Бранислав Нушич - Ослиная скамья (Фельетоны, рассказы)
- Разве не так? - продолжал я. - Я говорю это беспристрастно. Мне преподобный Потапий не шурин, да и не дядя. Спроси его сам, он подтвердит, что мы не родственники.
- Да, я знаю это.
- Ну вот. Так почему бы нам не посмотреть хоть разок, как другой будет управлять раем. Я уважаю святого Петра, как святого, но все-таки надо бы посмотреть, как бы стал управлять другой.
- Да, - сказал Многострадальный после долгого размышления, - это неплохая мысль.
Каждый день мы продолжали наш разговор и потихоньку-полегоньку втянули в наш круг и других обитателей рая. Посвятили мы в это дело прежде всего апостола Онисима, потом и других. Когда же про нашу затею узнали многие, нам отступать было некуда, и мы начали действовать энергичнее.
Эх, видели бы вы только Алексея человека божьего! Каким он оказался хорошим агитатором. Как он разошелся! А мученик Евлампий! А мученица Феврония! Она тоже присоединилась к нам и досаждала нашим противникам не столько агитацией, сколько сплетнями.
В противной стороне - чудотворец Тихон и Григорий Двоеслов. Впрочем, чудотворец Тихон как чиновник не особенно выделялся: он работал только по указке сверху. Зато Григорий Двоеслов досаждал нам больше всех. Все извращал и заводил интриги. Мне скажет одно, апостолу Онисиму - другое, третьему третье. Наверное поэтому его и зовут Двоесловом.
Когда мы увидели, что наша идея уже созрела настолько, что предприятие должно получить иные формы, мы собрались и решили издавать газету. Назвали ее "Райские ведомости". Редактором избрали одного из мучеников - Акакия, учитывая, что и на земле редакторы обычно мученики. Мать моя, как мы разукрасили номер! Передовую статью написал я сам под заголовком: "Кого только среди нас нет". А дальше шли райские известия, смесь, анекдоты и ответы редакции. Ах, это было бы полезно почитать. Можете себе представить, каким был этот первый номер, если полиция его сразу же запретила и в тот же день вышел закон о свободе печати. Закон содержал всего две статьи.
Ст. первая: "Печать в раю является полностью свободной".
Ст. вторая: "Никто в раю не имеет права издавать газет".
Когда нам таким образом подрезали крылья, мы организовали и пустили в действие ту силу, которую многие на земле не умеют использовать, а именно мы вместо газет использовали женщин, то есть всех райских мучениц. И многие вопросы, которые в газетах были бы, очевидно, высказаны осторожнее, в подобной форме ставились и обсуждались очень остро.
Так энергично мы продолжили свою деятельность.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В конце концов началась такая небесная сутолока и путаница, которая может происходить только в высших сферах. Мы так раздули это дело, что власти вынуждены были созвать собрание.
Пришел назначенный день, и тут вам, смертным, было бы на что посмотреть!
Армии, целые армии здесь столкнулись. К нам присоединились сорок младенцев, потом дружина в семьдесят апостолов и сверх того семь отроков эфесских. Потом мученик Парамон и его 370 мучеников. Имея столько сторонников, мы полагали, что у нас большинство. Но чудотворец Тихон спокойно взял святцы и начал вызывать всех святых по месяцам и дням, угрожая каждому, что "в интересах государственной службы будет исключен из святцев всякий, кто не будет голосовать за правительство". Сначала нас это не так испугало. Но когда дошло до 28 декабря, а это день 20 тысяч никомидийских мучеников, о которых мы и забыли, а потом 29 декабря, день 14 тысяч мучеников - невинных детей...
Э-э, это было слишком!
Увидели мы, что большинство на их стороне и что нам уже ничто не может помочь, и решили тогда начать скандал и беспорядки в надежде, что нам удастся сорвать собрание. Встаю, значит, я и объясняю, что 14 тысяч мучеников (те, от 29 декабря) не имеют права присутствовать на собрании, так как все они невинные дети, то есть несовершеннолетние.
Вы можете себе представить, какого жара я поддал. Началась такая давка и толкотня, что не приведи господи. Поднялся крик, шум и стоны, и уже дошло до того, что души начали хватать друг друга за горло, и бог знает, что бы произошло дальше, если бы не случилось нечто, чего никто не ожидал.
По небу разлилось какое-то необычайное сияние. Затрубили трубы архангелов, херувимы умильно запели "Осанна", а сверху, из сияния послышался святой глас, которому ничто не может противостоять, глас, которому все покоряется.
- Дети! Дети мои! Неужели и на небе вам тесно?
