Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
- И где только наш Гинденбург? - удивлялась старушка.
- Он же умер, матушка Марковски.
- А-а, умер.
Марковше больше не на что было надеяться. Не будет битвы под Танненбергом, зимнего сражения среди Мазурских озер во спасение Восточной Пруссии. Да, вот если бы был жив Гинденбург! Она не могла знать, что спаситель Восточной Пруссии в этот день сам пустился в бегство. Вечером, когда забитый беженцами крейсер "Эмден" собирался выходить из Кенигсбергской гавани, к пристани подъехал военный грузовик. Солдаты потащили на борт саркофаги Гинденбургов. Они в последнюю минуту вынесли трупы из башни государственного памятника в Танненберге и доставили их в Кенигсберг. Добрый гений Восточной Пруссии покидал страшное место. Памятник Гинденбургу -похожее на крепость сооружение с шестью башнями - было взорвано немецким динамитом, чтобы не дать русским солдатам замарать своими свинскими надписями священные стены. Но после освобождения Восточной Пруссии Танненберг будет возведен опять! Так было провозглашено общегерманским радио.
И сбежавший Гинденбург тоже вернется, будет сидеть в своей башне и обозревать поле сражения под Танненбергом.
Положение улучшилось. На кладбище - прямо за могилами - 25 января заняла позиции немецкая артиллерия. Йокенские мальчишки были вне себя от радости, что артиллерия использовала вырытые ими окопы. По всем военным правилам артиллерия располагается на достаточном удалении от фронта, так что далеко перед ней находится пехота, а там еще большой кусок нейтральной полосы между нашими и противником. Если все это сосчитать, то для Йокенен дело выглядит не так уж плохо.
В обед Герман принес домой новость: дядя Франц уехал. Рано утром, еще до восхода солнца, он отправился на двух плотно набитых повозках к своим католикам в Ресель. Штепутат только рассеянно кивнул, однако после обеда пошел с Германом на покинутый двор и убедился, что дядя Франц на самом деле оставил Зайца и смазанную телегу. Перед входом в свинарник Герман увидел мертвую дворовую собаку. Почему собак не берут с собой? Неужели дядя Франц сам застрелил ее? "Для собаки это лучше", - сказал Штепутат и потащил Германа в сторону.
Но Герман не мог этого понять. Остановился. Посмотрел назад. Даже не похоронили собаку. Просто бросили перед свиным закутом.
"Мальчику нужно к такому привыкнуть", - думал Штепутат. А то плачет из-за мертвой собаки. А когда режут свинью, убегает в кусты на пруд. Но жизнь не только в том, чтобы есть колбасу - прежде чем получится колбаса, нужно убивать свиней. Они подошли к бургомистерской одновременно с почтальоншей. "Это последний раз", - сказала женщина, развозившая на велосипеде письма по окрестностям Дренгфурта. Сегодня вечером - последний поезд на Растенбург. После этого почты не будет.
Но 25 января она еще принесла Штепутату в Йокенен "Окружной бюллетень" и "Народный наблюдатель" со статьей о трудностях положения англичан в Индии. Письмо из районного военкомата с запросом сведений о призванном в народное ополчение Буби Хельмихе. Открытка от некоей фрау Шобевиц из Берлина, жившей в Йокенен в эвакуации и забывшей две книги - очень важные книги, за возвращение которых она будет очень признательна. И, разумеется, возместит расходы. "Вестник законов рейха" с постановлением от 12 января 1945 года об учреждении знака отличия за сбитый вражеский штурмовик завершал последнюю служебную почту Штепутата. Какие после этого еще объявлялись законы рейха, бургомистру Йокенен уже не суждено было узнать. Никогда не прибыли в Йокенен Второе постановление об администрации Сельскохозяйственного института в Тетчен-Либверд, распоряжение о прекращении действия особых правил в отношении восточных рабочих и прискорбное, но, по тогдашней обстановке, пожалуй, неизбежное уведомление, что ввиду серьезного военного положения 20 апреля 1945 года - день рождения фюрера - будет рассматриваться как обычный рабочий день. После этого вестник законов смолк.
Они сидели за обедом, когда от разрыва зазвенели тарелки.
- Это наша артиллерия! - с восторгом закричал Герман.
Он побежал к окну, посмотрел на кладбище. Нет, артиллерия не стреляла. Однако над горой Фюрстенау на высоте сто пятьдесят метров висело облачко дыма.
- Взорвали Бисмаркову башню, - заметил Штепутат и опять сел за стол.
