Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Не сорвут, — успокоил Росли. — Уж я-то их знаю. Пусть поговорят. Вон тот сзади, он, кажется, член той же группы? Я как будто встречался с ним в одном доме.

— Это кто-то новый, — заметил министр. — Кажется, его фамилия Удомо.

— Да, верно, Удомо, — подтвердил Росли. — Сейчас я его вызову.

Он встал.

— Слово предоставляется вон тому джентльмену в углу, сзади… Нет, не вам — африканскому джентльмену. Нет, не вам — справа от вас… Да, да, вам, сэр! Ваше имя, пожалуйста?

— Удомо. Группа «Свободу Африке»… Господин председатель!

Удомо чувствовал, что все глаза обращены к нему, что люди смотрят на него и ждут. Дрожь охватила его. Он сжал кулаки и поднял их до уровня плеч. Задержал дыхание. Слова складывались тяжело и стучали в мозгу.

— Господин председатель! Одна из присутствующих…

Он с трудом подбирал слова. Он напряг сейчас всю свою могучую силу, чтобы подчинить слова воле. И люди ощутили эту силу. Они напряженно следили за его искаженным гневом лицом.

— …Одна из присутствующих издевалась сейчас над Мхенди за то, что поднятое им восстание потерпело неудачу и народ его не сумел сбросить ярмо рабства. — Он поднял кулаки выше и стал отбивать такт словам. — Ее не волнуют убитые! Ваши руки, господа, слишком замараны кровью, так стоит ли расстраиваться из-за каких-то убитых черных! — Он замолчал и прислушался к тишине, воцарившейся в зале. Голос его окреп. — Она захлебывалась от злорадства. Захлебывалась потому, что раздавлена еще одна попытка туземцев завоевать свободу. Она предупредила нас — чего ждать в будущем. Что же! Мы не забудем! Только в следующий раз… в следующий раз… — повторил он голосом, осевшим от ярости, — только в следующий раз… — он поднял правый кулак высоко над головой, вскинул голову, глаза у него горели, — в следующий раз неудачи не будет. Даже если прольется море крови. Неудачи не будет! Да! Теперь и вы предупреждены! Неудачи не будет! — Он долго стоял так, с высоко поднятым кулаком, ощущая под устремленными на него взглядами звенящую тишину в зале; все его тело охватила неодолимая дрожь. Потом внезапно сел, обессиленный, изнемогший.

Еще секунду в зале стояла тишина, затем раздался восторженный рев африканцев. Даже Лэнвуд, Мхенди и Мэби кричали вместе со всеми. Заговорили между собой и англичане, словно вырвавшись из-под власти Удомо.

Министр в президиуме воскликнул:

— Боже мой!

— Да! Случай тяжелый, — сказал Росли.

— Он опасен — это сумасшедший какой-то.

Озорной огонек сверкнул в глазах долговязого лорда.

— Возможно, и вы вели бы себя не лучше, если бы нашу страну захватили немцы?

Не успел министр ответить, как Росли уже вскочил и начал стучать молотком.

Удомо посмотрел на трибуну. Туман в глазах рассеялся. Он снова различал людей. Отчаянная дрожь унялась. Тело наливалось силой. Председатель, кажется, улыбается. Удомо повернул голову. Лэнвуд смотрел в его сторону, стараясь поймать его взгляд. Вот лицо Лэнвуда засияло одобрительной улыбкой. Удомо улыбнулся в ответ и кивнул. Председатель начал говорить…

Мхенди окликнул:

— Майк…

— Уже поздно, — сказал Лэнвуд. — Спите. Нужно выспаться перед заключительной сессией.

— В чем дело? — спросил Удомо.

— Неужели нельзя подождать до завтра? — возмутился Эдибхой.

— Поди сюда на минутку, — попросил Мхенди.

— О боже! — простонал Лэнвуд.

Удомо встал с кровати и вышел в открытую дверь, соединявшую две спальни. Он, Лэнвуд и Эдибхой легли в большой спальне. Мхенди и Мэби — в маленькой. Лунный свет, проникавший через распахнутые окна, освещал ему путь.

Он присел на край постели Мхенди.

— Ты не спишь, Пол? — спросил Мхенди.

— Не сплю.

— Расскажи Майку, что ты рассказывал мне про дорогу через джунгли.

Мэби сказал:

— Я говорил Мхенди, что старики из горных селений уверяют, будто через джунгли есть дорога. Они убеждены в этом.

— Ну и что? — спросил Удомо.

— Неужели ты не понимаешь… — Мхенди старался побороть волнение.

— Не понимаю, — сказал Удомо.

— По ту сторону джунглей находится Плюралия, — сказал Мхенди.

Наступило долгое молчание. Потом Удомо кивнул в темноте.

— Да, — тихо проговорил он. — Да. Понимаю. Но ты уверен, что это так?

