Злые духи - Евдокия Аполлоновна Нагродская
Он рисовал плакаты для курортов и выставок, обложки для книг, декорации в маленькие театры. Эти два года труда и тяжелых дум наложили на него свою печать, он стал менее откровенен, менее доверчив.
Постепенно воспоминания о пережитом кошмаре ослабевали. Успех в салоне его картины «В неизвестном городе» утешил его немного и вернул прежнюю бодрость и жажду жизни. Обстоятельства изменились к лучшему, явилась более приятная и дороже оплачиваемая работа.
Воспоминания приходили все реже, но они все еще были настолько свежи, что он хмурился и вздрагивал словно от боли.
Особенно не любил он писем от матери. Она то жаловалась на деревенскую скуку, то униженно казнила себя, то обвиняла весь мир, и всегда просила денег.
Какова она теперь?
Как он обожал ее раньше, как гордился и любовался ею прежде, может быть, потому-то он и не мог простить, что разочарование было слишком сильно.
Да, какова она теперь?
Очень худенькая, маленькая, она, если не вглядываться пристально в лицо, казалась молоденькой девушкой, так что Варя Трапезонова, высокая и величественная, в двадцать лет казалась старше ее.
Варя… воспоминание о ней тоже было тяжело, но почему тяжело, было совершенно непонятно.
Он познакомился с Варей в Павловске на теннисе. Он был в восьмом классе гимназии, а она только что поступила на курсы и ходила еще в полудлинных платьях, с длинной русой косой.
Он ухаживал за ее приятельницей, очень бойкой барышней, ухаживал потому, что все товарищи ухаживали за барышнями, а эту он даже не сам выбрал, а она прикомандировала его к себе.
Тогда Варе было только восемнадцать лет, но она выглядела старше.
Высокая, сильная девушка с надменным и спокойным лицом, с узкими длинными карими глазами под густыми бровями.
Он, как и все его товарищи, немножко побаивался ее.
Она говорила очень мало, но он знал, что она много читает, и часто замечал ее насмешливую улыбку, когда молодежь начинала спорить о «серьезных вопросах».
Он даже не мог назвать эту улыбку насмешливой – у нее были яркие полные губы, из которых нижняя немного выступала, что, может быть, и придавало ее улыбке этот насмешливый и презрительный вид. Он никогда с ней не разговаривал, смущался в ее присутствии, а она, казалось, не обращала на него внимания, как и на всех остальных его товарищей.
Однажды он, проходя по парку, увидал ее на скамейке, поклонился и хотел пройти мимо.
– Сядьте, – сказала она, указывая ему на место на скамье.
Он повиновался.
Она молчала, и он, чувствуя неловкость, начал какой-то «умный разговор».
– Это вовсе не необходимо, – прервала она его, поведя в его сторону своими длинными глазами. – Вы мне оттого и нравитесь больше всех, что не болтаете так много, как другие.
Он совсем растерялся.
Они сидели молча некоторое время.
– Если вам скучно, вы можете уйти, – опять сказала она, даже не глядя на него.
Он, совершенно смущенный, неуклюже поднялся, пожал протянутую руку и ушел, злясь на нее и на себя.
Через неделю после этого в саду у Трапезоновых молодежь затеяла играть в горелки.
Было поздно, но ночь была белая, и Ремин все время смотрел на ступени террасы, где белело платье Вари.
Сам не зная почему, он подошел и сел ступенькой ниже – у ее ног.
– Вот и хорошо, – сказала она, – давно бы так.
Они просидели долго, не говоря ни слова, даже не смотря друг на друга.
Издали к ним долетали крики и визг играющих в горелки.
С этого дня он не то чтобы влюбился в Варю – это по кодексу гимназиста не была влюбленность, а совершенно подчинился ее воле.
В ее присутствии ему было тяжело и скучно, а вдали от нее еще скучнее.
За все лето они не сказали друг другу и сотни слов, но, повинуясь ее взгляду, он всегда ходил за нею. Даже его характер изменился.
Лето кончилось, и они перестали видеться. Только за год перед катастрофой он случайно встретил Варю в опере и стал бывать у Трапезоновых. Сначала он бывал изредка, но потом чаще и чаще – так часто, как позволяло приличие.
* * *
Трапезонов был богатый человек – крупный подрядчик, не оставивший своего основного дела – антикварной торговли, но было известно, что он не пренебрегает и ростовщичеством в крупных размерах и дает деньги под залог движимостей и недвижимостей.
Когда Ремин стал постоянным гостем у Трапезоновых, отец и мать очень беспокоились, чтобы Алексей не сделал mesalliance'а, женясь на Варе.
Но у Алексея и в голове не мелькало мысли о женитьбе, и их отношения даже не имели вида флирта.
После катастрофы Ремин уехал. Теперь она бы сделала mesalliance, если бы вышла за него замуж.
Да и могла ли она полюбить его?
Ведь ничто не указывало на то, что она питает к нему что-нибудь больше простой дружбы.
Они проводили вместе много вечеров, читая и рассуждая, но говорили всегда об общих вопросах.
Он говорил много о своих чувствах и взглядах, она никогда не говорила о себе, и за этот год знакомства он совершенно ничего не узнал о ее внутреннем мире.
Разговоры ее касались только прочитанных книг, а книги эти были большею частью по истории искусства и культуры.
Она его, наверно, знала, потому что он постоянно увлекался, говорил много и страстно, откровенно высказывался.
Она никогда не возражала и не соглашалась, и ее длинные глаза были опущены на бесконечную полосу вышивания.
Она отлично вышивала гладью и золотом – у него даже сохранилась одна из этих работ – копия старинной флорентийской вышивки XIV века.
Она сама предложила ему этот подарок.
Это было в один теплый весенний вечер.
Он часто сопровождал ее на острова. Она любила сама править, и у нее был хорошенький высокий шарабан с парой лошадей в английской упряжи.
Эти поездки тоже очень не нравились его родителям, да и он их не особенно любил.
Они ездили почти всегда молча – и это его сердило. Он даже демонстративно начинал разговаривать с грумом, сидящим позади их.
Тот вечер был какой-то лиловый.
Было жарко. На островах каталась и гуляла масса публики.
Он сам не понимал, почему молчание Вари раздражало его, раздражал запах ее духов, ее спокойное, сегодня как-то особенно похорошевшее лицо, даже близость ее была тяжела.
Он не выдержал молчания и сказал первую попавшуюся фразу:
– Как эти автомобили отравляют воздух своим бензином.
