район поехали, — он на первом месте в области, — а к нам, критиковать будете.
Я спросил:
— А все-таки, Иван Иванович, почему приписка?
Соколов подумал немного.
— Вы, конечно, подумаете: подлец Соколов, совесть партийную потерял. Отчасти это верно: потерял. А разве из личной корысти?
— Все-таки оберегали себя от выговора.
— Частично это так, конечно. И за это готов перед партией держать ответ. Ведь что получается? Прибавился у нас урожай зерновых, скажем, за последние пятнадцать лет? Хлеба мы получаем, конечно, больше, но это за счет распашки новых земель, а с гектара прибавки не получилось. Но зато сколько сору на полях поразвели — страшно смотреть. Разве это порядок? — Помолчав, Соколов продолжал: — Так вот насчет приписки… Сеем мы фактически позднее других, а землю наш бригадир Орлов умеет обрабатывать. Вот и с урожаем получше. Когда будете писать критику на Соколова, то уж и это скажите. Только про это вы, конечно, не будете писать. Так ведь? Вы напишете: вот, мол, преступник Соколов обманул государство. Добавите фактиков — и готово!
— Вы, Иван Иванович, говорите так, словно о вас уже десятки раз критические статьи писали.
— Писали… Районная газета каждую весну наш колхоз за отставание на севе ругает. А потом, осенью, вроде обратно раскручиваться начинает: хвалит за урожай.
Так с разговорами мы и въехали в деревню. Я всматривался в постройки, но хорошо видны были лишь ярко освещенные окна домов. Сами же дома прятались за высокими оградами. Такие добротные ограды не очень часты в сибирской деревне, и они всегда свидетельствуют о крепком колхозе.
Где-то в середине деревни Соколов остановил своего коня.
— Заходите в хату, старуха, видать, дома, а я скоро приду.
— Как-то неудобно, Иван Иванович…
— Чего неудобно? Заезжей у нас нет. Пошли!
Он ввел меня в избу и представил своей жене Матрене Харитоновне.
— Досталось там моему Ивану Ивановичу? — спросила хозяйка, когда Соколов ушел.
— Выговор объявили.
Матрена Харитоновна примолкла.
Квартира председателя состояла из кухни и просторной комнаты, в которой стояли широкая кровать, большой стол и диван. На всех пяти подоконниках — горшки с цветами, на стене — множество семейных фотографий, часы-ходики.
Не успел я умыться, как вернулась хозяйка с блюдом соленых огурцов и помидоров, захлопотала с самоваром. Из разговора с ней я узнал, что живут они «одни со стариком», что сын работал механиком в МТС и теперь в армии, а дочь была учительницей в своей деревне, но вышла замуж и переехала с мужем в совхоз, продолжает учительствовать.
Нашу беседу прервал приход Соколова и еще одного гостя, который оказался моим знакомым.
Это был Гребенкин.
С Гребенкиным мы когда-то учились в одном институте, только он курсом старше, оба ухаживали за одной девушкой, ставшей затем его женой.
Мы довольно часто встречались с Гребенкиным по работе, но разговор между нами всегда носил оттенок официальности. Гребенкин был энергичным, умным человеком, его уважали и в институте за веселый нрав и честность. Последний раз мы с ним встречались года два назад — в то время он работал заместителем заведующего сельхозотделом обкома партии. Гребенкин одним из первых подал заявление о том, что хочет поехать в деревню, и был избран председателем колхоза.
— Вот так встреча! — воскликнул Гребенкин, вскинув правую руку. Левая у него висела плетью — была перебита на войне. — А то Иван Иванович толкует — корреспондент! Думаю: дай посмотрю.
— Какими судьбами здесь?
— Да вот, возвращаюсь с бюро.
— Как же я не видел тебя?
— Я с другого бюро, — рассмеялся Гребенкин, показывая свои крупные зубы. — Мы ведь только живем по соседству с Иваном Ивановичем, а районы у нас разные.
2
Матрена Харитоновна поставила самовар во второй раз. Вначале говорили о сроках сева. Гребенкин сказал, что для него этот вопрос не является уже дискуссионным. После знакомства с работой колхоза «Сибиряк» и многих бесед со своими колхозниками он окончательно пришел к выводу, что сеять рано — это ставить под угрозу урожай.
— Значит, не будем сеять до середины мая!
Такие решительные заявления от Гребенкина мне слышать приходилось не часто. Будучи на высоком посту, он свое мнение редко высказывал первым, но, когда знал настроение начальства, говорил решительно, твердо. А тут совсем другие нотки. Я об этом и напомнил Гребенкину.
— А вот когда почувствуешь свою ответственность за весь колхоз, тогда и нотки будут другие! — рассердился он. — Всю жизнь так будет: кто на земле живет, тот ее и любит, тот и знает эту землю лучше всех! А мы — знаешь, поди? — собирали ученых, ставивших опыты на грядках, и просили: подскажите мужику-колхознику, когда боронить да когда зернышки в землю бросать. А они начальству в рот смотрят: промолвите руководящее слово, а мы уж научно это обоснуем…
— Не все же такие ученые, — вступился Соколов.
— Не все, — согласился Гребенкин. — А вот бывает, что тон порой задают именно те, которые никогда не рисковали, а только обосновывали чужое мнение, научную базу подводили. Вот поверь мне, — повернулся ко мне Гребенкин, — я жду первого областного совещания… Столько у меня за год накопилось гнева против некоторых ученых, что черт знает что такое!
— Ты же и сам наукой немножко ведал, — напомнил я.
— Вот и ты тоже, — огрызнулся Гребенкин. — Не меньше, чем на ученых, я зол на вашего брата — корреспондентов! Я тебе прямо скажу: вы, газетчики, тоже виноваты в низких урожаях. Да-да! Я тебе прямо это скажу. Что такое сельскохозяйственная наука в современных условиях? Это, пойми, прежде всего широкое обобщение опыта колхозов и совхозов. Опыта накоплено столько — хоть отбавляй. В каждом колхозе есть опыт. Хороший или, наоборот, очень плохой, но опыт. А если разобраться в причинах, почему колхоз собрал низкий урожай, то это будет не менее ценно, чем описать удачу с урожаем. — Гребенкин горячился все более и более. — А что вы, газетчики, делаете? Услышите, где председателя избили за затяжку сева, и все в один голос: вот он, преступник, ждет, когда земля прогреется, не сеет. По-моему, у вашего брата своих мыслей маловато, вы тоже придерживаетесь шаблонных установок. А кому, как не газете, разобраться в тонкостях, правильно осветить события?
