Джон Голсуорси - Девушка ждёт
Лицо Динни как-то сразу застыло, она опустилась на лежавшую у камина подушку и посмотрела на Алана с тревогой.
– Я наводил справки, – сказал он, – дело передается министру внутренних дел, и если через две-три недели он утвердит решение суда, приговоренного тут же вышлют. Думаю, его отправят через Саутгемптон.
– Неужели это возможно?
– Кто их знает, – хмуро ответил он. – Представьте себе, что какой-нибудь боливиец убил бы кого-нибудь здесь, у нас, и вернулся домой, – разве мы не добивались бы его выдачи и не нажали бы на все пружины?
– Но ведь это бог знает что!
Во взгляде молодого человека она прочла глубокое сочувствие.
– Будем надеяться, что все обойдется; но если дело примет дурной оборот, надо что-нибудь предпринять. Я этого не допущу, и Джин тоже.
– Но что же можно сделать?
Алан обошел холл, заглядывая во все двери, потом, наклонившись к ней, сказал:
– Хьюберт водит самолет, а я, с тех пор как вернулся из Чичестера, тренируюсь ежедневно. Мы с Джин кое-что подготавливаем… на всякий случай.
Динни схватила его за руку.
– Милый мой, это же безумие!
– Не больше чем тысячи вещей, которые делались на войне.
– Но это испортит вам всю карьеру.
– Черт с ней, с карьерой! Смотреть, как вы с Джин будете страдать, может быть, годами, а такого человека, как Хьюберт, погубят подлейшим образом… Еще чего не хватало!
Динни порывисто сжала его руку.
– До этого не может, не должно дойти. И потом, как вы увезете Хьюберта? Он же будет под стражей.
– Не знаю, но буду знать, когда придет время. Ясно одно: если они его туда отправят, его песенка спета.
– Вы с Хьюбертом говорили?
– Нет. Пока еще все неясно.
– Я уверена, что он не согласится.
– Об этом позаботится Джин.
Динни покачала головой.
– Вы не знаете Хьюберта, он на это не пойдет.
Алан ухмыльнулся, и она вдруг поняла, что если этот человек на что-нибудь решился, его уж не собьешь.
– А профессор Халлорсен знает?
– Нет, и не узнает, если не будет крайней необходимости. Но, должен признаться, он славный парень.
Она слабо улыбнулась.
– Да, славный парень, но переросток.
– Динни, а вы, часом, по нем не вздыхаете?
– Нет, дорогой.
– Ну и слава богу!.. Видите ли, – продолжал он, – вряд ли они обойдутся с Хьюбертом, как с обыкновенным преступником. Может, это облегчит дело.
Динни смотрела на него, затаив дыхание. Эти слова почему-то убедили ее в реальности его замысла.
– Я, кажется, начинаю понимать Зеебрюгге. Но…
– Никаких «но», и не робейте! Пароход приходит послезавтра, и тогда делу снова будет дан ход. Увидимся в суде, Динни. Теперь я должен идти, – у меня сегодня опять полет. Мне просто хотелось, чтобы вы знали, – если все обернется плохо, мы не станем сидеть сложа руки. Передайте привет леди Монт; я ее больше не увижу. Будьте здоровы!
И, поцеловав ей руку, он вышел из холла, прежде чем она успела открыть рот.
Динни притихла возле камина, где потрескивало кедровое полено; она была взволнована до глубины души. Мысль о сопротивлении властям не приходила ей в голову, может быть, потому, что она никогда не верила в возможность выдачи Хьюберта. Не верила она в нее и сейчас, а это делало безумный план Алана еще более романтическим: кто же не знает, что риск особенно приятен тогда, когда ты уверен, что рисковать не придется. Примешивалось сюда и теплое чувство к Алану. То, что он даже не сделал на этот раз предложения, еще больше убеждало ее в серьезности его намерений. И, сидя на тигровой шкуре, которая доставила так мало сильных ощущений восьмому баронету – он застрелил ее обладателя со спины слона, когда тигр пытался тихонечко улизнуть, – Динни грелась у огня, и душу ее согревала надежда, что скоро и ее наконец коснется пламя жизни. Старый черно-белый спаньель Куинс, который во время частых отлучек хозяина мало интересовался людьми, медленно прошел через холл и вытянулся, положив морду на передние лапы и поглядывая на нее глазами с красными веками. «Может, все это так, а может, и не так», – казалось, говорил он. Полено тихонько шипело и потрескивало, а дедовские часы в дальнем конце холла с важной неторопливостью пробили три раза.
