Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести)
Карло не мог понять, что произошло. Не сошел ли Джеронимо вдруг с ума? Хотя он и легко раздражался, так он еще никогда не разговаривал.
В только что подъехавшем экипаже сидели двое англичан. Карло снял перед ними шляпу, и слепой запел. Один из англичан вышел из экипажа и бросил в шляпу Карло несколько монет. Карло сказал "спасибо" и потом, как бы про себя: "Двадцать ченте-зимо". Лицо Джеронимо оставалось неподвижным; он начал новую песню. Экипаж с обоими англичанами уехал.
Братья молча поднялись по лестнице. Джеронимо сел на скамью, Карло остался стоять у печки.
- Почему ты молчишь? - спросил Джеронимо.
- Да ведь, - ответил Карло, - это могло быть только так, как я тебе сказал. - Голос его слегка дрожал.
- А что ты сказал?
- Может быть, это был сумасшедший.
- Сумасшедший? Вот это ловко! Если кто-то говорит "я дал твоему брату двадцать франков", значит, он сумасшедший! Э, а почему он сказал: "Смотри, чтобы тебя не обманули", а?
- Может быть, он и не сумасшедший... но есть люди, которые любят подшутить над нами, бедняками.
- Э! - закричал Джеронимо. - Подшутить? Вот, вот как раз это ты и должен был еще сказать, этого я и ждал! - И он осушил стоявший перед ним стакан вина.
- Но, Джеронимо! - крикнул Карло, чувствуя, что от растерянности почти не в состоянии говорить. - Почему я стал бы... как ты можешь так думать?..
- А почему у тебя дрожит голос... э... почему?
- Джеронимо, уверяю тебя, я...
- Э... я тебе не верю! Вот теперь ты смеешься... я ведь знаю, что ты теперь смеешься!
Слуга крикнул снизу:
- Эй, слепой, люди приехали!
Братья машинально встали и спустились по лестнице. Одновременно подъехали две коляски, в одной сидело трое мужчин, в другой пожилая супружеская пара. Джеронимо пел, Карло беспомощно стоял возле него. Что же теперь делать? Брат ему не верит! Возможно ли это? И он испуганно косился на Джеронимо, который надтреснутым голосом пел свои песни. Карло казалось, что он видит, как в голове брата роятся мысли, которых он раньше никогда у него не замечал.
Коляски давно уехали, а Джеронимо все пел. Карло не решался прервать его. Он не знал, что сказать, и боялся, что у него снова задрожит голос. Вдруг наверху раздался смех, и Мария крикнула:
- Что это ты поешь да поешь? Ведь от меня ты все равно ничего не получишь!
Джеронимо прервал пение, не окончив мелодии. Это прозвучало так, будто его голос и струны оборвались одновременно. Потом он снова поднялся по ступенькам, и Карло последовал за ним. В зале он сел около Джеронимо. Что же ему делать? Ничего другого не оставалось: надо еще раз попытаться разуверить брата.
- Джеронимо, - сказал он, - клянусь тебе... опомнись, Джеронимо... как можешь ты думать, что я...
Джеронимо молчал, казалось, его мертвые глаза смотрят на серый туман за окном. Карло продолжал:
- Ну, может быть, он и не сумасшедший, ведь он мог и ошибиться... да, конечно, он ошибся... - Но Карло ясно чувствовал, что сам не верит в то, что говорит.
Джеронимо нетерпеливо отмахнулся, но Карло продолжал, внезапно оживившись:
- Зачем бы я стал... ведь ты знаешь, я ем и пью не больше тебя, а когда я покупаю себе новую куртку, тебе об этом известно... к чему же мне столько денег? Что мне с ними делать?
И тогда Джеронимо процедил сквозь зубы:
- Не лги, я слышу, как ты лжешь!
- Я не лгу, Джеронимо, я не лгу! - испуганно сказал Карло.
- Эй! Ты уже отдал ей монету, да? Или она получит ее только после? крикнул Джеронимо.
- Мария?
- А кто же еще? Конечно, Мария. Эй, ты, лгун, вор! И, словно не желая больше сидеть с ним рядом за столом, Джеронимо оттолкнул его локтем.
Карло встал. Пристально посмотрел он на брата, потом вышел из комнаты и спустился по лестнице во двор. Широко раскрытыми глазами он уставился на дорогу, погруженную в бурый туман. Дождь утихал. Карло сунул руки в карманы и вышел на воздух. У него было такое чувство, словно брат его прогнал. Что же все-таки произошло?.. Он все еще не мог понять. Что это за человек? Подает один франк, а говорит, будто дал двадцать! Ведь была же у него для этого какая-нибудь причина?.. И Карло стал рыться в памяти, не нажил ли он себе где-нибудь врага, который подослал сюда кого-то, чтобы ему отомстить. Но сколько он себя помнил, никогда он никого не обижал, никогда ни с кем не заводил серьезной ссоры. Вот уже двадцать лет он только и делал, что стоял во дворах или на обочинах дорог со шляпой в руке... Не рассердился ли на него кто-либо из-за женщины?.. Но как давно он уже не имел с ними дела... последней была кельнерша в Ла-Роза, прошлой весной... уж тут-то ему наверняка никто не завидовал... Непостижимо!.. Что же за люди живут в том мире, который простирается за горами и ему неведом? Они приезжали отовсюду, но что он знал о них?.. Этому незнакомцу, видимо, зачем-то понадобилось сказать Джеронимо: "Я дал твоему брату двадцать франков..." Ну, ладно... Но что же теперь делать? Вдруг оказалось, что Джеронимо ему не доверяет. Этого он не мог вынести! Что-то необходимо предпринять. И Карло поспешил назад.
