Уильям Фолкнер - Звук и ярость

– Да, мэм, – сказал Ластер. Он быстро пошел к кухонному крыльцу.

– Э-эй! – сказала Дилси. – Принеси-ка мне прежде еще одну охапку дров.

– Да, мэм, – сказал он, пробежал мимо нее но ступенькам и направился к поленнице. Когда минуту спустя он вновь наткнулся на дверь, вновь невидимый и слепой за пределами своей дровяной ипостаси, Дилси открыла дверь и твердой рукой провела его через кухню.

– Только опять брось их в ящик, – сказала она. – Только брось!

– Я ж не нарочно, – пыхтя, сказал Ластер. – По-другому я ж не могу.

– Тогда стой и держи их, – сказала Дилси. Она начала снимать с груды по одному полену. – Что это на тебя нынче нашло? Сколько я тебя раньше за дровами ни посылала, больше шести плашек зараз ты не приносил, хоть тебя убей. Чего это ты хочешь у меня выпросить? Что, цирк не уехал, что ли?

– Нет, мэм. Уехал.

Она уложила в ящик последнее полено.

– Ну а теперь иди к Бенджи, как тебе было велено, – сказала она. – И я не желаю, чтоб на меня опять с лестницы кричали, пока я не позвоню к завтраку. Слышишь?

– Да, мэм, – сказал Ластер. Он исчез за внутренней дверью. Дилси подбросила поленьев в плиту и вернулась к доске для теста. Вскоре она снова запела.

В кухне становилось все теплее. И пока Дилси ковыляла по ней, собирая составные части завтрака, обдумывая его, пепельный оттенок, из-за которого в это утро казалось, будто ее кожа, как и кожа Ластера, слегка присыпана древесной золой, исчез, сменился глубоким глянцевитым тоном. На стене над буфетом тикали невидимые часы, доступные взгляду только вечером, когда зажигалась лампа, но и тогда загадочные и неисповедимые, потому что у них была только одна стрелка. С предварительным хрипом, словно откашлявшись, они пробили пять раз.

– Восемь часов, – сказала Дилси. Она остановилась и отклонила голову, прислушиваясь. Но не услышала ничего, кроме звука часов и огня. Она открыла духовку, посмотрела на противень с лепешками и так, нагнувшись, неподвижно ждала, пока кто-то спускался по лестнице. Она слышала, как шаги пересекли столовую, потом внутренняя дверь распахнулась и вошел Ластер, а за ним крупный мужчина, словно слепленный из вещества, частицы которого никак не желали прилипать друг к другу и к поддерживавшему их костяку. Его кожа была мертвенной, безволосой и опухшей, двигался он вперевалку, как ученый медведь. Его светлые и мягкие волосы были аккуратно зачесаны на лоб, как у детей на дагерротипах. Глаза у него были нежной васильковой синевы, толстогубый слюнявый рот полуоткрыт.

– Он замерз? – спросила Дилси. Она обтерла руки о фартук и потрогала его руку.

– Он, может, и нет, а я замерз, – сказал Ластер. – На Пасху почему-то всегда холодно. Я ни одной теплой Пасхи не упомню. Мисс Каролина говорит, чтоб ты не утруждалась, что она обойдется без грелки, если тебе некогда ее налить.

– О Господи, – сказала Дилси. Она задвинула кресло в угол между дровяным ящиком и плитой. Мужчина послушно подошел и сел в кресло.

– Сходи в столовую погляди, где я там грелку положила, – сказала Дилси. Ластер принес грелку из столовой, Дилси налила ее и отдала ему. – Сбегай наверх, – сказала она. – И посмотри, Джейсон проснулся? Скажешь им, что завтрак готов.

Ластер вышел. Бен сидел рядом с плитой. Он сидел обмякнув, совершенно неподвижно, и только его голова непрерывно подпрыгивала, пока он следил за движениями Дилси нежным смутным взглядом. Вернулся Ластер.

– Встал, – сказал он. – Мисс Каролина говорит, чтоб ты накрывала. – Он подошел к плите и растопырил пальцы перед плитой. – Встать-то он встал, – сказал он. – Только с левой ноги.

– Что еще приключилось? – сказала Дилси. – Ну-ка, отойди. Не загораживай плиты. Как я, по-твоему, буду завтрак собирать?

– Я замерз, – сказал Ластер.

– А ты бы об этом раньше подумал, когда в погреб лазил, – сказала Дилси. – Ну что там с Джейсоном приключилось.

– Он говорит, мы с Бенджи разбили окно у него в комнате.

– А оно что, разбито? – сказала Дилси.

– Он говорит, разбито, – сказал Ластер. – И что я его разбил.

– Да как же ты его разбил, когда она у него и день и ночь на замке?

– Он говорит, я камнями кидался, – сказал Ластер.

– А ты кидался?

– Нет, мэм, – сказал Ластер.

– Не смей мне врать, малый, – сказала Дилси.

– Да не разбивал я, – сказал Ластер. – Вот у Бенджи спроси. На кой мне его окно.

