Чарльз Диккенс - Холодный дом (главы I-XXX)
- Она была очень больна? - спросил мистер Джарндис доктора.
Мисс Флайт немедленно ответила сама, хотя опекун задал вопрос шепотом.
- Ах, совсем, совсем расхворалась! Ах, действительно тяжко болела! пролепетала она конфиденциальным тоном. - Не боль, заметьте... но волнение. Не столько физические страдания, сколько нервы... нервы! Сказать вам правду, - продолжала она, понизив голос и вся дрожа, - у нас тут умер один человек. В доме нашли яд. Я очень тяжело переживаю такие ужасы. Я испугалась. Один мистер Вудкорт знает - как сильно. Мой доктор, мистер Вудкорт! - представила она его очень церемонно. - Подопечные тяжбы Джарндисов... Джарндис, владелец Холодного дома... Фиц-Джарндис.
- Мисс Флайт, - начал мистер Вудкорт серьезным тоном (словно, говоря с нами, он обращался к ней) и мягко касаясь рукой ее локтя, - мисс Флайт описывает свой недуг со свойственной ей обстоятельностью. Ее напугало одно происшествие в этом доме, которое могло напугать и более сильного человека, и она занемогла от огорчения и волнения. Она поспешила привести меня сюда, как только нашли тело, но было уже поздно, и я ничем не мог помочь несчастному. Впрочем, я вознаградил себя за неудачу - стал часто заходить к мисс Флайт, чтобы хоть немного помочь ей.
- Самый добрый доктор из всей медицинской корпорации, - зашептала мне мисс Флайт. - Я жду решения суда. В Судный день. И тогда буду раздавать поместья.
- Дня через два она будет так же здорова, как всегда, - сказал мистер Вудкорт, внимательно глядя на нее и улыбаясь, - другими словами, совершенно здорова. А вы слышали о том, как ей повезло?
- Поразительно! - воскликнула мисс Флайт, восторженно улыбаясь. Просто невероятно, милая моя! Каждую субботу Велеречивый Кендж или Гаппи (клерк Велеречивого Кенджа) вручает мне пачку шиллингов. Шиллингов... уверяю вас! И всегда их одинаковое количество. Всегда по шиллингу на каждый день недели. Ну, знаете ли! И так своевременно, не правда ли? Да-а! Но откуда же эти деньги, спросите вы? Вот это важный вопрос! А как же! Сказать вам, что думаю я? Я думаю, - промолвила мисс Флайт, отодвигаясь с очень хитрым видом и весьма многозначительно покачивая указательным пальцем правой руки, - я думаю, что лорд-канцлер, зная о том, как давно была снята Большая печать (а ведь она была снята очень давно!), посылает мне эти деньги. И будет посылать вплоть до решения суда, которого я ожидаю. Да... это, знаете ли, очень похвально с его стороны. Таким путем признать, что он и вправду немножко медлителен для человеческой жизни. Так деликатно! Когда я в прошлый раз была в суде, - а я бываю там регулярно, со своими документами, - я дала ему понять, что знаю, кто присылает деньги, и он почти признался. То есть я улыбнулась ему со своей скамьи, а он улыбнулся мне со своей. Но это большая удача, не правда ли? А Фиц-Джарндис очень экономно тратит для меня эти деньги. О, уверяю вас, очень!
Я поздравила мисс Флайт (так как она обращалась ко мне) с приятной добавкой к ее обычному бюджету и пожелала ей подольше получать эти деньги. Я не стала раздумывать, кто бы это мог присылать ей пособие, не спросила себя, кто был к ней так добр и так внимателен. Опекун стоял передо мной, рассматривая птичек, и мне незачем было искать других добрых людей.
- Как зовут этих пташек, сударыня? - спросил он. - У них есть имена?
- Я могу ответить за мисс Флайт, - сказала я, - имена у птичек есть, и она обещала нам назвать их. Помнишь, Ада?
Ада помнила это очень хорошо.
- Разве обещала? - проговорила мисс Флайт. - Кто там за дверью?.. Зачем вы подслушиваете, Крук?
Старик, хозяин дома, распахнул дверь и появился на пороге с меховой шапкой в руках и с кошкой, которая шла за ним по пятам.
- Я не подслушивал, мисс Флайт, - сказал он. - Я хотел было к вам постучать, а вы уж успели догадаться, что я здесь!
- Гоните вниз свою кошку! Гоните ее вон! - сердито закричала старушка.
- Ну, ну, будет вам!.. Бояться нечего, господа, - сказал мистер Крук, медленно и пристально оглядывая всех нас поочередно, - пока я здесь, на птиц она не кинется, если только я сам не велю ей.
- Не посетуйте на моего хозяина, - проговорила старушка с достоинством. - Он ведь... того, совсем того! Что вам нужно, Крук? У меня гости.
- Ха! - произнес старик. - Вы ведь знаете, что меня прозвали Канцлером?
- Да! Ну и что же? - сказала мисс Флайт.