Когда он снова вошел в комнату, Джеронимо лежал, вытянувшись, на скамье и, казалось, его не заметил. Мария принесла обоим еду и питье. Во время обеда они не произнесли ни слова. Когда Мария собирала тарелки, Джеронимо вдруг засмеялся и спросил ее:
- Что же ты себе купишь на эти деньги?
- На какие деньги?
- Ну так что же? Новую юбку или серьги?
- Что ему от меня надо? - обратилась она к Карло.
В это время внизу во дворе загрохотали тяжело нагруженные повозки; раздались громкие голоса, и Мария поспешно спустилась вниз. Через несколько минут вошли три возчика и сели за стол; трактирщик подошел к ним и поздоровался. Возчики ругали скверную погоду.
- Сегодня ночью у вас тут выпадет снег, - сказал один.
Другой стал рассказывать, как десять лет тому назад, в середине августа, его на перевале занесло снегом и он едва не замерз. Мария подсела к ним. Подошел и слуга справиться о своих родителях, живущих внизу, в Бормио.
Опять подъехал экипаж с путешественниками. Джеронимо и Карло сошли вниз; Джеронимо пел, Карло протягивал шляпу, и проезжающие бросали в нее милостыню. Джеронимо казался теперь совсем спокойным. Иногда он спрашивал: "Сколько?" - и, услышав ответ Карло, слегка кивал головой. Тем временем Карло старался собраться с мыслями, но был не в состоянии думать и лишь смутно чувствовал, что случилось нечто страшное и он совершенно беспомощен.
Поднимаясь снова по лестнице, братья услышали наверху громкий беспорядочный говор и смех возчиков. Младший из них крикнул Джеронимо:
- Спой-ка и нам что-нибудь, мы тебе заплатим! Верно ведь? - обратился он к остальным.
Подходя к столу с бутылкой красного вина, Мария сказала:
- Не трогайте его сегодня, он не в духе.
Вместо ответа Джеронимо стал посреди комнаты и запел. Когда он кончил, возчики захлопали в ладоши.
- Поди сюда, Карло! - крикнул один из них. - Мы тоже хотим бросить свои деньги в твою шляпу, как те господа внизу!
И, взяв мелкую монетку, он высоко поднял руку, собираясь бросить милостыню в шляпу, которую протянул ему Карло. Но слепой схватил возчика за руку и сказал:
- Лучше мне, лучше мне, а то она может упасть не туда... не туда!
- Как это - не туда?
- Э, ну, возьмет и упадет у Марии между ног! Все засмеялись, хозяин и Мария тоже, только Карло продолжал стоять неподвижно. Никогда еще Джеро-нимо так не шутил!..
- Подсаживайся к нам! - закричали возчики. - Ты веселый парень! - И они потеснились, чтобы освободить для Джеронимо место. Все шумнее и беспорядочнее становилось за столом; Джеронимо болтал, как и все другие, громче и веселее, чем обычно, и не переставал пить. Как только Мария опять вошла, он попытался притянуть ее к себе. Тогда один из возчиков сказал, смеясь:
- Уж не воображаешь ли ты, что она красива? Ведь это безобразная старуха!
Но слепой посадил Марию к себе на колени.
- Все вы дураки, - сказал он. - Думаете, мне нужны глаза, чтобы видеть? Я знаю даже, где теперь Карло. Э! Вон он стоит там у печки, засунул руки в карманы и смеется.
Все посмотрели на Карло, который стоял, прислонившись к печке, открыв рот, и теперь действительно скривил лицо в усмешке, словно не хотел изобличить брата во лжи.
Вошел слуга; если возчики хотят до наступления темноты попасть в Бормио, им следует поторопиться. Они встали и шумно распрощались. Братья опять остались в зале одни. То был час, когда они нередко ложились поспать. В трактире воцарилась тишина, как всегда в послеобеденное время. Положив голову на стол, Джеронимо, по-видимому, спал. Карло несколько раз прошелся по залу, потом сел на скамью. Он очень устал. Ему чудилось, что его сковал тяжелый сон. Вспоминалась всякая всячина, вчерашний, позавчерашний и все прошедшие дни и в особенности жаркие летние дни и ослепительно-белые проезжие дороги, по которым они бродили с братом, и все это было теперь таким далеким и призрачным, словно никогда больше не сможет повториться.
