Скорби Сатаны - Мария Корелли
– Только что… когда поцеловали меня?
– Все радости небес и все огни ада в один миг! – выпалил я.
Она взглянула на меня с задумчивым и хмурым видом:
– Странно! А знаете, что чувствовала я?
Я покачал головой, улыбаясь и прижимая губы к мягкой маленькой ручке.
– Ничего! – сказала она с каким-то безнадежным жестом. – Уверяю вас, решительно ничего! Я бесчувственна. Я одна из тех современных женщин, которые способны только думать и анализировать.
– О, думайте и анализируйте, сколько вам будет угодно, моя королева! – ответил я шутливо. – Но только думайте о счастье со мной, вот все, чего я желаю.
– Вы можете быть счастливы со мной? – спросила она. – Подождите – не отвечайте, пока я не скажу вам, кто я. Вы совершенно ошибаетесь во мне.
Она смолкла, и я с тревогой ждал, что же она скажет, глядя на нее.
– Я всегда предназначалась для того, – выговорила она наконец медленно, – к чему пришла теперь: стать собственностью богатого человека. Многие мужчины смотрели на меня, желая купить, но не могли заплатить цену, которую требовал мой отец. Пожалуйста, не глядите так огорченно! Все, что я говорю, не только верно, но и совершенно обыкновенно. Все незамужние женщины из высшего общества в Англии продаются в наше время так же беспощадно, как черкешенки на варварском невольничьем рынке. Я вижу, вы собираетесь возразить и заверить меня в своей преданности. В этом нет необходимости, я охотно верю, что вы любите меня так сильно, как может любить мужчина, и я рада этому. Но вы не знаете меня по-настоящему. Вас привлекают мое лицо и фигура, вы восхищаетесь моей молодостью и невинностью. Но я не молода, а стара сердцем и чувствами. Я была молода в Уиллоусмире, когда жила среди цветов и птиц, среди доверчивых и честных существ, обитающих в лесах и полях. Но одного сезона в городе оказалось достаточно, чтобы убить во мне молодость: одного сезона обедов, балов и чтения модных романов. Как писатель, вы должны знать кое-что об обязанностях автора, о серьезной и даже ужасной ответственности, которую он несет, когда выпускает в свет произведение, полное пагубы и яда, заражающее умы, доселе здоровые и чистые. Ваша книга основана на благородных мотивах, и за это я восхищаюсь ею, хотя она показалась мне не столь убедительной, как могла бы быть. Она хорошо написана, но у меня сложилось впечатление, что вы не совсем искренне внушаете читателю некоторые мысли и потому кое-что упустили.
– Вы наверняка правы, – ответил я, поддаваясь благотворному порыву самоуничижения. – Эта книга никуда не годится как литературное произведение. Она всего лишь разрекламирована критикой, чтобы стать гвоздем сезона!
– Во всяком случае, – продолжала Сибил, и глаза ее потемнели от силы чувств, – вы не загрязнили свое перо мерзостью, свойственной многим современным авторам. Разве может девушка читать книги, которые в наше время свободно издаются и которые ее глупые светские друзья советуют прочесть, – потому что эти книги «необычны до ужаса!» – и при этом оставаться неиспорченной и невинной? Книги, в которых подробно рассказывается о жизни отверженных? Авторы которых описывают и анализируют тайные людские пороки? провозглашают «свободную любовь» и многоженство чуть ли не священным долгом? не видят ничего постыдного в том, чтобы ввести в круг порядочных жен и чистых девиц героиню, которая ищет какого-нибудь мужчину с целью родить от него ребенка, не подвергая себя «унижению» замужества? Я прочла все эти книги – и что теперь ожидать от меня? Только не невинности! Я презираю мужчин, я презираю свой пол, я ненавижу саму себя за то, что я женщина! Вы удивляетесь моему доходящему до фанатизма отношению к Мэвис Клэр? Но я отношусь к ней так только потому, что ее книги на время возвращают мне самоуважение и заставляют видеть человечество в более благородном свете. Она возвращает мне, хотя бы на час, слабую веру в Бога, так что душа чувствует себя освеженной и очищенной. Тем не менее, Джеффри, вы не должны смотреть на меня как на невинную юную девушку из числа тех, кого идеализировали и воспевали великие поэты. Я испорчена распущенными нравами и сластолюбивой литературой нашего времени.
Я слушал ее молча, удрученный и потрясенный, словно нечто неописуемо чистое и драгоценное рассыпалось в прах у моих ног. Она встала и взволнованно прошлась по комнате, двигаясь с медленной, но энергичной грацией, которая вопреки моему желанию и воле напомнила мне движения какого-то пойманного и заточенного в клетку дикого хищника.
– Только не обманитесь во мне, – сказала она, остановившись на мгновение и мрачно глядя мне в глаза. – Если вы женитесь на мне, пусть это будет сознательно сделанный выбор. Ибо с таким богатством вы, конечно, можете жениться на любой женщине, которая вам понравится. Я не говорю о том, что вы могли бы найти девушку лучше меня: в моем окружении все схожи, все писаны одной кистью и исполнены тех же чувственных, материалистических взглядов на жизнь и свои обязанности, как и героини светских романов, которыми восхищаются читатели. Где-нибудь в далекой провинции, среди мещан еще можно отыскать милую румяную девушку – образец невинности, но она покажется вам глупенькой и неинтересной. Моя главная рекомендация – моя красота, вы видите ее, и все ее видят, и сама я не такая притворщица, чтобы вести себя так, будто этого не замечаю. В моей внешности нет ничего притворного: волосы не накладные, цвет лица натуральный, фигура – не результат трудов изготовителя корсетов, брови и ресницы не накрашены. О да, вы можете быть уверены, что моя физическая красота неподдельна! Но она не является внешним выражением столь же прекрасной души, и я хочу, чтобы вы это знали. Я вспыльчивая, обидчивая, порывистая, часто бываю черствой, склонной к болезненности и меланхолии. Должна признаться, что я впитала, сознательно или бессознательно, то презрение к жизни и неверие в Бога, которые составляют главную тему почти всех сегодняшних общественных учений.
Она смолкла, и я смотрел на нее со странным чувством благоговения и разочарования, как варвар на идола, которого он все еще любит, но в которого больше не может веровать. Однако сказанное ею никоим образом не противоречило моим собственным теориям. Как же я мог жаловаться? Я не верил в Бога – так почему мне следовало сожалеть о том, что она разделяла мое неверие? Я невольно цеплялся за старомодную идею о том, что священной обязанностью женщины является религиозная вера. Причин этого я не понимал: разве что за всем этим стояли романтические фантазии, будто бы добрая женщина помолится