Ели блинчики с черничным вареньем - любимое блюдо Германа. Марта в эти дни выполняла все желания. Рядом с черничным киселем на столе лежала газета - Штепутат больше смотрел на бумагу, чем в чашку. Явившийся из Эльберфельда гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох запретил гражданскому населению сниматься с места. Так писала газета. Немцы - мужчины и женщины - стоят там, где они стоят. Он, наверное, думал, что немецкие солдаты умрут от горя, если будут оставлять русским населенные деревни. В этот день, 25 января, сдали Ангербург. На солдатском кладбище расположилась русская артиллерия. Оттуда она через гору Фюрстенау беспрепятственно обстреливала Дренгфурт. Разрывы были слышны ясно и четко. Это звучало не так, как невнятный гул на границе, которым двенадцать дней назад началось наступление. Сейчас их можно было считать, эти разрывы.
- Почему же наша артиллерия не стреляет в ответ? - недоумевал Герман.
Что мог на это сказать Штепутат? К вечеру стало тихо, так тихо, как всегда в Йокенен. Русская артиллерия сделала перерыв. За горой Фюрстенау горело - никто не видел огня, только отражение пожара на вечернем небе. Или всходила луна?
Марта понесла ребенка в постель. Она не торопилась. Она нагрела на радиаторе одеяло, это очень нравилось Герману. Сидела на краю кровати, пока он не заснул. Боже мой, как долго может тянуться такая ночь. Вдруг ее охватило предчувствие, что еще до рассвета может случиться что-то ужасное.
- А что, если они придут ночью? - спросила она Штепутата.
Он покачал головой:
- Ведь все спокойно.
Штепутат подошел к телефону, позвонил на переговорный пункт.
- Телефонная станция, - ответил ясный голос.
- Девушка, вы можете соединить меня с Ангербургом?
- Линия на Ангербург прервана.
- А в Дренгфурт и Норденбург дозвониться можно?
- Да, пожалуйста.
- Спасибо, - сказал Штепутат.
- Какой номер вы хотите? - спросил ясный голос.
- Нет, спасибо, спасибо.
Штепутат повесил трубку.
- Видишь, - сказал он уверенно. - Все еще в наших руках.
До Ангербурга.
На следующий день, 26 января 1945 года, начавшийся без канонады, Марта поднялась рано. Утреннее небо, затянутое серыми облаками, и тихо, слишком тихо. На шоссе нет беженцев, нет военных. Что, Йокенен уже на ничейной земле?
- Я так больше не могу, - сказала Марта и опять принялась укладываться. Штепутат не вмешивался.
Мазур Хайнрих сидел, полностью одетый, в мастерской, положив узел со своими пожитками на гладильный стол. Сидел и курил трубку за трубкой.
- Вы ведь меня возьмете с собой, мастер?
Конечно, мы берем Хайнриха с собой!
Штепутат хотел осведомиться в Дренгфурте о положении дел. Можно ли в такую рань будить телефонным звонком районного секретаря? По настоянию Марты Штепутат набрал дренгфуртский номер. Линия молчала. Так что они, в конце концов, все-таки забыли про маленький Йокенен? Посмотрим, что делается в Бартен. Телефон звонил и звонил, но никто не снимал трубку. Что же это, йокенцы остались совсем одни? Ответит ли Растенбург? Нет, и эта линия молчит.
- Но наша артиллерия еще стоит на кладбище, - замечает Герман.
Слава Богу, артиллерия!
От кладбища через деревню галопом скачет Блонски. Останавливается у двери Штепутата и кричит: "Командир батареи говорит, чтобы мы убирались немедленно". Он уже скачет дальше, несется к домам работников, чтобы распорядиться там.
Конюх из поместья приводит к Штепутату маленькую черную лошадь.
- Ее зовут Илька, - говорит он.
Штепутат берет Ильку за узду, вместе с Германом ведет лошадь к оставленному двору дяди Франца. Выводит из конюшни Зайца. Они запрягают лошадей в пустую телегу, стоящую в сарае. Герман наклоняется завязать постромки и видит лицо отца.
О, да он плачет!
Герману разрешено самому ехать до дома Штепутата. Штепутат остается один на брошенном дворе. Что он там хочет? Вытереть слезы на глазах? Посмотреть на покинутый крестьянский двор?
Вороная Илька и гнедой Заяц составляют смешную пару: Заяц большой и сильный, Илька маленькая, с длинной черной гривой. Хайнрих приколачивает над телегой крышу из досок. Штепутат, вернувшись, натягивает одеяла. Больше не плачет. Марта таскает из дома ящики и мешки. Получается настоящий фургон, как в книгах о диком Западе. Под навесом уютно. Туда хорошо будет забраться, когда пойдет снег.
Пока они возятся у телеги, через деревню проходят солдаты в маскировочных халатах. Они идут с севера, со стороны Вольфсхагена, шагают на юго-запад. "Вы еще не ушли?" - спрашивает один, проходя. У них нет времени на долгие разговоры, они собираются на железной дороге, идущей на Бартен. Это последние? Что, Йокенен уже окончательно на ничейной земле?
