Богова делянка - Луис Бромфилд
Но Томас Уиллингдон уже отпутешествовался. Его скитаниям пришел конец, он приехал домой умирать, и его было не выманить из надежных стен собственной комнатки над кухней. Семья находилась в тисках финансового кризиса, так что нечего было и думать всем пускаться в длинное путешествие в южную часть штата. Поэтому на семейном совете было решено, что поедут на торжество Джонни и его отец, представляя четвертое и пятое поколения рода, основателями которого были переселившиеся в новый край Йорг и Эльвира.
Для Джонни это было первое длинное путешествие на поезде, и от волнения, жары и духоты его тошнило всю дорогу. По прибытии в Уильямсбург они узнали, что все гостиницы и пансионы в городке уже заполнены потомками Йорга и Эльвиры, так что в конце концов им пришлось просить пристанища у Сапфиры. Ее собственный дом был забит до отказа, и им с трудом нашлась комнатка над конюшней, которую обычно занимал один из работников. Комнатка была маленькая, с некрашеными дощатыми стенами, она насквозь пропахла лошадьми, упряжью и мылом, и, выглянув поутру в окошко, можно было наблюдать жеребят и однолеток, резвившихся в загоне. Для маленького мальчика такая комната была лучше любых дворцовых палат. Для отца Джонни, страстного лошадника, она была раем. Отец с сыном кормили жеребят сахаром, осматривали племенных кобыл и трепали по холкам двух могучих жеребцов — Юпитера и Ахиллеса. Лошади были кругом. Вы видели их, ощущали их присутствие и слышали запах этих великолепных рослых моргановских жеребцов, кобыл и жеребят.
Сапфира по-прежнему жила на ферме, на которую приехала прямо из-под венца свыше восьмидесяти лет тому назад. Чтобы попасть на ферму, нужно было свернуть с шоссе, идущего от Уильямсбурга, и проехать под аркой, на которой было выведено золотыми буквами: «Скотоводческая ферма Спринг-Хилл». Сразу за аркой начиналась кленовая аллея, к которой с обеих сторон примыкали пастбища; пасшиеся там кобылы и жеребята всех возрастов и размеров, услышав, что кто-то едет мимо, поднимали головы, а затем начинали кругами носиться по полю.
Дом был похож на дом Полковника — большой, белый, со множеством флигелей и пристроек, стоял он на пологом холме. У подножия холма бил мощный холодный ключ, орошающий пастбища. Вначале вода подавалась наверх в дом при помощи старинного поршня, но Сапфира была сторонницей прогресса, интересовалась последними достижениями техники и уже давно установила вместо этого поршня машину, работавшую на керосине. Поместье не выглядело живописно, для этого оно было слишком зажиточным и современным. Все ограды были деревянные, а огромные коровники и конюшни покрашены в общепринятый вишневый цвет. По углам коровника поднимались силосные башни — первые во всем штате.
Сапфира была богата. С тех самых пор, как она бежала рядом с фургоном по дороге из Мэриленда, собирая в мешочек сизые перышки сойки и блестящие камушки, она неустанно накапливала богатство. Это она со своим проницательным умом и энергией, проявившимися еще в юности, создала при посредстве украшенного бакенбардами, несколько ограниченного супруга скотоводческую ферму, провела целый ряд удачных биржевых спекуляций и сумела правильно разместить капитал. А когда в шестьдесят семь лет ее супруг скончался от воспаления легких, она взяла все дела в свои руки. Очень скоро после его смерти выяснилось, что ценность он собой представлял разве как производитель. Всем стало очевидно, что это ее ум ворочал делами и изыскивал пути к дальнейшему обогащению, потому что она не только сберегла состояние, нажитое при живом муже, но и сильно приумножила его. Уже почти сорок лет она вдовствовала и становилась с каждым годом все богаче и богаче.
В день юбилея на лужайке под деревьями были поставлены четыре невероятно длинных стола, вокруг которых расселись потомки Йорга и Эльвиры Ван Эссен. Всех их было за полторы тысячи, но несколько сот приехать не смогло. Кое-кто жил в Калифорнии, кое-кто в Вашингтоне и Орегоне, некоторые находились в Европе, а один правнук, имевший пятерых детей, служил консулом в Сингапуре. Присутствовали Патерсоны и Биттеруорты, Уиллингдоны и Ван Эссены, Джонсы и Макдональды — в большинстве своем скромные, рассудительные люди самых разнообразных профессий, начиная с кузнеца и кончая старшим сыном Сапфиры Эбеном — в прошлом конгрессменом, и ее внуком — сенатором штата. Всего прямых потомков у нее было сто восемьдесят шесть человек, и только несколько человек из них не смогли приехать. Йорг и Эльвира — патриарх и матриарх — потрудились на славу. У них осталось в этом новом краю достаточно потомков, чтобы населить целый городок.
Для пиршества были зажарены на вертеле три быка и пять барашков, не говоря уже о бесчисленном множестве кур, изжаренных в кипящем масле, кукурузе и картофеле в мундире, испеченном в золе, для чего потребовался костер, поглотивший целиком несколько больших деревьев. Пили сидр, пиво и холодную родниковую воду, ели всевозможные пироги. Подавали на столы дочери Сапфиры, ее внучки и правнучки. Была среди них даже одна праправнучка, девочка лет одиннадцати, для которой было приготовлено место рядом со старой Сапфирой во главе центрального стола.
Под деревьями и вокруг костров собрались дядья и тетки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, дети, внуки и правнуки, до той поры в глаза друг друга не видевшие. Иные и не подозревали о существовании многих своих родственников. Они сидели и сплетничали, болтали, рассказывали о себе, сговаривались относительно будущих встреч, которые вряд ли когда-нибудь состоятся. Только один человек знал всех присутствующих или хотя бы знал об их существовании. Это был Эбен, старший сын Сапфиры, конгрессмен, которому самому уже стукнуло восемьдесят два года. История рода была его коньком. У него был огромный журнал, куда он в строгом порядке заносил имена всех представителей рода.
Наконец, когда все было готово, быки и барашки зажарены до идеальной готовности, из дому в сопровождении своего сына Эбена появилась старая Сапфира.
Это была крошечная старушка, немногим больше воробья. На ней было лиловое платье (она терпеть не могла черный
