Завтра ты войдешь в класс. Записки сельского учителя - Леонид Андреевич Гартунг

монументальную важность — это только забавно. Но у нас манера говорить, держаться с людьми приобретает общественное значение. Почему, например, дети так любили Гайдара-человека? Да потому, что он был прост, остроумен, весел, потому, что в нем всегда жила какая-то доля его детства… Именно поэтому он был близок детям, умел увлечь их, повести за собой.

Скучный педагог — это что-то вроде отсыревшей спички, которая от силы пошипит, начадит, но никого не зажжет.

Вспомните себя в то время, когда вы сидели за партой.

Вас считали маленьким, но вы многое понимали и чутко различали тех учителей, которые «давали уроки», и тех, кто самозабвенно любил свое дело и главное — любил вас, ребятишек. Вы жадно знакомились с жизнью. Все вокруг было ново и интересно. Вы с восторгом наблюдали то, мимо чего взрослые проходили равнодушно, и, конечно, вы не были исключением. Таковы все дети. И, я думаю, нет на свете ленивых ребят. Просто не всех еще мы, педагоги, сумели заинтересовать. И чтобы понять детей, надо постоянно помнить свое детство. Забывшие его не способны ни учить, ни воспитывать.

Помню, в шестом-седьмом классах у нас была учительница химии. Худощавая, с жесткими грубыми волосами, она носила пенсне с очень толстыми стеклами, и глаза ее смотрели сквозь них настороженно и недовольно. Едва войдя в класс, она уже начинала сердиться.

Это смешило нас. Раздраженный человек всегда несколько смешон, к тому же если у него часто падает пенсне.

На ее уроках мы, помнится, больше всего писали, и весь смысл химии представлялся нам в том, чтобы уметь переставлять латинские буквы с одного места на другое. Это было невыносимо скучно. Видимо, учительнице и самой иногда надоедало писать, и тогда она приносила в класс реактивы и приборы. Вот тут и начиналось веселое представление. Должно быть, постоянные неудачи приучили нашу учительницу относиться к приборам с глубоким недоверием. Когда она брала в руки колбу с жидкостью и подносила ее к пламени спиртовки, мы видели в ее глазах неподдельный страх. И мы были в восторге, когда что-нибудь лопалось или взрывалось, лилось на стол или на руки учительницы. А лопалось и проливалось каждый раз. Потом она присыпала ожоги на своих пальцах содой и уносила приборы в кабинет. Представление было окончено.

Мы снова начинали писать.

Как ее звали, уже не помню. За глаза мы называли ее Керосиной Бензиновной. А она нас в глаза — лоботрясами. Мы не обижались и не жаловались. Мы платили ей смехом.

Так и осталось бы у нас представление о химии, как о толпе бесполезных формул, которые невозможно запомнить.

Но, к счастью, не мы одни заметили, что с химией у нас не ладно. К нам пришла другая учительница, Фанни Иосифовна Вергер. Маленькая, в сером аккуратном халатике, гладко причесанная, с внимательными карими глазами. Теперь мы занимались химией не в классе, а в кабинете. Пробирки и реторты беспрекословно подчинялись ее тонким пальцам. Трубки послушно изгибались над пламенем спиртовки. Реактивы давали те самые осадки, какие им полагалось давать. Ничто не лопалось и не взрывалось. И рассказывала учительница изящно и просто.

Спустя три года химия предстала перед нами во всей своей красоте и романтике. Да, именно романтике.

Мы находили что-то музыкальное в названиях солей и кислот и чувствовали себя испытателями, открывающими сокровенные тайны материи.

И дело не только в том, что уроки Фанни Иосифовны были интересными. В конце концов, дать интересный урок не так уж трудно. Она сумела сделать нечто куда более ценное — привила нам интерес к химии. Дома у меня появились пробирки и реторты. Я ходил по магазинам, покупал книги по химии, держал в памяти сотни формул.

Между прочим, Фанни Иосифовна не боялась выходить за пределы учебника. Нам, восьмиклассникам, она давала читать «Диалектику природы» Энгельса и помогала понять ее.

С какой благодарностью я вспоминал этих моих учителей, когда в военные годы мне пришлось вести предметы, далекие от моей специальности: физику, химию, математику!

Да, школа не находится в вакууме. Она в гуще жизни, которая, как известно, не стоит на месте, а стремительно движется вперед. Не проходит дня, чтобы ученик не сталкивался с новой техникой, с новыми явлениями, и, естественно, он ищет им объяснения. Где его найти? Конечно, в школе. Вот почему учитель обязан знать гораздо больше, чем написано в учебнике.

Что такое учебник? Для ремесленника — икона. Для хорошего учителя — взлетная площадка для устремления к фактам окружающей жизни. Хороший учитель знает, что всякий учащийся, особенно ребенок, хочет не просто выучить и запомнить. Ему нужно самому участвовать в процессе познания. Ему интересно искать истину, переживать неповторимое волнение открытий и разочарований. Человек — по натуре творец, и в каждом ребенке живет мыслитель и исследователь.

Погибнет в нем эта черта или разовьется? Вот в чем вопрос. И решающую роль играет здесь учитель.

А как досадно видеть такие уроки, на которых учитель «вещает» от лица истины, а дети пассивно внимают. Запоминать готовое скучно даже взрослому, не говоря уже о ребенке. Интерес является как бы катализатором памяти. То, что в детстве воспринято было с интересом, до чего человек дошел сам, то крепко усваивается на всю жизнь. И, напротив, то, что он выучил по обязанностям, память отторгает, как нечто ненужное.

Учителям-ремесленникам нет до всего этого никакого дела. Из года в год они нудным голосом и с одними и теми же интонациями пересказывают одно и то же. Они с недоверием и с насмешкой относятся к выдумкам учеников. Они не любят, когда им задают вопросы. Сами неспособные к творчеству, не терпят самостоятельной мысли.

Вот пример. Ученик, решая системы уравнений, нечаянно наткнулся на способ сравнения и подумал, что сделал настоящее открытие в математике. Как же! Ведь этого нет в учебнике, этого не объясняли на уроках. Взволнованный и радостный, он прибежал с тетрадкой к учителю. Тот посмотрел и засмеялся:

— Ну, Макаров, чудак же ты!

— Почему?

— Эк, Америку открыл! Это давно всем известно!

Обидно засмеялся, с чувством собственного превосходства. А почему? Потому что он — ремесленник, потому, что он-то в детстве не «делал открытий» и даже не мечтал о них. Ему было некогда — он зарабатывал оценки.

Кстати, об оценках. В некоторых школах они приобретают какое-то самодовлеющее значение. Успехи ученика измеряются только количеством четверок и пятерок. Отличников сажают в президиум, их фотографии — на Доске почета. Какого-нибудь прилежного мальчонку хвалят из года в год, и он начинает верить, что он