– Ну а кто ж его разбил? – сказала Дилси. – Это он себя разжигает, чтоб Квентин разбудить, – сказала она, вытаскивая из духовки противень с лепешками.

– Само собой, – сказал Ластер. – Чудные они. Хорошо, что я не из ихних.

– Это из кого же? – сказала Дилси. – Я тебе вот что скажу, малый: в тебе этой компсоновской дьявольщины сидит не меньше, чем в них всех. Ты верно знаешь, что не разбивал окна?

– Да зачем мне его разбивать?

– А зачем ты все эти свои штучки вытворяешь? – сказала Дилси. – Я буду на стол накрывать, а ты смотри, чтоб он опять себе руку не сжег.

Она пошла в столовую, и они слышали, как она ходит там, потом она вернулась, и поставила тарелку на кухонный стол, и наполнила ее. Бен следил за ней, пуская слюни, издавая еле слышный нетерпеливый звук.

– Ладно, ладно, деточка, – сказала она. – Вот твой завтрак. Придвинь его кресло, Ластер. – Ластер пододвинул кресло к столу, и Бен снова сел, похныкивая и пуская слюни. Дилси повязала ему на шею полотенце и вытерла концом его рот. – И хоть один-то раз не замарай ему рубаху, – сказала она Ластеру, протягивая ложку.

Бен перестал хныкать. Он следил за движением ложки от тарелки к его рту. Казалось, даже нетерпение вязло в его оплывших мышцах, и сам голод был тоже нечленоразделен и не осознавал себя как голод. Ластер кормил его ловко и машинально. Иногда, правда, он спохватывался и делал обманное движение ложкой, заставляя Бена проглотить пустой воздух, однако нетрудно было заметить, что мысли Ластера заняты совсем другим. Его свободная рука лежала на спинке стула, и она двигалась по этой мертвой поверхности осторожно и нежно, словно он извлекал неслышную мелодию из мертвой пустоты, и один раз, начав дразнить Бена, он даже забыл сунуть ложку ему в рот, и его пальцы продолжали извлекать из убитого дерева беззвучное, но сложное арпеджио, пока хныканье Бена не заставило его очнуться.

Дилси ковыляла взад и вперед по столовой. Вскоре она тряхнула небольшим звонким колокольчиком, и Ластер в кухне услышал шаги миссис Компсон и Джейсона на лестнице, а потом голос Джейсона, и закатил глаза, прислушиваясь.

– Конечно, я знаю, что они его не разбивали, – сказал Джейсон. – Само собой. Может быть, оно разбилось из-за перемены погоды.

– Я не понимаю, как это могло произойти, – сказала миссис Компсон. – Ты ведь запираешь свою комнату, когда уезжаешь в город, и весь день она остается запертой. Никто из нас туда не ходит – только по воскресеньям, чтобы убрать ее. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я способна пойти туда, куда меня не зовут, или что я разрешу пойти кому-нибудь другому.

– Я ж не говорил, что его разбила ты, верно? – сказал Джейсон.

– Я вовсе не хочу ходить к тебе в комнату, – сказала миссис Компсон. – Я умею уважать личную жизнь других. Я не переступила бы ее порога, даже будь у меня ключ.

– Да, – сказал Джейсон. – Я знаю, что твои ключи к этому замку не подходят. Потому я и сменил прежний. Но кроме того, я хотел бы знать, каким образом окно оказалось разбитым.

– Ластер говорит, что это не он, – сказала Дилси.

– Это я знал, и не спрашивая его, – сказал Джейсон. – Где Квентин? – сказал он.

– Там же, где каждое воскресенье, – сказала Дилси. – Да что это на тебя последнее время нашло?

– Ну, теперь мы все это изменим, – сказал Джейсон. – Подымись, скажи ей, что завтрак готов.

– Оставь ты ее в покое, Джейсон, слышишь? – сказала Дилси. – Она встает к завтраку каждый будний день, а по воскресеньям мисс Каролина позволяет ей полежать. Будто ты не знаешь.

– Я не могу содержать полную кухню негров, чтоб они ей прислуживали. К большому моему сожалению, конечно, – сказал Джейсон. – Поди скажи ей, что завтрак готов.

– Никто ей не прислуживает, – сказала Дилси. – Я ставлю ей завтрак в духовку, и она сама…

– Ты слышала, что я сказал? – сказал Джейсон.

– Слышала, – сказала Дилси. – Когда ты дома, ничего другого и не услышишь. Если не Квентин или твоя мамаша, так Ластер с Бенджи. И чего вы это ему позволяете, мисс Каролина?

– Лучше делай то, что он тебе говорит, – сказала миссис Компсон. – Он ведь теперь глава семьи. И вправе требовать, чтобы мы считались с его желаниями. И я стараюсь. А уж если я могу, то ты и подавно.

– Ну а толку-то что, если он со злости подымет Квентин пораньше? Может, ты думаешь, это она твое окно разбила?

– И разбила бы, если б ей в голову взбрело, – сказал Джейсон. – Иди и делай, что я тебе сказал.

– А и разбила бы, так и поделом, – сказала Дилси, направляясь к лестнице. – Ведь ты ж, пока дома, весь день ее точишь.