Глава тридцать вторая
Накануне каких-нибудь важных событий – будь то спортивные состязания, ультиматум, скачки или казнь – страсти разгораются с особенной силой в последние несколько часов; когда наконец наступил день вторичного вызова Хьюберта в суд, тревога в семействе Черрел достигла своего апогея. Подобно тому как в древности какой-нибудь клан шотландских горцев собирался без всякого зова, когда одному из его членов грозила опасность, – так и все родные Хьюберта собрались сегодня в зале суда. Все, кроме Лайонела, – он сам был судьей и заседал в другом суде, – его детей и детей Хилери, которые учились в школе. Можно было подумать, что они собрались на свадьбу или на похороны, если бы не суровое выражение их лиц и чувство незаслуженной обиды в душе. Динни и Клер сидели между отцом и матерью, рядом с ними – Джин, Алан, Халлорсен и Адриан, позади – Хилери с женой, Флер с Майклом и тетя Уилмет, за ними – сэр Лоренс и леди Монт; и наконец священник из Липпингхолла являл собой острие перевернутой фаланги.
Войдя в зал в сопровождении адвоката, Хьюберт приветствовал свой клан улыбкой.
Теперь, когда она уже находилась в зале суда, Динни впала в какую-то апатию. Брат ее не был виновен, – он только защищал свою жизнь. Даже если его выдадут, он все равно ни в чем не виноват. Ответив на улыбку Хьюберта, она стала разглядывать Джин. Та никогда еще не была так похожа на тигрицу: ее странные, глубокие глаза, мерцая, перебегали с ее «тигренка» на того, кто грозил его похитить.
Когда зачитали протокол предыдущего заседания, адвокат Хьюберта предъявил новый документ – скрепленное присягой показание Мануэля. И тут апатию Динни как рукой сняло: прокуратура ответила предъявлением другого документа, скрепленного присягой четырех погонщиков, где утверждалось, что Мануэля не было, когда Хьюберт стрелял в их товарища.
Это была ужасная минута. Четыре индейца против одного!
Динни заметила, что на лице судьи промелькнула растерянность.
– Кто представил второй документ, мистер Баттол? – спросил он.
– Адвокат, который ведет это дело в Ла‑Пасе, ваша честь. Ему стало известно, что слугу Мануэля просили дать показания.
– Понятно. А что вы скажете по поводу шрама, предъявленного обвиняемым?
– За исключением личного заявления обвиняемого, ни вы, сэр, ни я не имеем никаких доказательств того, как и когда этот шрам появился.
– Так. Но вы же не предполагаете, что рана могла быть нанесена убитым после того, как его застрелили?
– Если Кастро с ножом в руке упал после выстрела головой вперед, такая возможность не исключена.
– Но маловероятна, мистер Баттол.
– Да. Но представленные мной доказательства свидетельствуют о том, что обвиняемый стрелял преднамеренно и хладнокровно, с расстояния в несколько ярдов. Мне вообще неизвестно, выхватил Кастро нож или нет.
– Тогда вопрос сводится к следующему: лгут либо шесть свидетелей обвинения, либо обвиняемый и слуга Мануэль.
– Совершенно верно, ваша честь. И теперь ваше дело – решить, каким показаниям верить: показаниям шестерых человек или показаниям двух.
Динни заметила, что судья заерзал в кресле.
– Я это отлично понимаю, мистер Баттол. Капитан Черрел, что вы скажете по поводу предъявленного документа?
Динни перевела взгляд на лицо брата. Оно казалось бесстрастным, даже чуть-чуть насмешливым.
– Ничего. Я не знаю, где в это время был Мануэль. Я был слишком занят тем, что защищал свою жизнь. Я знаю только одно – он подбежал ко мне почти сразу же.
– «Почти»? Когда именно?
– Право, не знаю, сэр… может быть, через минуту. Я пытался остановить кровь и потерял сознание как раз в тот миг, когда он ко мне подбежал.
Потом произнесли речи оба адвоката, и Динни снова охватила апатия, которая рассеялась лишь во время наступившего затем пятиминутного молчания. Во всем зале хлопотал один судья; казалось, он никак не может угомониться. Из-под полуопущенных ресниц Динни видела, как он перелистывает и читает то одну, то другую бумагу. У него были красные щеки, длинный нос, острый подбородок и, кажется, хорошие глаза, но ей трудно было их разглядеть. Она чувствовала, что ему как-то не по себе. Наконец он заговорил:
– В этом деле мне не приходится задавать себе вопроса, было ли совершено преступление и совершил ли его обвиняемый; мне приходится только спросить себя, доказано ли, что преступление, якобы совершенное обвиняемым, влечет за собой его выдачу другой стране; доказано ли, что требование иностранного государства должным образом обосновано, и, наконец, имеются ли достаточные улики для того, чтобы привлечь обвиняемого к суду, если бы правонарушение было совершено в нашей стране. – Помолчав, он добавил: – Мне ясно, что такого рода преступления влекут за собой выдачу обвиняемого и что требование иностранного государства должным образом обосновано.
