Филипп Эриа - Семья Буссардель
- Пути господни...- начала было Аделина.
- Да нет! - возразил Альбаре, пожимая плечами.- Неизбежное столкновение. Париж раскололся на несколько лагерей, произошло очень резкое разделение. Во-первых, муниципальная гвардия - никогда она еще не была так враждебна народу, как сейчас; затем линейные войска - у них настроение скорее умеренное, и, наконец, национальная гвардия - она перешла на сторону защитников Реформы!..
- Ах, так? - воскликнул Буссардель.- Недаром же гвардия...
- Друг мой, она сперва очень мужественно встала повсюду между войсками и народом, а когда события развернулись, заняла более определенную позицию: теперь она идет заодно с народом.
Уже несколько минут слышались какие-то новые звуки, примешиваясь к шуму, доносившемуся из города. Буссардели вышли на террасу и поняли, что это бьют в набат. Слева по Аржантейльской дороге к Парижу шел вооруженный отряд. Они выбежали во двор.
- Кто вы? - спрашивали они, стоя у изгороди.
Оказалось, что это идет национальная гвардия пригородов.
- Лора! - воскликнул Буссардель, чувствуя себя через своих сыновей солидарным со всеми легионами национальной гвардии.- Скажи Жозефе, пусть принесет вина, надо же угостить этих храбрецов.
Отряды, проходившие по дороге, нисколько не были похожи на ополчение, выставляемое парижской буржуазией, на чистенькую расфранченную гвардию, в которой служили братья Буссардель. Люди тут были, конечно, беднее парижан: обмундирование у них было импровизированное, разношерстное, иногда оно сводилось к солдатскому поясу, которым перехвачена была рабочая блуза.
- Идем на подкрепление,- объяснил какой-то сержант, остановившийся, чтобы осушить одну из кружек которые протягивали гвардейцам Жозефа.Парижские товарищи прислали нам эстафету.
- Они в затруднительном положении?
Второй гвардеец занял место первого и, тоже приняв кружку из рук Жозефы, продолжал:
- Инсургенты атаковали на площади Пале-Рояль водонапорную башню, которую защищали линейные войска. Тут подошла национальная гвардия. Идут, значит, ружья на плече, а эти собаки, муниципальные гвардейцы, спрятались на улице Валуа и встретили их залпами.- Буссардель приник к изгороди. Национальные, понятно, ответили. Завязалось сражение! Жаркое дело! - И гвардеец побежал бегом, догоняя своих.
Группа Буссарделей потопталась нерешительно во дворе и вошла в домик. Лора в отчаянии ломала руки. Аделина крестилась и шептала молитвы. Буссардель стоял молча, но его била дрожь.
- Господи боже! - громким голосом произнесла вдруг Теодорина.- Боже милосердный, всеблагой, справедливый, смилуйся, простри над нами в этот час смятения свою руку.
Она говорила уверенно и просто, подняв высоко голову и, как всегда, вытянувшись в струнку. Тетя Лилина, побитая ее же собственным оружием, перестала бормотать свои "отче наши".
- Если мы чем прогневили тебя,- продолжала дочь кальвинистов Бизью,порази нас самих, лиши нас достояния нашего, но пощади наших любимых, наших дорогих. Защити их ради их честного служения долгу, прости им заблуждения и слабости натуры человеческой. Сохрани нам отцов детей наших.
Весь день не приходило никаких вестей от лейтенантов Буссардель. Жены и старик отец места себе не находили от тревоги. Что значит это молчание? Может быть, Фердинанду и Луи некогда и подумать о своих близких, а может быть, с ними случилась беда.
С двух часов в Париже как будто стало тише, выстрелы раздавались реже, гул, доносившийся из города, как-то изменился - все такой же мощный, он как будто принял иной тон, и Буссардель уже склонен был успокоиться, но помня, как обманулся он вчера, как напрасно возрадовался, теперь уже не осмеливался дать волю оптимизму: ведь у него не было уверенности, что сыновья его живы.
Около половины четвертого он не выдержал.
- Дочь моя,- сказал он Теодорине,- ты лучше и не пытайся отговаривать меня. Я больше не могу переносить этой неизвестности. К тому же и восстание, кажется, затихает. Я поеду с Альбаре в Париж. Будьте уверены: как только узнаю что-нибудь о мальчиках, сейчас же пришлю весточку.
Он обнял сноху. Общее им обоим чувство мучительной тревоги, сила характера, которую со вчерашнего дня проявляла эта молодая женщина, моральная поддержка, которую она оказала Буссарделю, хотя не так давно вошла в его семью,- все это связало их крепкими узами. Прощаясь с нею, старик почувствовал, что она стала теперь еще дороже его сердцу.
- Если письмо мое задержится, не пугайтесь, не выдумывайте ничего страшного,- сказал он, садясь в карету господина Альбаре,- может быть, я не так-то скоро разыщу в Париже своих сыновей. Но весточку пришлю обязательно.