- "Канцлер", а незнаком с одним из Джарндисов, неужто это не странно, мисс Флайт? - захихикал старик. - Разрешите представиться?.. Ваш слуга, сэр. Я знаю тяжбу "Джарндисы против Джарндисов" почти так же досконально, как вы, сэр. Я и старого сквайра Тома знавал, сэр. Но вас, помнится, никогда не видывал... даже в суде. А ведь, если сложить все дни в году, когда я там бываю, получится немало времени.
- Я никогда туда не хожу, - отозвался мистер Джарндис (и он действительно никогда, ни при каких обстоятельствах, не появлялся в суде). Я скорей отправился бы в... какое-нибудь другое скверное место.
- Вот как? - ухмыльнулся Крук. - Очень уж вы строги к моему благородному и ученому собрату, сэр; впрочем, это, пожалуй, естественно для Джарндиса. Обжегся на молоке, будешь дуть на воду, сэр! Что я вижу! Вы, кажется, интересуетесь птичками моей жилицы, мистер Джарндис? - Шаг за шагом, старик прокрался в комнату, приблизился к опекуну и, коснувшись его локтем, впился пристальным взглядом ему в лицо. - Чудачка такая, ни за что не соглашается сказать, как зовут ее птиц, хотя всем им дала имена. Последние слова он произнес шепотом. - Ну как, назвать мне их, Флайт? громко спросил он, подмигивая нам и показывая пальцем на старушку, которая отошла и сделала вид, что выметает золу из камина.
- Как хотите, - быстро ответила она. Старик посмотрел на нас, потом перевел глаза па клетки и принялся называть имена птичек:
- Надежда, Радость, Юность, Мир, Покой, Жизнь, Прах, Пепел, Растрата, Нужда, Разорение, Отчаяние, Безумие, Смерть, Коварство, Глупость, Слова, Парики, Тряпье, Пергамент, Грабеж, Прецедент, Тарабарщина, Обман и Чепуха. Вот и вся коллекция, - сказал старик, - и все заперты в клетку моим благородным ученым собратом.
- Какой неприятный ветер! - пробормотал опекун.
- Когда мой благородный и ученый собрат вынесет свое решение, всех их выпустят на волю, - проговорил Крук, снова подмигивая нам. - А тогда, добавил он шепотом и осклабился, - если только это когда-нибудь случится, но этого не случится, - их заклюют птицы, которых никогда не сажали в клетки.
- Восточный ветер! - сказал опекун и посмотрел в окно, делая вид, будто ищет глазами флюгер. - Ну да, прямо с востока дует!
Нам было очень трудно уйти из этого дома. Задерживала нас не мисс Флайт, - когда дело шло об удобствах других людей, эта малюсенькая старушка вела себя как нельзя внимательней. Нас задерживал мистер Крук. Казалось, он был не в силах оторваться от мистера Джарндиса. Будь они прикованы друг к другу, Крук и то не мог бы так цепляться за него. Он предложил нам осмотреть его "Канцлерский суд" и весь тот диковинный хлам, который там накопился. Пока мы осматривали лавку, хозяин (который сам затягивал осмотр) не отходил от мистера Джарндиса, а порой даже задерживал его под тем или иным предлогом, когда мы проходили дальше, по-видимому терзаемый желанием поговорить о какой-то тайне, коснуться которой не решался. Вообще весь облик и поведение мистера Крука в тот день так ярко изобличали осторожность, нерешительность и неотвязное стремление сделать нечто такое, на что трудно отважиться, что это производило чрезвычайно странное впечатление. Он неотступно следил за моим опекуном. Он почти не сводил глаз с его лица. Если они шли рядом, Крук наблюдал за опекуном с лукавством старой лисицы. Если Крук шел впереди, он все время оглядывался назад. Когда мы останавливались, он стоял против мистера Джарндиса, водя рукой перед открытым ртом с загадочным видом человека, сознающего свою силу, поднимал глаза, опускал седые брови, щурился и, кажется, изучал каждую черточку на лице опекуна.
Обойдя весь дом (вместе с приставшей к нам кошкой) и осмотрев всю находившуюся в нем разнообразную рухлядь, и вправду прелюбопытную, мы, наконец, вернулись в заднюю комнатушку при лавке. Здесь на днище пустого бочонка стояла бутылка с чернилами, лежали огрызки гусиных перьев и какие-то грязные театральные афиши, а на стене было наклеено несколько больших печатных таблиц с прописями, начертанными разными, но одинаково разборчивыми почерками.
- Что вы тут делаете? - спросил опекун.
- Учусь читать и писать, - ответил Крук.
- И как у вас идет дело?
- Медленно... плохо, - с досадой ответил старик. - В мои годы это трудно.
- Было бы легче учиться с преподавателем, - сказал опекун.
- Да, но меня могут научить неправильно! - возразил старик, и в глазах его промелькнула странная подозрительность. - Уж и не знаю, сколько я потерял оттого, что не учился раньше. Обидно будет потерять еще больше, если меня научат неправильно.
- Неправильно? - переспросил опекун, добродушно улыбаясь. - Но кому же придет охота учить вас неправильно, как вы думаете?