— Старики не станут болтать зря, — сказал Мэби.

— Сначала надо, чтобы ты завоевал свободу, — сказал Мхенди. — Тогда я смогу вернуться. Ты понимаешь, Майк?

— Да, — кивнул Удомо. — Да, понимаю…

— Это моя единственная надежда, — сказал Мхенди.

Удомо нашел в темноте плечо Мхенди и сжал его.

— Мы будем бороться за то, чтобы это сбылось, брат.

— Моя единственная надежда… — повторил Мхенди.

Удомо крепче сжал его плечо. Они долго молчали.

Наконец Удомо встал.

— Обещаю тебе, брат, — прошептал он.

Потом повернулся и пошел назад в большую спальню.

Часть вторая. Действительность

Лоис

Парижский экспресс подошел к перрону. Лоис заслонила глаза от ослепительного средиземноморского солнца. Из вагонов повалил народ. Надо сохранять спокойствие. Нечего метаться среди пассажиров. Он выйдет и сразу увидит ее. К чему метаться? Она отошла в сторону, обвела пассажиров взглядом, не задерживаясь на незнакомых лицах. Он выйдет и сразу увидит ее. На шее начала биться жилка. Как сильно привязалась она к нему за эти пять месяцев!

Мысль была какой-то отвлеченной — словно думала она не о себе, а о другом человеке. Он выйдет. Конечно же, он выйдет и сразу увидит ее. Ока прижала ладонью бьющуюся на шее жилку. Он… Вот он!

— Майкл! — И она сломя голову кинулась к нему. Опомнившись, заставила себя пойти шагом. Так закричать! Точно пустоголовая влюбленная девчонка!

— Лоис!

Он подошел. Лоис, будто сквозь туман, видела его огромную фигуру, блестящие глаза, широченную улыбку, ослепительно белые зубы. Она бросилась ему на шею и уткнулась лицом в плечо.

— Ах, Майкл… Дорогой… дорогой мой!

— Здравствуй, Лоис!

Они вышли из здания вокзала и пошли в город, приютившийся между горами и морем. Удомо взглянул вверх на горы, потом снова на гладкое, как зеркало, море. Безжалостное тропическое солнце жгло землю. Он снял пиджак, кинул его поверх чемодана и ослабил галстук.

— Замечательно! — сказал он.

— Я знала, что тебе здесь понравится… Ты завтракал?

— Где я мог позавтракать? В ресторане первого класса? Ты не должна была этого делать, Лоис.

— А как еще я могла вытащить тебя? Пришлось купить билет и послать.

— Но ведь это стоит бешеных денег.

— Зачем нужны деньги, если их не тратить? С собой в могилу все равно не заберешь. А мне таю хотелось, чтобы ты приехал. Так что не ворчи, пожалуйста.

— Ты невозможный человек, Лоис.

— Ну и пусть! Пошли, вон там есть кафе. Осторожно — машина! Здесь они ездят не по той стороне.

Они перешли улицу и сели за маленький столик под огромным пестрым зонтом, прямо на тротуаре. Лоис заказала фрукты и кофе.

Солнце и морской воздух позолотили кожу Лоис, сделали ее упругой и свежей. На ней было яркое ситцевое платье с плотно облегающим лифом и широкой пышной юбкой, — здесь, слава богу, можно было не кутаться.

— Ты прелесть, — сказал он.

— Очень рада… Только не смотри на меня так, Майкл. Под твоим взглядом я становлюсь глупой девчонкой. Могу разреветься или поцеловать тебя при всех.

— Я не возражаю.

— А я возражаю… Не забывай, что я чопорная англичанка.

— Ты прелестная англичанка.

— Перестань, Майкл!

Она потянулась через стол и сжала ему руку. Старенький почтенный официант, говоривший по-французски с сильным итальянским акцентом, ласково улыбнулся, глядя на них.

После завтрака они пошли через город, по отлого поднимавшимся улицам. Скоро виллы и приморские гостиницы остались позади. Самый город оказался всего-навсего разросшейся деревней. Нарочитая роскошь курортной части уступала здесь место обычной деревенской нужде. Встречавшиеся люди были сухощавы и смуглы. В их непринужденных движениях и речи Удомо почудилось что-то родное.

— Совсем как у нас, — сказал он, — и солнце такое же, только наше жарче, и люди такие же, только наши потемнее да покрикливей.

— Когда-нибудь я у вас побываю, — сказала Лоис.

— Они тебе понравятся.

Лоис перестала сдерживать себя — взяла его за руку. Они пошли вверх по пологому склону и скоро выбрались из города, оказались над ним. Капли пота блестели на лбу Удомо. Рубашка прилипла к телу. Сойдя с дороги, по которой они шли от самого городка и которая убегала, извиваясь, наверх в горы, Лоис опустилась на траву.

— Привал на полпути, — сказала она.