Письмо привезли в шестом часу вечера:
"Оба целы и невредимы. Вы можете возвращаться в город. События завершились".
Гонец (не кто иной, как кучер господина Альбаре, приехавший верхом на лошади) ничего не мог добавить к этим сведениям, кроме того, что батальон молодых господ, как выяснилось, стоит во дворе Тюильри. Как разрешился правительственный кризис, он тоже не знал, и, по-видимому, это его очень мало беспокоило.
Хотя Теодорина горела нетерпением увидеть мужа и свой дом, она не хотела уехать в город одна без своих близких и решила сама вернуть их к родным пенатам. Она заставила всех ускорить сборы, затем, взяв Лору в свою карету, на этот раз заняла место впереди каравана и подала знак к отправлению.
Обе невестки, избавившись от своих страхов, пришли в лихорадочное возбуждение, вдруг стали необыкновенно говорливы, болтали без конца и все пытались что-нибудь разглядеть в окошки кареты. Но Внешний бульвар и верхняя часть улицы Роше были пустынны, и ничего примечательного на них не оказалось. К тому же быстро стемнело.
- Где мне лучше ждать Луи? У вас или дома? - спросила Лора.- Как вы думаете, сестрица?
- Конечно, у нас. Как только Луи и Фердинанд освободятся, они оба туда придут.
Карета катила по улице.
- Да, я тоже так думаю. Видно что-нибудь с вашей стороны?
- Ничего. А как ваши родители, Лора? Они остались дома? - спросила Теодорина, решив, что теперь, после пережитых вместе с невесткой мучительных дней, надо выразить заботу о судьбе ее родителей,- до сих пор речь шла только о братьях-близнецах.
- Несомненно, оба остались. Папа и мама очень осторожны, они не тронутся с места. Да и улица Фортен, по-моему, довольно глухой уголок. Вряд ли они могли там пострадать от мятежа... Как я рада за вас, дорогая, что как раз в эту зиму ваши родные уехали в Аннеси. По крайней мере вам меньше тревоги.
Уже год, как король Сардинии Карло-Альберто предоставил некоторые вольности Савойе; возникла надежда, что он даст этой провинции статут, который позволит общественной жизни возродиться в ней; влиятельные аннесийские семьи поняли, что для них полезно проявить сплоченность, быть всем на месте, и госпожа Бизью с матерью уехали на зиму в Аннеси.
- Ах! - воскликнула Теодорина, наклоняясь к дверце.- Тут больше оживления.
Они выехали на перекресток улицы Бьенфезанс. Там уже была зажжена иллюминация. На мостовой народу было немного, но в саду какого-то мужского учебного заведения шло веселье; сквозь садовую решетку видно было, как молодые люди пляшут фарандолу и, распевая Марсельезу, пробегают вереницей по аллеям.
Чем ближе подъезжали к центру Парижа, где улицы по-прежнему были запружены толпой, тем чаще встречались иллюминованные дома, тем больше выражали люди свое ликование. На углу улиц Роше и Сен-Лазар танцевали дети, а на углу Гаврской улицы плясали молодые люди и женщины. В группе мужчин, братски перемешавшихся пролетариев и солдат, передавали друг другу какие-то печатные листки, и так как из-за всей этой сутолоки образовался затор, карете пришлось остановиться. Теодорина, сгорая от любопытства, опустила стекло в дверце и высунула голову. Какой-то рослый парень, увидев ее, выкрикнул по ее адресу шуточку, которой она не поняла, и сунул ей под нос афишу; Теодорина успела прочесть на ней: "Бурбонов свергли!-Да здравствует Республика!"
- Сестрица,- сказала она, усаживаясь поудобнее,- сообщаю вам, что у нас республика.
- Правда? - воскликнула Лора.- Уже добились?
Карета тронулась. Теодорина заметила:
- И по-моему, все произошло так быстро, что, наверно, дома не разграбили.
В самом деле, особняк Вилетта революция почти не задела: пришлось только сменить один из фонарей у ворот да вставить несколько стекол в каморке швейцара. Луи получил ранение: пулей навылет ему пробило мясистую часть руки и плеча, не задев кости. Посылая записку в "Террасу", отец уже знал, что рана очень легкая, она не помешала лейтенанту Буссарделю после наспех сделанной перевязки вернуться на свой пост и нисколько не помешала ему в июне того же года, вместе с Фердинандом, вновь выполнить свой долг, сражаясь в предместье Пуассоньер. О его ранении Лора узнала от свекра только в тот час, когда Луи уже возвращался к домашнему очагу, так что она не успела и встревожиться; рука у Луи была на перевязи, но он пришел пешком и чувствовал немалую гордость, шагая рядом со своим бритом, не получившим ни единой царапины.
