Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд
– Горячая новость! – сказала Норти Альфреду. – Верный Эми получил указания от лорда Ворчуна обеспечить вам первосортное обслуживание.
– Неужели? – Фальцет. – А как оно отличается от того, что я получал до этого?
– Как отличается? До настоящего времени вы получали только третий сорт, смягчаемый при этом бесценным Эми по причине того, что он очень любит нас всех.
– Эми любит меня?
– Да, он всегда говорит: мне нравится этот человек. Он преклоняется перед вами. Для него тягостна его обязанность писать все эти отвратительные и не вполне правдивые вещи про нас, когда он спит и видит стать частью семьи.
– Частью семьи? В каком качестве, могу я спросить?
– Вы могли бы его усыновить.
– Спасибо. У нас уже есть Чанг и барсук, вряд ли нам нужны еще какие-то питомцы.
– Бедняга.
«ПРОВАЛ
Не секрет, что деятельность сэра Альфреда Уинчема в Париже обернулась провалом, и Уайтхолл ныне желал бы заменить его более энергичной личностью. Хорошо известная склонность сэра Альфреда к университетской интриге не продвинула его далеко по извилистым тропинкам французской внешней политики. Чувствуется, что нужен более опытный профессионал, а тем временем англо-французские отношения никогда не были хуже.
ДРУЖБА
Принимая во внимание старую дружбу месье Буш-Бонтана с матерью леди Уинчем (впервые обнародованную в этой колонке), французские политические круги понимают, что посольство отдает печальное предпочтение его партии. Члены оппозиционных партий больше не принимаются. Сэр Альфред оторван от французского общественного мнения.
РАНГУН
Хорошо информированные круги делают предположения относительно будущего сэра Альфреда, и ходит слух, что он скоро может быть переведен в Рангун[114]».
Норти и Филип наперегонки прибежали ко мне в спальню в то утро, когда появились эти едкие заметки. Она плюхнула Чанга на мою постель. Я всегда немного занималась им после завтрака и находила мальчика очаровательным – довольный, здоровый ребенок, смешливый и всегда готовый порадовать. Когда я была с ним, то думала, что, вероятно, его поколение в будущем отвергнет антишарм, который сейчас в моде, может, даже выработает чувство юмора и будет стремиться привлекать, а не отталкивать. Если мой внук окажется хотя бы наполовину так мил, как гражданин мира, я совсем не буду сожалеть о том, что мне приходится воспитывать их обоих.
– Наконец-то Мокбар пал жертвой собственной глупости, – усмехнулся Филип. – Полагаю, это требует принятия мер. Альфред должен поговорить со своим адвокатом, и, не исключено, мы даже сумеем избавиться от него.
– Тогда бедняжка будет голодать, – заметила Норти.
– Пусть.
– Фанни, это жестоко. Как насчет его малышей?
– Они выживут, – сказала я. – А что, англо-французские отношения действительно так плохи, Филип?
– Боюсь, в этой части он прав. Это не вина Альфреда, но отношения накалились и грозят серьезным кризисом. Мы полны решимости заполучить те чертовы острова и помочь американцам перевооружить немцев.
– Кажется безумием, не правда ли?
– Нет, если мы действительно намерены привлечь их в качестве союзников.
– Не понимаю, почему люди хотят иметь немцев на своей стороне? – удивилась Норти. – Мне еще не доводилось слышать, чтобы они выиграли войну.
– Они были бы хороши с французскими генералами.
– Хоть бы все это разрешилось! Биржу сильно лихорадит от этого.
– Еще бы! – воскликнул Филип.
– Я должна покориться судьбе. Оставить тебе Чанга? – спросила она. – У меня уйма работы.
– Да, оставь его, – ответила я. – В последнее время твоя работа была удовлетворительной. Ты умница, и я тобой довольна.
– Это хорошо известное лекарство от разбитого сердца, – промолвила Норти, трагически посмотрев на Филипа.
– Продолжай, – сказал он. – Мне это нравится.
– Дорогая, что ты делаешь сегодня вечером? – спросила я.
– Доктор Лекер.
– Lecoeur soupire la nuit le jour, qui peut me dire si c’est l’amour?[115]– произнес Филип.
– Да.
– И я полагаю, – продолжил он, – что всякий раз, как ты проходишь мимо Бурбонского дворца, статуи Сюлли и Л’Опиталя сходят со своих постаментов и кланяются тебе?
– Да, кланяются. Это англичане меня не ценят. Всем пока.
Когда Норти ушла, мы с Филипом рассмеялись.
Он сказал:
– Принимающие у себя гостей жены здешних дипломатов негодуют на Норти, потому что к числу ее поклонников примкнул Тони де Ламбеск – да, Фанни, этот маленький белокурый парень, которого ты встречаешь повсюду. Они рассматривают его и меня как единственных в городе пригодных холостяков – мы должны обслуживать все их званые обеды. Существуют сотни одиноких французов, которые хотели бы быть приглашенными, но вы же знаете, каковы эти женщины – слишком робкие, чтобы попробовать кого-нибудь нового. В этом случае им, возможно, придется иметь дело с неожиданным диалогом, а этого нельзя допустить. Разговор должен течь по знакомому руслу, в соответствии с некой избитой старой формулой. Предположим, кто-то упоминает графа Пьера[116] – конечно, правильно будет сказать, что он просто обожает свою невестку[117]! А вот чужак мог бы спросить, имеете ли вы в виду исследователя Пьера Радиссона. Или, того хуже, графа Пьера из «Войны и мира»? И вся компания почувствует, что был взят неверный тон, – они даже могли бы начать использовать свои мозги. Это неприемлемо. Они любят вялую игру в мячик и не желают, чтобы умные молодые технари нарушали границы. Мы с Ламбеском знаем правильные ответы, хоть разбуди нас среди ночи. Но теперь он всегда либо идет куда-нибудь с Норти, либо надеется на это. Выжидает до последнего момента, молясь, чтобы она была не занята. Бесполезно приглашать его заранее. Единственная надежда – позвонить ему в половине девятого и заставить прийти, раздосадованного в таком случае. Это сильно разладило светскую жизнь. Пора уже Норти выходить замуж, такие вот дела.
– Да, но за кого?
– Кто там есть? Буш-Бонтан малость староват… тот начальник канцелярии (всегда забываю его имя) уродливый… Круа вроде бы беден…
– А это имело бы значение?
– В случае с Норти? Она бы мгновенно извела бедного человека.
– А Круа вообще существует? Я до сих пор его не видела, а вы?
– Кто-то же научил ее французскому; она тараторит со скоростью сто миль в час. Затем Лекер – он слишком занятой… Шарль-Эдуар слишком женатый (к сожалению)… посол Нормандских островов имеет рыночного грузчика, которого обожает… А вот еще Эймиас, как насчет него? Подходящий вдовец.
– Я против, – сказала я.
– Тогда остается Ламбеск, хотя ему нужно позолотить свой герб[118].
– А почему бы вам на ней не жениться? – бесстрашно спросила я.
– Что ж, знаете, я бы мог. Несмотря на всю ее суету, теперь, когда я к ней привык, не могу