Мы опустили головы от страха и уставились в землю (то есть не в землю мы не могли смотреть на нее, - а перед собой). И никто ничего не мог ответить.
- Смиритесь, - снова загремел святой глас, которому ничто не может противостоять.
Мы молчим, как немые, и не двигаемся. И снова раздался глас.
- Нет ли среди вас кого-либо из Сербии?
Все показали пальцами на меня.
- Кем он там был?
- Писарем в полиции, - ответил я, дрожа.
- Выбросьте его из рая, чтобы вы могли спокойно жить, как приличествует райским душам на небесах.
Не могу подробно описать, кто именно схватил меня за плечи, кто распахнул райские врата, кто опустил мне на спину два увесистых кулака, которым совсем не место в раю.
Знаю только, что райские души после этого помирились и расцеловались друг с другом, а я, выброшенный из рая в интересах райского мира, лечу до сих пор в небесном пространстве. Куда лечу, не знаю.
И что мне на этом пути не нравится, так это то, что я никак не могу сосчитать, сколько я уже километров пролетел, чтобы потом можно было предъявить счет за прогонные.
РАССКАЗЫ КАПРАЛА О СЕРБСКО-БОЛГАРСКОЙ ВОЙНЕ 1885 ГОДА
Дорогие родители, это мои воспоминания
о событиях, стоивших вам стольких
слез. Вам и посвящаются эти строки.
Бранислав
Белград, 1885
МОБИЛИЗАЦИЯ
Стояла первая половина сентября. Было тепло, и лишь иногда, по утрам, дул резкий и холодный ветер, напоминая о приближающейся осени.
Однажды белградские газеты крупными буквами напечатали тревожные телеграммы. Сначала они вызвали тихие, осторожные толки, перешептывания, но общее беспокойство постепенно росло, поползли всевозможные слухи, и наконец дело дошло до громких разговоров.
Перед трактирами, возле столиков, словно мухи у капли меда, толпятся люди. Свободных мест нет. Здесь читают и обсуждают телеграммы. А телеграммы день ото дня печатаются все более и более крупными буквами.
Как раз в это время проходили учения очередного года резервистов. Стали поговаривать, что после двадцатидневного сбора домой никого не отпустят.
Прошло в неизвестности еще несколько дней, и вот, на седьмой день стало ясно, что с нами будет. В то утро на стенах запестрели большие объявления, а на них - черным по белому: мобилизуется очередной призывной возраст и все военнообязанные. Здесь же перечислялось, сколько каждый должен взять с собой сала, портянок, какую обувь и т. п. Одним словом, стало ясно, что призывник, кроме всякого снаряжения, должен захватить с собой еще и голову, но не было никаких гарантий, что ему удастся вернуться с нею домой. Все это было написано в печальном, трогательном стиле наших окружных команд.
Вот тут-то и началась настоящая суматоха. С утра до вечера у плакатов толпились люди, читали, переговаривались.
Возле каждого трактирного столика собиралась своя группа, и всюду высказывались различные мнения. Вот стоит у мраморного столика студент. Вокруг него толпятся мелкие торговцы, бакалейщики и другой бедный люд, собирающий здесь крохи политических новостей. Студент медленно, с расстановкой, читает будапештскую газету, чертит карандашом на столике берлинскую и сан-стефанскую границы 1 разъясняет слова "офанзива" и "дефанзива" 2. За другим столиком - седой господин, чиновник из министерства, около него учителя, канцеляристы, торговцы. А он им толкует международный статут Румелии и сообщает последние новости о временном пловдивском правительстве и об угрозе сербским интересам со стороны соперницы, ставшей более сильной благодаря Румелии. А там, за третьим столиком, - портной Фердинанд с классическим лицом, поднятым правым плечом и прищуренными глазами. Здесь же мясник Марко в забрызганном кровью фартуке, с ласковыми добродушными глазами; а вот практикант Люба из консистории, у него робкие монашеские жесты и блудливые мирские глаза. Около них толпится множество знакомых и незнакомых. Все говорят в один голос, все стучат кулаками по столику, и все уверены, что в конце концов русские будут в Царьграде.
1 Имеются в виду границы Сербии и Болгарии, определенные договором, заключенным в Сан-Стефано, предместье Константинополя, в результате победоносного окончания русско-турецкой войны 1878 года. Однако договор, подписанный Россией и Турцией в Сан-Стефано, вызвал недовольство европейских государств, потребовавших его пересмотра. С этой целью в том же году в Берлине был созван конгресс. В соответствии с Берлинским трактатом Болгария была разделена на две части, одна из которых, названная Восточной Румелией, с центром в городе Пловдиве, отдавалась под власть Турции, Сербия и Черногория получили некоторые приращения своей территории.
